Женщина во мне

* * *

Шоу в Вегасе еще не было отменено. Я нанимала новых танцоров и просматривала номера. Однажды на репетиции я работала со всеми танцорами - и новыми, и старыми, - когда один из танцоров, работавший в шоу последние четыре года, сделал для всех нас движение. Я вздрогнула, когда увидела его: оно выглядело очень сложным. “Я не хочу его делать”, - сказала я. “Это слишком сложно”.

Мне показалось, что в этом нет ничего страшного, но внезапно моя команда и режиссеры скрылись в комнате и закрыли дверь. У меня было ощущение, что я сделала что-то ужасно неправильное, но я не понимала, как можно считать таковым нежелание делать одно движение в рутине. Ведь я была почти на пять лет старше, чем тогда, когда начиналась первая резидентура; мое тело тоже изменилось. Какая разница, что мы изменим?

Насколько я могла судить, нам всем было весело. У меня социальная тревожность, поэтому если мне что-то не нравится, я обычно чувствую это первой. Но в тот день все выглядело хорошо. Я смеялась и разговаривала с танцорами. Некоторые из новеньких умели делать гейнеры, то есть подтягивания вперед стоя. Это было потрясающе! Я спросила, могу ли я его выучить, и один из них предложил показать мне его. И все это так: мы играли и общались. Ничего не шло не так. Но то, как вела себя моя команда, заставляло меня беспокоиться, что что-то не так.

Через день на терапии мой врач обратился ко мне.

“Мы нашли в вашей сумочке энергетические добавки, - сказал он. Энергетические добавки придавали мне уверенность и энергию, и для их приема не требовалось рецепта. Он знал, что я принимала их во время выступлений в Вегасе, но сейчас он придал этому большое значение.

“Нам кажется, что за нашей спиной вы делаете гораздо худшие вещи”, - сказал он. “И нам кажется, что вы не очень хорошо ведете себя на репетициях. Вы всем мешаете”.

“Это шутка?” - спросила я.

Мгновенно я пришла в ярость. Я так старалась. Моя трудовая этика была сильна.

“Мы отправим вас в лечебное учреждение”, - сказал терапевт. “И прежде чем вы отправитесь туда, во время рождественских каникул мы пригласим женщину, которая проведет с вами психологические тесты”.

Броский доктор, которую я видела по телевизору и инстинктивно ненавидела, пришла ко мне домой против моей воли, усадила меня и несколько часов проверяла мои когнитивные способности.

Отец сказал мне, что этот врач пришла к выводу, что я провалила тесты: “Она сказала, что ты провалилась. Теперь тебе придется отправиться в психиатрическую клинику. С тобой что-то не так. Но не волнуйся - мы нашли для тебя небольшую реабилитационную программу в Беверли-Хиллз. Она обойдется тебе всего в шестьдесят тысяч долларов в месяц”.

Собирая свои вещи и плача, я спросила, на какой срок мне нужно собрать вещи, как долго они заставят меня там оставаться. Но мне ответили, что это невозможно узнать. “Может быть, месяц. Может быть, два месяца. Может быть, три месяца. Все зависит от того, насколько хорошо ты справишься и как хорошо продемонстрируешь свои возможности”. Программа была якобы “элитной”, в которой для меня была разработана специальная программа, так что я буду одна и мне не придется общаться с другими людьми.

“А что, если я не поеду?” - спросила я.

Отец сказал, что если я не поеду, то мне придется идти в суд, и я буду опозорена. Он сказал: “Мы выставим тебя гребаной идиоткой, и поверь мне, ты не выиграешь. Лучше я скажу тебе идти, чем судья в суде скажет тебе”.

Я чувствовала, что это была форма шантажа и меня пытались задушить. Мне казалось, что они пытаются меня убить. За все эти годы я ни разу не возражала отцу, никому не говорила “нет”. Мое “нет” в той комнате в тот день очень разозлило отца.

Они заставили меня уйти. Они прижали меня спиной к стене, и у меня не было выбора. Если ты не сделаешь этого, вот что с тобой случится, поэтому мы предлагаем тебе пойти и покончить с этим.

Но этого не произошло - то есть не получилось покончить с этим. Потому что, попав туда, я не смогла уйти, хотя и умоляла об этом.

Они держали меня взаперти против моей воли в течение нескольких месяцев.