Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

* * *

У Ганской же свои проблемы. Эвелине раз за разом сообщают в Верховню о «похождениях» её Оноре, отчего та впадает в неистовство, засыпая любовника укорами. Бальзак, не понимая, в чём его оплошность, пытается за цветастыми фразами разуверить Еву в «ошибке».

«Г-жа Висконти, о которой вы упоминаете, – пишет он Ганской, – одна из самых достойных женщин, она преисполнена бесконечной, исключительной доброты. Нежная, элегантная и красивая, она помогает мне влачить бремя моей жизни. Она нежна и все же преисполнена твердости. Она непоколебима и непримирима в своих воззрениях и антипатиях. Она необычайно искренна в обхождении. Но она была не слишком счастлива в жизни. Вернее, обстоятельства, в которых находятся она и граф, не вполне гармонируют с великолепным именем, которое они носят…»{353}

Ева, Ева… Как ты, однако, далека. А вот Сара…

Сара была соблазнительна и страстна. Главное, она была рядом и всегда готова его порадовать. И в этом графине Висконти никто не мешал – ни муж, ни свет и ни Париж. Он и Она. Как Оноре мечтал, чтобы рядом была Ева! Но мечты раз за разом превращались в пресловутые утраченные иллюзии… Ганской всегда не было рядом, и это для Оноре являлось большой трагедией. Даже обнимая в темноте Сару, он представлял, что эти ласки, поцелуи, стоны ему дарит Ева. Бальзак постоянно жил в некоем самообмане. Ещё страшнее было то, что с каждым днём образ Ганской мерк, превращаясь в мутный силуэт, который рассматривают сквозь матовое стекло. Со временем этот силуэт всё больше и больше начинал походить… на Сару. Он и Она. Ева. Сара…

Иногда он путался и, обращаясь к графине Висконти, называл её Евой. Впрочем, Сара никогда на него за это не обижалась. Она вообще не обижалась, эта милая женщина. Наверное, любила. Потому что страстно целовала. Потому что была рядом. Потому что… Сара… Ева… Нет, Сара… Обычно, когда он путался, то после этого старался молчать. Ведь именно в такие минуты Оноре начинал ощущать что-то сильное, жаркое и живое, скользящее по его лицу. То были жадные губы женщины, которая его любила. Сара…

Г-жа Гидобони-Висконти не случайно слыла опытной любовницей. Общаясь с Оноре, Сара знала, что делала. И старалась, чтобы Бальзаку рядом с ней было легко и свободно. А он по-прежнему бредил: «кружева»… «кружева»…

– Кружева? – спросила однажды она, сильно удивившись.

Оноре объяснил.

– Только и всего?!

– Ну, не только… – замялся было Оноре.

Сара звонко рассмеялась:

– Милый мой, ты как был малышом, так им и остался: наивным, доверчивым и добрым. Значит, кружева?..

– Ну да, – мотнул головой Оноре.

– Что ж, хотел – получи!

Последних слов он почти не слышал. Сара могла позволить себе то, что никто из его предыдущих любовниц даже не мог себе представить. И даже… предложить.

Кружева… Кружева… После его знакомства с этой удивительной женщиной Оноре всё реже и реже грезил тем, чем грезил многие годы с того бала в Туре, когда случайно оказался среди блистательного женского круговорота. И вот однажды эти грёзы прекратились окончательно. В тот самый день (вернее – ночь), когда великолепная г-жа де Гидобони-Висконти доказала ему, что даже грёзы могут сбываться. Правда, потом он долго смеялся: оказывается, дело вовсе не в этих самых кружевах; и даже не в том, на ком они прекрасно смотрятся. Секрет, раскрытый обворожительной Сарой, скрывался совсем в другом – в умении не только виртуозно очаровывать, но и… ловко сбрасывать эти самые кружева.

Оказывается, иногда грёзы способны воплощаться в жизнь. Даже иллюзии – если и утрачиваются, то всего лишь частично. И описание любовных сцен с участием леди Дедлей в «Лилии долины» – полное тому доказательство.