Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

* * *

Как всегда, увлёкшись описанием одного из событий жизни нашего героя, мы пропустили значительный отрезок времени и теперь вынуждены возвратиться назад. Продолжим наш рассказ с того момента, как из Владивостока уехал в Шкотово заболевший Яков Матвеевич.

В семье Алёшкиных к этому времени особых изменений не произошло: Анна Николаевна продолжала учительствовать, а дети учиться. 15-летняя Люся перешла в девятый класс, 11-летний Борис учился в пятом и только младший Женя ещё оставался дома, хотя при помощи старших он в свои шесть лет уже умел читать. В школу он должен был пойти в 1929 году.

После болезни Яков Матвеевич настолько ослаб, что некоторое время не мог работать, и семья существовала на скромное учительское жалование его жены.

Дочке Бориса и Кати Алёшкиных шёл четвёртый месяц, она отлично узнавала мать и отца: при появлении их у её кроватки улыбалась, блестела своими синими глазками, морщила носик и тянулась к подошедшим ручонками. Этими движениями, каким-то особым воркованием, которым она выражала свою радость и удовольствие, а при какой-нибудь обиде своим сердитым «идол-идол», она умиляла обоих родителей. Оба они любили дочку. Если более сдержанная Катя свою любовь проявляла в повседневных заботах и уходе за ребёнком, то более экспансивный Борис, очутившись рядом с дочкой, тут же брал её на руки, прижимал к себе или качал на вытянутых руках. Элочка смеялась, махала ручонками, очевидно, такие качели ей нравились, и если Катя одёргивала мужа, боясь, что он уронит дочь, то последняя никакого страха не выражала.

Поздней осенью 1928 года в ДГРТ пришли купленные в Японии и Германии три больших судна-краболова (мы уже описывали ранее, что они собой представляли), два траулера — «Сокол» из Гамбурга (Германия) и «Палтус» из Милана (Италия) и два дрифтера из Ростока (Германия). Эти суда, проделав своим ходом чуть ли не кругосветное путешествие, почти всю зиму стояли на ремонте. Ранней весной 1929 года оба тральщика и дрифтера вышли на промысел в район залива Петра Великого. В те годы в этой части Тихого океана ещё не ловили тралом и мало знали о местных рыбных породах. «Сокол» и «Палтус», по существу, занимались не столько ловом, сколько исследованием предполагаемых мест скопления придонных глубоководных пород рыб — в первую очередь, камбалы и трески. Эти тральщики занимались отысканием так называемых банок, т. е. сравнительно менее глубоких мест, на которых, как выяснилось, стояла рыба иногда в несколько слоёв.

К удивлению многих работников ДГРТ, траловый промысел, даже исключительно в районе залива, оказался весьма эффективным. Уже в первые месяцы весны 1929 года два тральщика наловили столько камбалы, что завалили ею владивостокский рынок. Как известно, в то время русское население не очень охотно покупало камбалу: в продаже имелось много пород других, более высоких по вкусовым качествам рыб. Главными покупатели камбалы были китайцы. Первое время рыба эта попадала к потребителям через китайских лавочников, которые при появлении какого-нибудь из тральщиков с уловом в гавани Семёновского базара (в Амурском заливе) толпой стекались на причал и, едва судно успевало пришвартоваться, как они шумным роем, словно пираты, кидались на палубу, бросались к ящикам, заполненным рыбой, стараясь схватить получше и побольше.

Обычно этой торговлей руководил старший помощник капитана, а справляться с толпой настырных перекупщиков удавалось только при помощи всей команды. Такой способ реализации продукции был и невыгоден, и несовершенен. Однако производственный отдел треста, занятый начавшейся путиной по лову сельди и иваси — основной продукции треста, на работу тральщиков смотрел, как на никому не нужную прихоть правления. Заведующий производственным отделом Гринер, например, говорил:

— Мы не справляемся с тем, чтобы вовремя выловить, а главное, обработать сельдь и иваси, а нам ещё приходится с этой вонючей камбалой возиться! Пускай само правление со своими тральщиками их добычей занимается!

Эти высказывания возмущали многих, особенно горячо возражал капитан «Сокола» Сергей Иванович Кострубов. Он видел в тральщиках будущее рыболовства, возможность уйти за рыбой от берега и вылавливать её в глубинах океана и, следовательно, получить возможность почти неограниченной добычи. Однако к его словам работники производственного отдела прислушивались мало, тем более что построенные инженером Крамаренко и спущенные на воду первые три сейнера, а также оба дрифтера, прикреплённые к двум ближайшим, только что вступившим в строй консервным заводам (около бухты Находка и на острове Путятин), в результате своих первых уловов завалили их и сельдью, и иваси. Заводы, рассчитанные на поступление рыбы от ставных неводов, столкнувшись с новыми, усовершенствованными орудиями лова, дававшими одномоментно значительное большее количество рыбы, захлебнулись сырьём. Не хватало соли и тары; консервные линии, работавшие только на одну четверть своей мощности, как и засольные чаны, в первые же дни оказались забитыми рыбой. Дело дошло до того, что с сейнера приходилось сгружать улов прямо на берег, где он, конечно, портился.

Вдобавок к этим неурядицам, на производственный отдел свалилась ещё и новая обязанность: надо было загрузить необходимыми материалами — сетями, солью, консервными банками, ящиками, продуктами питания и многим другим готовящиеся к выходу в рейс краболовы. Тут придётся рассказать о небольшой особенности крабового промысла.

До этого времени на Камчатке, на Сахалине и в Приморье тоже ловили крабов, и даже существовали береговые крабовые заводы. Этот промысел, как известно, производится особыми сетями в известных местах скопления крабов. Сети вывозятся в море специальными морскими судами, при помощи грузил опускаются на дно, где и стоят около суток, затем их поднимают и выбирают застрявших в них крабов. Сети снова опускаются на дно, а катерки «кавасаки», нагруженные выловленными крабами, спешат к заводу.

Крабы обладают очень нежным мясом, и в жаркое летнее время, когда, собственно, и ведётся их улов, могут храниться всего несколько часов; если не поторопиться, их вкус ухудшится. Поэтому катер от завода может удаляться на очень небольшое расстояние, а, следовательно, и ставить свои сети всего в нескольких милях от берега. Так всегда и ловили крабов русские рыбопромышленники, частники.

Японцы уже более десяти лет назад перешли на активный лов крабов, используя мощные большие суда-краболовы. Такой пароход вёз на борту штук шесть-восемь «кавасаки», привозил их на место лова, становится на якорь. Затем «кавасаки» расходились от краболова на небольшие расстояния, ставили сетки и быстро доставляли пойманных крабов на борт судна. На пароходе в одном из трюмов имелся консервный завод — такой же, как и на берегу. Специальные рабочие обрабатывали, варили доставленных крабов, укладывали мясо в жестяные банки, закатывали их на специальных станках, автоклавировали, наклеивали этикетки и укладывали консервы в ящики.

Крабовые консервы в то время начали завоёвывать славу на международном рынке, их приобретали многие страны в неограниченном количестве. Крабовые консервы — это золото, валюта, которая была так необходима нашей стране, строящей свою индустриальную базу. Не использовать огромные богатства, находящиеся на дне моря, совсем недалеко от берегов Дальнего Востока было бы неразумно, поэтому советское правительство настаивало на расширении активного крабового промысла.

Гринер и компания, собравшаяся в производственном отделе ДГРТ, по своей классовой сущности, а некоторые просто по недопониманию, не видели необходимости в ловле крабов. Как следствие, к этому промыслу относились без должного внимания, тем более что он вызывал много хлопот. Во-первых, на краболове русской была только команда судна, а все рабочие на заводе, сами ловцы и старшины катеров, набирались из японцев, обученных этому делу русских рыбаков ещё не было. ДГРТ приходилось посылать в Японию специальных вербовщиков для набора рабочей силы. Желающих было мало, так как японские краболовные компании всячески препятствовали им. Необходимое количество рабочих удавалось набрать, только затратив большие суммы на авансы под их высокую заработную плату с гарантией выполнения их прямо-таки унизительных условий. Оборудование — сети и, главным образом, большие стеклянные шары, служившие поплавками, приобретались также, в Японии, по очень высоким ценам. Почти все продукты для японских рабочих, вплоть до печенья, по условиям договоров, приходилось тоже покупать в Японии. Всё это надо было приобрести заблаговременно, завезти во Владивосток и суметь сохранить на складах до начала путины. Наконец, ранней весной краболовы требовалось быстро загрузить всем необходимым и отправить на промысел с таким расчётом, чтобы они, вовремя захватив рабочих из Японии, достигли бы крабовых полей, находящихся около Камчатки и в Охотском море, раньше, чем туда придут японские суда.

Дело в том, что, по неписаному рыбацкому закону, суда, первыми пришедшие на место скопления крабов (крабовое поле), становились его хозяевами на весь промысловый сезон. Опоздавшие вынуждены были следовать к другим известным полям или разыскивать новые.

В течение двух лет, до 1929 года, трест арендовал два краболова у японцев. Оборудование судов всем необходимым и обслуживание их лежали на представителях японских фирм, которые, как правило, приводили пароходы на поля, находящиеся в территориальных водах СССР. Фактически они добывали то, что могли бы выловить и береговые заводы. В этом году впервые собственные краболовы ДГРТ должны были выйти в нейтральные воды и проводить ловлю крабов на тех полях, на которых до сих пор японские рыбопромышленники считали себя полновластными хозяевами, оставив свои территориальные воды для береговых заводов.

Японские фирмы вначале надеялись, что у русских с таким громоздким и сложным в техническом отношении делом ничего не выйдет, поэтому относились к начинаниям ДГРТ спокойно. Однако их агенты (а в это время шпионов политических и промышленных, в особенности, японских, во Владивостоке имелось более чем достаточно) сообщили, что ремонт судов закончен, всё оборудование — катера, сети и прочее — готово, что первый пароход уже приступил к погрузке и через несколько недель выйдет в рейс. Другие осведомители доносили, что, несмотря на все препоны, вербовка рабочих закончилась успешно, и тогда японские рыбопромышленники-капиталисты решили принять экстраординарные меры. Одной из таких мер явилось создание условий, которые заставили бы советские краболовы задержаться с выходом из порта, опоздать к началу промысла и явиться к известным полям после японских краболовов.

Рыбопромышленников-конкурентов беспокоило, что в распоряжении ДГРТ уже имелись новые пароходы, превосходящие по мощности, величине и скорости те суда, которыми пользовались японские фирмы. Они волновались, что советские суда могли прийти первыми. Японская агентура во Владивостоке получила приказ задержать выход советских краболовов в море во что бы то ни стало. День отправки их в рейс был известен всему городу (тогда не придавали серьёзного значения этому вопросу) — 23 марта. Японские агенты начали действовать, хотя и с опозданием, но их диверсии, несмотря на причинённый ДГРТ огромный ущерб, выхода краболовов в море не задержали. Расскажем об этом немного подробнее, тем более что это происшествие отразилось на судьбе Бориса Алёшкина.