С. П. Крашенинников

* * *

Подобно другим разночинцам, которым удалось в XVIII веке пробиться к знаниям, стать учеными, студенту, позднее адъюнкту и профессору Петербургской Академии Степану Крашенинникову всю жизнь пришлось испытывать жестокую нужду. Ученые звания не избавили его от бедности.

Сохранились пожелтевшие от времени листки бумаги с короткими строками прошений Крашенинникова. В одном из них, написанном в 1747 году, Крашенинников просит Академию выдать ему в счет жалованья десять рублей и поясняет, почему он вынужден обращаться с этой просьбой: «Нахожусь в такой бедности, что дневного пропитания почти не имею». Далее он пишет, что болен и ему нужно купить лекарств, а их «из аптеки в долг не отпускают». В другом прошении, написанном позднее, Крашенинников вновь просит несколько рублей, так как «лекарства купить не на что…».

Постоянная борьба с нуждой подтачивала силы ученого. Жизнь его после возвращения с Камчатки длилась сравнительно недолго — около тринадцати лет. Но все эти годы были наполнены неустанной и разносторонней научной деятельностью.

Ученым Академии доводилось заниматься самыми разнообразными делами, и Крашенинников, кроме того что разрабатывал материалы экспедиции на Камчатку, заведовал ботаническим садом, переводил книгу античного историка Квинта Курция «О делах Александра Македонского», принимал участие в рассмотрении переводов поэта Тредьяковского, читал лекции по натуральной истории и ботанике в академическом университете и т. д.

В «академическом огороде», как называли тогда ботанический сад при Академии наук, Крашенинников был сначала помощником заведующего Иоганна Сигизбека. Этот «ученый» пробовал опровергать в науке все, что, по его мнению, было неугодно богу. Он, например, написал трактат, направленный против учения Коперника, всячески доказывая в нем, что Земля неподвижна.

В Академии подобный трактат вряд ли мог найти еще какого-либо сторонника среди естествоиспытателей. Но надо думать, у Сигизбека находились покровители иного рода. В XVIII веке богословы относились к Копернику настороженно, с опаской. Ученикам Иконоспасской школы систему мира продолжали объяснять по Птолемею. Совсем не лишним поэтому было замечание, которое сделал в одном из своих выступлений, посвященном Копернику, известный математик Даниил Бернулли: «Времена, когда нельзя было, не впадая в ересь, сказать, что земля кругла, что существуют антиподы, что земля движется, — отнюдь не заслуживают похвал». Изредка и в научном мире все еще появлялись «ниспровергатели» Коперника вроде Сигизбека. Он занимался, впрочем, сходными упражнениями и в области ботаники: «опровергал» Линнея, доказывая, что растения не могут иметь пола, ибо бог не допустил бы такой безнравственности.

Подобные труды были излюбленным занятием Сигизбека. А его сыновья, великовозрастные повесы, безнаказанно буйствовали в ботаническом саду, нагоняя страх на стариков-садовников и портя редкие растения.

Заведующий «академическим огородом» встретил нового помощника недружелюбно и начал донимать его разными придирками и кляузами. Наконец Сигизбек был уволен, и заведование садом передали Крашенинникову, который немало потрудился, чтобы привести его в порядок.

Начал Крашенинников в эти годы описание местной флоры. Он обратил внимание на то, что ни в ботаническом саду, ни в академической кунсткамере почти не было растений из близких к Петербургу мест. Ученый отправился в окрестности Петербурга и Новгорода. Он бродил по лугам, забирался в топкие болота и возвращался в столицу с богатым сбором. В собранной им коллекции было несколько сот растений.

Спутником и помощником Крашенинникова в этих маршрутах и ботанических исследованиях был его ученик — двадцатичетырехлетний К. И. Щепин, имя которого вошло в историю русской науки XVIII века. Константин Щепин к тому времени, как он встретился с Крашенинниковым, уже побывал за границей, пробовал получить медицинское образование в Италии, в Падуанском университете, но денег, да и подготовки для обучения не хватило. В 1751 году он был принят в студенты Петербургской Академии наук и, по его собственному желанию, определен для изучения натуральной истории к С. П. Крашенинникову. Вскоре «для поощрения его к дальним [то есть дальнейшим] успехам в науке» Щепина назначили также на должность переводчика. Крашенинников высоко оценил любознательность, способности и неистощимую энергию своего нового ученика. Для совершенствования в области ботаники Щепин был направлен в 1753 году в Голландию на три года. Он переписывался со своим учителем, надеялся работать вместе с ним по возвращении в Россию. Но когда он вернулся, наставника его уже не было в живых, а самого Щепина перевели из Академии в медицинское ведомство. Одно из описанных им растений Щепин назвал в память о Крашенинникове его именем. «Этот человек, — писал он, — ученейший муж, мой доброжелатель и учитель». Позднее Щепин стал доктором медицины, крупным медиком. Он сохранил и живой интерес к ботанике, преподавал ее наравне с медицинскими предметами ученикам Московской госпитальной школы. Щепин — один из тех, кто был обязан Крашенинникову как первому подлинному наставнику в науке[51].

В годы академической деятельности Крашенинников нередко выступал по важным научным вопросам совместно с Ломоносовым. В 1750 году, например, оба они решительно выступили против превратной трактовки истории Древней Руси в работе Миллера «Происхождение имени и народа Российского», в которой древнерусскому государству вопреки историческим данным приписывалось норманское происхождение. После выступления Крашенинникова Миллер грубо заявил, что Крашенинников в Камчатской экспедиции был у него «под батожьем» (под палками), то есть, будучи простым студентом «худородного» происхождения, находился под его начальством. По справедливым словам А. П. Окладникова, «это было драматическое столкновение не только двух противоположных политических направлений в исторической науке того времени — норманистов и антинорманистов, — но и классов, крепостника по убеждениям Миллера и солдатского сына Крашенинникова»[52].

В 1750 году Крашенинникову было поручено дело, к которому от отнесся с особенной любовью и занимался им вплоть до конца жизни: ему отдали в заведование академическую гимназию и университет.

Сохранившиеся документы о педагогической деятельности Крашенинникова свидетельствуют о внимательном и любовном отношении его к своим молодым питомцам.

«Февраля 4 дня в ночное время приходил лекарь Еланич в студенческие покои и ругал их всякой непотребной бранью». — записано в одном из донесений Крашенинникова в Академическую канцелярию. Далее говорится, как лекарь, выхватив «скрипицу» (скрипку) из рук студента, разбил ее об его голову на мелкие части. «Такие наглые поступки… не столько обиженным студентам, сколько нам, коим они поручены в смотрение, чувствительны и огорчительны, — возмущенно пишет ректор. — …Не было бы беднее студентского состояния, если бы всякому… вольно было поступать с ними объявленным образом. Чего ради канцелярию покорнейше прошу об удовольствии [то есть удовлетворении] за учиненную нам обиду и о возвращении 12 рублев за разбитую им скрыпицу студента».

Обиду, нанесенную студенту, С. П. Крашенинников называет в этом донесении обидой, «учиненной нам».

Характерна для Крашенинникова как воспитателя академических гимназистов запись в делах Академической канцелярии: «Сего числа профессор университета, ректор и гимназии инспектор г-н Крашенинников рапортом канцелярии представлял коим образом конректор [помощник ректора] Штенгер поступал с учениками, в наказание увеча их палкою…» В этом рапорте Крашенинникова говорилось, что «от таких наказаний. не столько исправление учеников, сколько вреда ожидать должно… Такие увечья могут в них и охоту к наукам угасить и здравию молодых оных детей неисцельный вред нанесть к великому ущербу ожиданной от них пользы…». Крашенинников требовал, «чтобы его, Штенгера, от таких предосудительных своевольств унять» и наложить на него штраф. «Ежели же положенного штрафа нести он не пожелает, то Академии немного убытка будет, когда он, Штенгер, службу оставит, ибо на его место много достойнейших его и искуснейших из российских студентов…»[53]

В числе учеников С. П. Крашенинникова были юноши, имена которых вошли в историю отечественной науки. Гимназист Иван Лепехин, подобно своему первому наставнику, стал натуралистом и продолжил его труды по географическому изучению страны. Он был выдающимся путешественником, исследователем России. Десятилетний мальчик Иван Лепехин и профессор Академии С. П. Крашенинников впервые встретились в 1751 году. В указе о новом ученике говорилось: «От роду ему десять лет, не из дворян, солдатский сын, грамоте российской и писать обучен». Сохранилось письменное сообщение Крашенинникова о том, что новичок ничему не обучался, кроме грамоты, и приступил к занятиям по арифметике и немецкому языку. И еще в одном рапорте говорится о понятливости и прилежании мальчика, о том, что он вполне достоин быть учеником гимназии на жалованье. В Академической канцелярии порешили: положить ему жалованье 12 рублей в год.

Еще в юности, в стенах гимназии, Лепехин выбрал свой будущий путь. «Я… чувствовал в себе издавна особую склонность к натуральной истории», — написал он в 1763 году, уже будучи студентом. Спустя еще пять лет молодой адъюнкт Академии наук и доктор медицины (в XVIII веке врач и натуралист часто совмещались в одном лице) И. И. Лепехин отправился в многолетнюю экспедицию по русским землям — одну из самых замечательных академических экспедиций XVIII века.

В истории географических исследований России имя И. И. Лепехина по праву стоит рядом с именем его первого учителя.