Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

В конце марта 1929 года, в среду проходило партийное собрание. На нём председатель правления Беркович докладывал коммунистам о подготовке и начале весенней путины. Кроме сообщения о том, как береговые консервные заводы, промыслы и новые сейнеры готовились и начинали лов весенней сельди и иваси, Яков Михайлович остановился и на подготовке краболовов. В сущности, он доложил о них примерно то, что мы только что описали, подчеркнув, что их своевременный выход в море и захват лучших крабовых полей — дело не только коммерческое, но и политическое. Для ДГРТ выполнение этого задания советского правительства — вопрос первостепенной важности, а для партячейки треста — дело её чести.

Обсуждение доклада проходило очень горячо, выступавшие высказали много критических замечаний в адрес производственного и коммерческого отделов, досталось и правлению треста. Коммунистов в ДГРТ в то время было всего 18 человек, но большинство из них — люди с подпольным дореволюционным стажем, другая часть — бывшие бойцы и командиры Красной армии и партизаны. Молодёжи — всего четыре человека, но и они так же, как и более опытные большевики, выступая, не стеснялись и смело критиковали неповоротливость и громоздкость аппарата треста. Многие отмечали, что, по их наблюдениям, он засорён чуждыми людьми, а начальники основных отделов, не вылезая из своих кабинетов, не знают истинного положения дел на местах. Досталось и Александру Александровичу Глебову, как секретарю партячейки и, главное, как руководителю отдела кадров, за то, что очень мало велось работы по подготовке кадров — рыбаков из своего народа, что ДГРТ вынужден на тральщиках держать тралмейстеров-англичан и платить им валютой, на дрифтерах — дрифтейместеров-немцев, тоже получавших валюту. А на краболовы, как мы уже отмечали, за валюту нанимали даже простых рабочих-японцев.

В резолюции собрания было требование провести срочную работу по проверке аппарата треста, как и предлагалось ЦК ВКП(б). Собрание затянулось: шёл уже одиннадцатый час ночи, начали разбирать второй вопрос — по жалобе одного из коммунистов на Гринера. Прения были в самом разгаре, как вдруг раздался телефонный звонок (собрание проходило в большом кабинете председателя правления треста), Яков Михайлович взял трубку. Выслушав сообщение, он страшно побледнел, медленно опустил трубку на рычаги и, откинувшись на спинку кресла, как-то вяло произнёс:

— Горят наши склады…

Все замерли в каком-то оцепенении. Чтобы понять ужас этого известия, надо представить себе следующее. Все рыбные промыслы, расположенные по Приморскому побережью от Посьета до Николаевска-на-Амуре и Александрова-на-Сахалине, а их было более 80, все двенадцать действующих береговых заводов, все рыболовецкие суда, абсолютно все товары — от муки, крупы, сахара и других продуктов до женского белья, от обыкновенного гвоздя до сложных закаточных станков, от импортной манильской пряжи до сложных кошельковых неводов и тралов — всё это железнодорожным транспортом доставлялось к складам ДГРТ, расположенным в одном месте, и хранилось в огромных железных пакгаузах, построенных американскими интервентами. Склады занимали четыре пакгауза шириной 50 метров и длиной 120 м. Они стояли друг к другу вплотную и для удобства работы соединялись между собою внутренними дверями. К началу путины все эти помещения были до самого верха забиты разнообразными, большей частью, импортными товарами на сумму в несколько миллионов золотых рублей.

Оцепенение, охватившее присутствующих при сообщении о таком огромном несчастье, свалившемся на трест, прошло, пожалуй, быстрее, чем мы успели описать величину и значимость складов. Первым пришёл в себя председатель правления треста Беркович. Он быстро встал:

— Товарищи коммунисты, собрание надо прервать. Все коммунисты считаются мобилизованными, сейчас поедем на пожар и посмотрим, что нужно делать. Я полагаю, что здесь не обошлось без врагов нашего государства. Сейчас я сообщу об этом в ГПУ, — с этими словами он взял трубку и начал вызывать начальника областного отдела ГПУ.

В это время в кабинет вбежал бледный и встревоженный член правления Мерперт:

— Вы знаете? — ещё с порога крикнул он дрожащим голосом.

— Знаем, — ответил Яков Михайлович, а второй член правления, коммунист Завалишин только махнул рукой.

— Вы понимаете, — продолжал Мерперт, — ведь это всё сделано, чтобы сорвать выход наших краболовов!

— Возможно, — ответил Беркович, кладя трубку телефонного аппарата. — В ГПУ уже знают, они выслали своих людей. К пакгаузам направлены все пожарные команды города, поедем и мы. Да, товарищ Алёшкин, как бы ни случилось чего-нибудь с вашим складом! Немедленно отправляйтесь к себе, выясните обстановку и, если там всё благополучно, и ваше присутствие не будет необходимым, возвращайтесь к месту пожара и найдите меня. Ну а мы — быстро садимся в машины, в мою и Иосифа Антоновича, надеюсь, как-нибудь уместимся.

Когда коммунисты вышли на улицу, то увидели толпы народа, бегущие в направлении торгового порта, где были расположены склады и виднелось из-за высоких домов Алеутской улицы, отгораживавших её от порта, огромное багровое колеблющееся зарево.

Алёшкин и Комоза, прицепившись на крыльях больших легковых «Фордов», принадлежавших правлению треста, набитых битком членами партячейки и кое-кем из служащих, ежеминутно рискуя свалиться под колёса автомобилей, в течение нескольких минут домчались до территории расположения складов. Горели два крайних пакгауза. Огонь поднимался высоким столбом, и хотя из разговоров, которые слышались вокруг, выходило, что пожар начался не более получаса тому назад, оба пакгауза были охвачены огнём целиком. Встретивший машины работник ОГПУ коротко бросил Берковичу:

— Поджог! Надо удалить толпу, я вызываю дежурную часть гарнизона. Пожарным и милиции не справиться! Где заведующий складом?

Конечно, председатель правления треста этого знать не мог. К счастью, этот вопрос слышал Глебов, случайно оказавшийся рядом:

— Оксёнов? Я знаю его адрес.

— Ну, вот и хорошо, — сказал чекист, — сейчас с двумя моими людьми поедете и привезёте его сюда. Горят его склады, а он и ухом не ведёт, это странно…

Дальнейшего разговора Алёшкин и Комоза не слышали, они бросились к лесному складу. Пожалуй, только теперь Борис понял, что его склад, а, следовательно, и его семья, могут сейчас находиться в таком же море огня, как и здесь. Эта мысль удвоила его силы, и он мчался, перепрыгивая железнодорожные пути и различные препятствия, попадавшиеся на дороге, так быстро, что Комоза едва за ним поспевал. Но, добежав до Комсомольской пристани и увидев, что впереди всё погружено в темноту и освещается только слабыми огоньками редких электрических фонарей, оба они успокоились, перевели дух и сменили бег на быстрый шаг.

Через несколько минут, разбудив Катю и убедившись, что на складе и дома всё спокойно, Борис Яковлевич, оставив Комозу дежурить в конторе у телефона и поручив ему и сторожу склада никого из посторонних до утра на склад не пускать, и даже не подпускать к воротам, надел кожаную тужурку и поспешил обратно, к месту пожара. Ко времени его прихода туда прибыла воинская часть, и красноармейцы, выстроившись цепью, стали оттеснять толпу любопытных с территории порта и причалов в сторону Светланки. Прибывшие пожарные команды, а к этому времени успели приехать пожарные всех частей города, приступили к более или менее планомерному тушению. За это же время краболов, стоявший у стенки причала метрах в тридцати от горевших складов, предназначенный к погрузке на следующий день, уступил своё место портовому пожарному катеру, снабжённому мощными моторами, подававшими забортную воду толстыми струями, которые, однако, доставали только до одного из центральных пакгаузов. Этот и соседний снаружи ещё не горели, что же делалось у них внутри, пока определить было невозможно. Боковые пакгаузы были объяты пламенем, их стенки и крыши раскалились докрасна, как стенки железной печки, а из щелей вырывались длинные языки пламени. Жар от огня был настолько силён, что пожарные не могли подойти к ним ближе, чем на 20–25 метров.

Борис довольно быстро нашёл Берковича, стоявшего в стороне и что-то горячо обсуждавшего с приунывшим Черняховским и горячившимися Мерпертом, Завалишиным и Гусевым. Около них, слушая разговор, похожий на перебранку, стоял работник ОГПУ, видимо, высокого ранга: в петлицах его гимнастёрки был ромб. Он, наконец, не вытерпел и сказал:

— Вашего Оксёнова всё нет. Надо взламывать двери центральных пакгаузов и постараться вынести оттуда всё, что можно. Да и с огнём будет легче бороться, если пожарные смогут проникнуть внутрь, а то, смотрите, вода из их шлангов, падая на горящие пакгаузы, испаряется, как на сковородке, если будете тянуть, то не спасёте ничего! Давайте людей!

Только тут Борис заметил, что никаких людей-то и нет — всех коммунистов Яков Михайлович уже куда-то разослал и сейчас стоял в группе перечисленных товарищей и, видимо, соображал, что делать.

Взгляд его упал на Бориса:

— А, Алёшкин, ну как у вас? Всё хорошо? Тогда садитесь на катер, направляйтесь на судоверфь и бондарный завод, будите всех рабочих, грузите их на все, какие только найдутся, плавсредства и везите сюда. Даю вам на всё полчаса. Пусть все подводы и обе грузовые машины тоже немедленно едут через Гнилой Угол сюда.

— Есть, — ответил Борис и, гордясь поручением, помчался к причалу. По дороге он был несколько раз облит струями воды, попадал в огромные лужи, стекающие в море, и в таком виде — мокрый и грязный, заскочив на катер, передал капитану распоряжение Берковича.

На Чуркине никого будить не пришлось. Жившие поблизости от своих объектов Антонов и Крамаренко, узнав, что горят склады ДГРТ, справедливо опасались за судьбу и своих предприятий. Они уже давно разбудили всех рабочих, расставили сторожей на всех направлениях, а сами вместе с большой толпой остальных рабочих стояли на берегу и всматривались в огромный костёр, полыхавший на противоположной стороне бухты. Собравшиеся на все лады обсуждали бедствие, а также и то, каким образом они могли бы оказать помощь. Увидев приближавшийся трестовский катер, люди бросились к нему. Едва он успел приткнуться к стенке причала, как на палубе появились Антонов, Крамаренко, а вместе с ними, несмотря на протесты капитана, человек двадцать рабочих.

Алёшкин передал распоряжение Берковича и, решив, что для защиты и наблюдения за порядком на судоверфи и заводе хватит одного Антонова, согласился с тем, что Крамаренко может быть полезным на пожаре. Решили так, что катер, на котором приехал Алёшкин, возьмёт пять человек, больше брать капитан ни за что не соглашался, и сейчас же повернёт обратно, а Крамаренко, отправив подводы и автомашины, погрузит на стоявшие у причала шаланды ещё человек 60 и вместе с ними отправится на пожар.

С Антоновым оставалось человек пятнадцать, кроме ранее выставленных сторожей. Они выкатили пожарную машину и приготовились к тому, чтобы встретить огонь, если он начнёт где-либо появляться, во всеоружии. Вероятно, эта бдительность и спасла судоверфь и завод. Как впоследствии выяснилось, на этих объектах тоже предполагались диверсии.