Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

Но всё проходит на этом свете. Кончилось наводнение, понемногу ликвидировались его последствия и стали забываться вызванные им несчастья. Особенно быстро забыли об этом те, кому пришлось в это время много потрудиться, но у кого постоянно появлялись новые, и, казалось, всё более трудные задачи. Мы подразумеваем курсантов-одногодичников 5-го Амурского стрелкового полка, в шутку получившего прозвище «непромокаемый».

Почти сразу же после наводнения последовал приказ об откомандировании всех курсантов на стажировку. Каждый получил назначение в то или иное подразделение полка в соответствии с тем званием, которое ему было присвоено весной. Те, кого назначили командирами отделения, и даже многие помкомвзвода чувствовали себя вольготно: рядом с ними находились настоящие командиры этих подразделений, они всегда выручали в трудную минуту и советом, и практической помощью. Гораздо хуже пришлось тем немногим, кто получил звание старшины. Дело в том, что все старшины были сверхсрочники, и когда в роту на месяц приходил старшина-стажёр, командир роты торопился своего штатного старшину выпроводить в отпуск, чтобы потом быть спокойным.

Так случилось и в пятой роте второго батальона, в которую попал стажёром Алёшкин. Настоящий старшина пробыл с ним около двух суток, а затем распростился и отбыл в неизвестном направлении. А на Бориса сразу же свалились сложные обязанности и многочисленные заботы, связанные с должностью старшины. Вероятно, многое он бы просто не осилил сделать, не сумел и не догадался бы, если бы не помощь его старшины, грозного Белобородько, который, как оказалось, был не только толковым воспитателем и требовательным командиром, но и отличным товарищем, охотно помогавшим своим подопечным во всех их трудностях. Только благодаря его советам, наставлениям и поддержке Алёшкин и другие стажёры-старшины сумели с честью справиться со своими многотрудными обязанностями за месяц стажировки, а некоторые из них получить и благодарность от командования батальонов. К чести Бориса Алёшкина надо сказать, что год службы в Красной армии не прошёл для него бесследно: он уже понимал силу и значимость приказа, необходимость дисциплины и личного примера для бойцов. Его сознательное, серьёзное отношение к воинской службе во многом помогло ему во время стажировки.

Но вот кончилась и она. 25 сентября дивизия возвратилась на зимние квартиры — в казармы. До 15 октября курсанты-одногодичники должны были сдать экзамены по всем пройденным дисциплинам, а их набиралось 18. После этого они получали звание командиров взвода («К-3»), право прицепить на свои петлицы один кубик и, таким образом, могли влиться в огромную семью среднего командного состава Красной армии.

Эти экзамены не могли идти ни в какое сравнение с весенними. Тогда по каждому предмету экзаменовал тот командир, который его преподавал, а здесь из работников штаба дивизии выделялась специальная комиссия, проводившая приём экзаменов. Всем курсантам предоставили 10 дней на подготовку. Пройденный материал повторяли с преподавателями в определённые часы, всё остальное время учили сами. Казарма курсантов-одногодичников в эти дни напоминала собой разбуженный пчелиный улей: все сновали взад и вперёд, держа в руках уставы, учебники или тетрадки, и шёпотом, вполголоса, а иногда и во весь голос, бубнили те места, которые, по их мнению, знали хуже. Не отставали от других и Алёшкин с друзьями.

Наступили экзамены. Они длились 10 дней, и эти дни оказались такими напряжёнными и сумбурными, что после того, как был сдан последний экзамен, и оставалось только узнать окончательное решение своей судьбы, курсанты чувствовали себя настолько уставшими и как бы отупевшими, что о результатах уже думали с полнейшим безразличием.

Комиссия же могла вынести разные решения. Во-первых, курсант, отлично учившийся в году и отлично сдавший экзамены, мог получить сразу звание «К-4» и носить в каждой петлице по два кубика, в обиходе это звание трактовалось как помкомроты. Успешно окончившие курс получали звание «К-3», право носить по «кубарю» и становились, таким образом, на самую первую, самую низшую ступеньку командного состава армии. Сдавшие экзамен слабо — получившие по одной трети дисциплин неудовлетворительную оценку, звание среднего командного состава не получали, а увольнялись в запас со званием старшин или помкомвзвода, дававшие им право носить в петлицах четыре или три треугольника. Впрочем, этим лицам разрешалось задержаться в армии ещё на три месяца и пересдать предметы, по которым они получили неуд, после чего могли получить звание «К-3». Наконец, четвёртую группу составляли те, кто получил более половины неудовлетворительных оценок, они должны были служить рядовыми красноармейцами второй год.

В роте одногодичников 5-го Амурского стрелкового полка курсантов четвёртой группы не оказалось. Отличников было пятеро, среди них Пётр Беляков, Павлин Колбин, Шадрин, Хоменко и Алёшкин. Курсантов, которым пришлось дополнительно пересдавать некоторые дисциплины, оказалось четверо, один из них — Яков Штоффер. Он отлично сдал все теоретические дисциплины, но получил самые худшие оценки по предметам, связанным со строем, физкультурой и стрельбой. Основная масса закончила курс успешно.

Через несколько дней после окончания экзаменов и объявления их результатов, курсанты немного пришли в себя и с нетерпением стали ждать приказа командарма ОКДВА товарища Блюхера о присвоении им соответствующих званий, а многие одновременно с этим и приказа о демобилизации. Однако и тот, и другой приказ пока задерживался.

Долгое ожидание разболтало роту: делать было нечего, занятия не проводились, слоняться целыми днями по казарме и плацу надоело, читать не хотелось. Участвовать в готовившихся к 7 Ноября выступлениях художественной самодеятельности тоже никто не рвался. Командование полка, чтобы как-то занять бездельников, назначало их в гарнизонные и полковые караулы, но и при этом многие оставались без дела. Среди них был и Борис. Правда, две небольшие группы курсантов человек по шесть в этот период всё же были заняты. Одна готовилась к поступлению в вузы (в ней находился друг Бориса, Беляков), а другая собиралась остаться в кадрах РККА (в их числе находился Шадрин).

Алёшкин чувствовал себя особенно неуютно. Дело в том, что в течение года службы на все его письма, наполненные самыми нежными словами, жена обычно отвечала довольно короткими посланиями. В них она скупо описывала свою жизнь и почти не употребляла ласковых слов. В его сердце начала закрадываться ревность и страх потерять свою Катеринку. Он пока не знал, вернее, не понимал, что за скупостью слов у его Кати скрывается большое, сильное и глубокое чувство, ведь до службы в армии ему никогда не приходилось получать от неё писем. Особенно его встревожило последнее письмо, полученное им уже в самом конце экзаменов. В нём она, между прочим, писала: «Послушай, Борька, когда же ты, наконец, вернёшься? Смотри, торопись, а то я не дождусь тебя и выйду замуж за другого».

Борис не знал, насколько серьёзны или шутливы эти слова. Не понял он и того, что этой капризной фразой Катя хотела показать, как она о нём тоскует. Он воспринял её слова как реальную угрозу ухода жены, а эта потеря казалась ему такой же страшной, как и потеря жизни. Поэтому от всех предложений готовиться к поступлению в вуз и, следовательно, после демобилизации сразу ехать сдавать экзамены в Москву или Хабаровск и снова откладывать встречу с Катей, или закрепиться в кадрах РККА, где свидание с женой также пришлось бы отложить до очередного отпуска, Борис категорически отказался, хотя и вызвал этим неудовольствие своих командиров и политических воспитателей. Из всех пяти отличников только он один отказался от подобных предложений.

Однако время шло. 30 октября 1930 года пришли сразу оба приказа: одним объявлялось присвоение званий, другим — демобилизация в запас. Через день, нацепив на петлицы новенькие кубики, почистившись и принарядившись в парадное обмундирование, с чемоданом, заполненным разным нехитрым имуществом, распростившись с командирами и казармой, Борис Алёшкин и кое-кто из его друзей уже сидели в купе вагона почтового поезда и мчались во Владивосток. О своей демобилизации никакого известия жене Борис не послал, решил нагрянуть врасплох.

Часть третья