Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2

Глава пятая

Первое время Бориса, как, впрочем, и многих других студентов, смущала сама постановка преподавания в институте. Раньше, учась в школе, да и на подготовительных курсах, все они привыкли к тому, что преподаватель, рассказывая что-либо на уроке, задаёт этот же материал по учебнику, а на следующем уроке спрашивает пройденное. Поэтому к каждому уроку нужно было готовиться. Здесь всё происходило по-другому. По каждой дисциплине тот или иной профессор читал раз или два в неделю лекцию в большой аудитории для всего потока или даже для всего курса, т. е. для 200–400 человек. Никаких приспособлений для усиления голоса лектора не было. Многие профессора являлись людьми весьма пожилого возраста, и их голос достигал едва до третьего-пятого ряда слушателей, а в аудитории таких рядов имелось около 30. Таким образом, большая часть студентов на лекциях почти ничего не слышала. Некоторых, наиболее серьёзных, это смущало, и они всегда старались занять первые пять рядов, другие занимались на задних рядах чем угодно, надеясь на возможность списать конспекты у сидевших впереди или воспользоваться учебником. Борис и большинство из его группы старались передних рядов не упустить и по возможности записать слова лектора.

Вначале большинство студентов прорабатывали прочитанный лектором материал по записи или по учебнику, опасаясь, что на практических занятиях его могут спросить. Но когда они увидели, что семинары заключаются совсем не в том, чтобы проверить усвоение лекции, а, как правило, на физике и химии — в проведении практических опытов, на биологии и гистологии — в работе с микроскопом, а на анатомии — в подробном изучении отдельных разделов того, что в общих чертах осветил лектор на костях, а в последствии и на трупах, то обрадовались и совсем перестали записывать лекции, надеясь всё наверстать к тому времени, когда начнутся зачёты и экзамены. Скоро стало известно, что в течение учебного года по каждой дисциплине будет два зачёта (зимой и весной) и по экзамену. Причём по некоторым — по физике и всем химиям, кроме биохимии — экзамены будут окончательными, и эти предметы более преподаваться не будут. Экзамены по остальным — переходные на второй курс.

Кое-кто из приятелей Бориса, в частности, Гришка Быков и Сергеев, по существу, заниматься самостоятельно перестали, также поступили и многие из молодёжи. У Бориса появился большой соблазн поступить таким же образом, тем более что он ведь работал на довольно ответственной работе, и его служба требовала от него немало энергии и сил.

Почему-то работа Адыгейской потребительской кооперации за последние полгода ухудшилась. В ряде кооперативов образовался завал товаров, естественно, что это происходило и на базе облпотребсоюза. Новые товары всё прибывали, реализация старых задерживалась, финансовое положение потребсоюза становилось всё напряжённее. Банк требовал погашения ссуд, а средства от низовых организаций поступали недостаточные. Алёшкину приходилось проявлять максимум изворотливости, чтобы перезаложить имевшиеся на складах базы неходовые товары, а времени на обдумывание всех этих финансовых комбинаций не было — теперь все вечера поглощала учёба, захватившая Бориса целиком. Он ведь и раньше отличался большой любознательностью и способностью к учению, а тут, столкнувшись с совершенно новыми предметами, увлёкся ими по-настоящему. И даже не вполне представляя, насколько дисциплины первого курса помогут в его дальнейшей практической работе, отдавался изучению с большой старательностью. Несколько скептические замечания старого фельдшера Герасименко, что, мол, все эти науки нужны только для общего образования, а в дальнейшем врачу вовсе и не понадобятся, пыла у Бориса не охладили.

Если в таких предметах, как физика, химия, обществоведение он мог без труда занимать первое место в группе, пользуясь своим старым багажом, то в специальных дисциплинах ему приходилось заниматься с большим напряжением. После первых же лекций Борис решил, что только в том случае он сможет более или менее хорошо сдавать зачёты и экзамены, если будет заниматься каждый день систематически. Пробездельничав, как и большинство его приятелей, первые две-три недели, в дальнейшем он себя переломил и ввёл за правило такой порядок занятий. Возвращаясь домой в 10:30 или 11 часов вечера, поужинав, он обязательно садился за так называемый чистовой конспект. Он заключался в следующем: по каждой лекции Алёшкин прочитывал соответствующий раздел по учебнику, затем брал свой черновой конспект, записанный со слов профессора, и составлял новый конспект, пользуясь материалами учебника и лекцией. В ряде случаев одно другое дополняло и развивало, а иногда мнение, изложенное профессором, не полностью совпадало с тем, что было написано в учебнике, приходилось записывать их оба. Как правило, эта работа отнимала часа полтора. Затем Борис переписывал в чистовую тетрадь все материалы практических работ, проведённых на семинарах за истекший день.

Особенно много времени отнимала анатомия. Как известно, изучение анатомии начинается с остеологии, т. е. строения костей человеческого скелета. Костей на всех студентов не хватало, на практических занятиях над одной костью сидело три-четыре человека, а о том, чтобы взять кость домой, нечего было и думать. Для лучшего запоминания названий многочисленных отверстий, углублений, выступов и краёв каждой кости, следовало бы их посмотреть и пощупать, а такой возможности не было. В учебниках имелись рисунки, но они не запоминались. Около месяца Борис ломал голову над этим вопросом и, наконец, придумал: он стал изображения всех костей, притом в разных проекциях, перерисовывать из книги. Это оказалось, хотя и довольно трудоёмким, но очень практичным способом для запоминания. Рисуя подробности той или иной кости, Борис как бы трогал её и, конечно, гораздо лучше запоминал название гребешка или отверстия, чем если бы учил их просто по записям. Впоследствии он делал подобные зарисовки и по гистологии, и по биологии, и по патологической анатомии, и по многим другим дисциплинам, и не только костей, но и мышц, связочного аппарата, сосудов и нервов. За время учения он нарисовал целый атлас, который сослужил ему добрую службу.

С того момента, как Алёшкин поступил в институт, время для него летело со сказочной быстротой, и, хотя дни были загружены до предела, для учения ему приходилось прихватывать и часть ночей. Да ещё иногда занятия совмещались с убаюкиванием Нины. Она из-за болезненности очень плохо спала, и Борис часто был вынужден выполнять свои домашние задания, держа дочь на руках, ведь надо было дать хоть чуть-чуть отдохнуть и Кате. На неё свалилось всё бремя домашних забот, не говоря о работе. Борис мог кое-чем помочь только в воскресенье, да ещё в те часы, когда по расписанию занятий проходило военное дело. Узнав, что Алёшкин имеет звание политрука роты (К–5), начальник военной кафедры от занятий его освободил. На первом и втором курсах студенты обучались в пределах программы рядового бойца и командира отделения. Военная кафедра привлекала Бориса, как и других командиров запаса из числа студентов, только в качестве внештатных инструкторов по строевой и стрелковой подготовке раз в два месяца.

Первый семестр закончился. В конце декабря прошли первые зачёты и экзамен по физике. Все шесть зачётов и экзамен Алёшкин сдал на пять. С нового семестра ему установили повышенную стипендию — 45 рублей, до этого он получал 30 рублей. Это было приятно, но к улучшению материального положения семьи привести не могло.

С 1 января 1936 года Адыгоблпотребсоюз из Краснодара выехал. К этому времени столицей Адыгейской автономной области стал г. Майкоп, и все областные учреждения должны были переехать туда. В Краснодаре, как главном узле железных и шоссейных дорог Адыгейской области, из облпотребсоюза оставалась только торговая база. Борис Алёшкин от переезда в Майкоп, естественно, отказался, следовательно, ему пришлось оставить и должность начфина. При помощи главбуха он получил место калькулятора (Калькулятор — специалист, который занимается подсчётом и учётом финансовой деятельности. Прим. ред.) на базе с окладом в 85 рублей, т. е. почти в два раза ниже того, который он получал, будучи начфином. Правда, и работа была значительно проще, она заключалась в таксировке счетов поставщиков и в калькуляции накладных на товары, отпускаемые базой кооперативам. Эта работа, по существу, кроме механических арифметических действий ничего не требовала. С Алёшкина сразу снялись все многочисленные и трудоёмкие в нервном отношении заботы об обеспечении финансового благополучия потребсоюза. Вся деятельность его мозга теперь могла быть направлена на учёбу. Рабочий день Бориса стал строго регламентированным и сократился: он приходил в восемь часов на работу и ровно в три её покидал, таким образом выкраивался час-полтора на обед. Но вследствие его неуёмного характера и в этой, казалось бы, простой механической работе он не мог не найти возможности поучиться.

На базе работали трое калькуляторов — один старший и двое младших, Алёшкин был одним из них. Второй была молодая толстая женщина, с удивительно нескладной фигурой и каким-то неестественным выражением лица. Она оказалась очень добродушной и весёлой по характеру, но, видимо, из-за своей внешности неудачливой в личной жизни. Она считала на арифмометре, мог пользоваться арифмометром и Борис. Этот аппарат он знал хорошо (научился считать на нём ещё в ДГРТ), но старший калькулятор, армянин Бархударьянц, производил все расчёты только на счётах и заявлял, что это лучший инструмент для выполнения всех арифметических действий.

Бархударьянц — худенький, изящный старичок лет 55, с красивым греческим носом, небольшими карими глазами, немного вьющимися седоватыми волосами, изящно закрученными усиками и аккуратно подстриженной бородкой-эспаньолкой, на счётах не считал, а прямо-таки играл, как какой-нибудь виртуоз-пианист на фортепиано. Косточки на спицах его счётов мелькали с молниеносной быстротой. Стук их друг о друга и о стенки действительно напоминал какую-то музыку. Огромный счёт с несколькими десятками наименований Бархударьянц калькулировал за несколько минут, причём можно было не сомневаться, что все произведённые им действия, безусловно, верны и написанная сумма правильна.

Чтобы представить себе всю сложность этой механической работы, поясним её. Поступавший на базу счёт на товар от какого-либо поставщика калькулятором проверялся, затем на указанные в нём предметы делалась оптовая наценка и выводилась новая цена, по которой склады базы в будущем должны были отпускать эти товары кооперативам. Само собой разумеется, что при этом выводилась и новая сумма счёта, она служила основанием для оприходования товара складом.

Вторая часть работы — калькуляция отпущенных товаров. Каждый склад, выдав товар кооперативу, выписывал счёт-накладную, в котором проставлял количество или вес каждого наименования товара и ставил оптовую цену на него. Калькуляторы обязаны были подсчитать сумму, на которую отпускали товар по накладной, и в соответствующей графе проставить новую — розничную цену на каждое наименование, произведя подсчёт наценки в процентах в зависимости от вида отпускаемых товаров: на разные виды товаров она была разная. Затем следовало подсчитать сумму стоимости и, наконец, вывести общую сумму накладной по оптовым и розничным ценам.