Оставаясь в меньшинстве

Нужны были смелые, неординарные решения. Я рассудил, что при поддержке Ходорковского смогу справиться с этой задачей. В моем активе был длительный и разнообразный опыт руководства большими коллективами в самых разных сферах. И хотя было понятно, что миссия предстоит не из легких и авторитет придется зарабатывать уже в процессе работы, я все-таки решился выдвинуть свою кандидатуру на пост ректора.

6 июня 2003 года состоялось заседание ученого совета РГГУ, на котором обсуждалось избрание Юрия Афанасьева президентом, а меня — ректором. К тому времени я уже сложил с себя полномочия сенатора от Мордовии. На заседании я изложил программу сотрудничества университета с ЮКОСом и пообещал, что через десять лет РГГУ станет одним из лучших университетов Европы.

17 июня 2003 года прошло заседание выбирающего органа РГГУ — Конференции представителей педагогических, научных и иных категорий работников, на котором присутствовали несколько сотен человек — преподаватели, студенты, технические работники, и меня практически единогласно (при шести воздержавшихся) избрали новым ректором.

Пришел я в университет со своей программой и своими идеями будущих преобразований. Сейчас нет смысла все их подробно перечислять, это был большой комплекс реформ, направленных на преобразование московского вуза в международный университет западного образца. Была задумана и дигитализация учебных процессов, благо имелся опыт работы с проектом «Федерация интернет-образования», а также работы с одним из первых интернет-медиа на русском языке, Gazeta.ru, которую мы инициировали с Ходорковским.

Были идеи, связанные с выделением грантов на научные исследования для талантливых студентов и аспирантов университета. Была намечена большая издательская программа, ведь в то время не хватало переводов многих работ, опубликованных на Западе. Я обсуждал свои планы с преподавателями и находил поддержку.

Начинали мы преобразования с тривиальных вещей — ремонта столовой и туалетов, которые были в ужасающем состоянии. Половина годового финансирования пошла на зарплаты, ремонт, закупку нового оборудования, стажировки за границей.

И надо было срочно обновлять трудовой коллектив. Многих менять, в том числе администраторов. Безусловно, среди преподавателей были и очень хорошие специалисты, особенно историки и архивисты, поскольку это была основная специальность РГГУ, но нужно было омолодить состав. Не увольнять всех подряд, естественно. Но были там и засидевшиеся.

Мы обсуждали с академиком Афанасьевым, каких специалистов и откуда пригласить. Сначала речь шла о тех, кто уехал из России на Запад и может преподавать на русском языке. Например, согласился читать лекции в РГГУ великий лингвист, антрополог и переводчик академик Вячеслав Всеволодович Иванов, который в то время преподавал в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. В РГГУ он возглавил Русскую антропологическую школу. К сожалению, я не успел познакомиться с ним лично, но это один из тех людей, которые вызывали у меня огромное уважение. И не только из-за глубины и широты академических знаний, но и из-за гражданского мужества.

Отдельным пунктом моей программы было развитие факультетов. Например, я хотел создать настоящий факультет журналистики. За это предстоял бой с Бовиным.

Пришел я к декану школы журналистики Александру Евгеньевичу Бовину. Он — бывший посол в Израиле, уважаемый известинец[89], хороший журналист, умный человек. Начинаю ему говорить: «Давайте развивать факультет журналистики в направлении электронных медиа, ведь у них приоритет и сейчас, и на будущее. А рынок сегодня просто переполнен специалистами, которые потеряли работу вследствие распада НТВ и ТВ-6: Евгений Киселев, Марианна Максимовская, Владимир Кара-Мурза-старший, Сергей Пархоменко…» И что же я услышал?

«Да они вообще ничего не понимают в журналистике! На фиг они сдались?»

Я пришел к человеку, которого пытался привлечь идеей создания школы нового типа с профессиональными и высокооплачиваемыми преподавателями. При этом предполагалось при кафедре построить современную студию, где можно и работать, и учить. Плюс прекрасные молодые профессора. Что может быть лучше?

Почему-то особенно негативная реакция у него была на Кара-Мурзу и на Максимовскую, которых я-то как раз считал наиболее подготовленными для преподавательской деятельности. «Все эти люди, — сказал он, — они же ничего не понимают!»

Самое смешное, что я потом для Кара-Мурзы все-таки ставку пробил. Я уже жил в Израиле, когда Кара-Мурза преподавал в РГГУ..

О Бовине ничего плохого сказать не хочу. Просто это сын другой системы, другой школы, другого типа мышления. Мы бы с ним не сработались.

В июне 2003-го меня утвердили в должности ректора в Министерстве образования и в администрации президента. До старта публичной травли в отношении ЮКОСа оставалось чуть больше месяца. Тогда мне показалось, что этот шаг был своего рода кредитом доверия, появилась уверенность, что все будет в порядке и у меня в запасе как минимум десять лет — два ректорских срока, — чтобы реформировать РГГУ.

Я рассчитывал на это до последнего. Всерьез взялся за диссертацию. Не может же ректор университета не быть доктором, а я по российским меркам и кандидатом наук не был. Тему выбрал соответствующую моим жизненным представлениям: «Влияние западной философии на русскую либеральную мысль». Оказалось, никого в советском академическом мире эта тема прежде не интересовала. Я также планировал на основе этой работы сделать курс лекций.

Тему я выбрал под влиянием сочинений Исайи Берлина[90], которого открыл для себя в 2001 году, когда был издан на русском языке его двухтомник «Философия свободы. Европа» и «История свободы. Россия». С тех пор Исайя Берлин стал для меня своего рода идеалом мыслителя и еврея-интеллигента. Вначале я заинтересовался им как философом, историком идей и человеком, очень тонко чувствующим русскую литературу. Я знал, что сэр Исайя Берлин был одним из основателей современной либеральной политической философии, и, конечно же, читал о его легендарной встрече с Анной Ахматовой.

А вот о его белорусских еврейских корнях я узнал уже значительно позже. Его отец Мендель Берлин, родившийся в Витебске, был прямым потомком Шнеура Залмана из Ляд — знаменитого основателя движения Хабад. Жена Исайи Берлина Алин Халбан, в девичестве Гинцбург, была племянницей издателя «Еврейской энциклопедии» Давида Гинцбурга и внучкой еврейского общественного деятеля и финансиста Горация Гинцбурга, о которых я рассказывал выше.

Исайя Берлин был настоящим гражданином мира. Он говорил на нескольких языках, включая русский, в 1957 году английская королева возвела его в звание рыцаря-бакалавра, но при этом он никогда не забывал, что еврей. Несмотря на то что Исайя Берлин не жил в Израиле ни в годы становления государства, ни после провозглашения независимости, его связь с нашей страной и идеологией сионизма была очень крепка. Он входил в Совет попечителей Еврейского университета в Иерусалиме, был почетным доктором этого университета, а также других израильских вузов — Тель-Авивского университета, Университета имени Д. Бен-Гуриона в Негеве, Научно-исследовательского института имени X. Вейцмана. В 1979 году получил Иерусалимскую премию за защиту гражданских свобод.

Иногда мне кажется, что наши общие белорусские корни меня внутренне сблизили с этим великим человеком и установили личную связь…

Я обещал университету и министерству максимально быстро закончить диссертацию, и если бы все шло по плану, то в ноябре бы уже защитил кандидатскую, а через некоторое время и докторскую. Я сразу взял докторский уровень и рассматривал кандидатскую как первую часть докторской работы. Чтобы спокойно поразмышлять об этом, я, как человек обязательный, оформил академический отпуск и отправился в Израиль для написания диссертации.

Но после ареста Ходорковского 25 октября 2003 года все планы рухнули. Меня практически сразу попросили оставить должность. Я сопротивлялся. Профессорский и преподавательский состав, ученый совет готовы были стоять до конца за ректора Невзлина.

Для меня это было очень важно и ценно.

В ноябре мне позвонил министр образования и настоятельно рекомендовал уйти с поста. Уволить меня не могли, это была выборная должность. Он не сказал прямо, что требование исходит от администрации президента, но дал ясно это понять. Более того, он мне рассказал, как они будут ломать Гуманитарный университет в случае моего неповиновения. Модель, как мне пояснили, крайне проста: РГГУ объединят с другим учебным заведением (скажем, какой-нибудь техникум вольется на правах нового подразделения). Таким образом, формально будет создан новый вуз с новым руководством.

Я понял, что они готовы на все. Могут уволить Афанасьева. И не только его. Могут поставить ректором какого-нибудь питерского чекиста. Да мало ли что они придумают. Доводить ситуацию до крайности я не имел права. Не мог допустить, чтобы порядочные люди из-за меня теряли работу. Чтобы из-за моих проблем пострадал университет. Чтобы не отправить РГГУ в мясорубку администрации президента, я в конце концов ушел. Потому что меньше всего мне хотелось, чтобы расформирование и увольнение некоторых хороших людей было связано с моей личностью. Людям там еще работать и работать, а я в Москву все равно не вернулся бы после ареста Ходорковского.

17 ноября 2003 года я подал в отставку, проработав ректором ровно полгода.

30 января 2004 года на университетской конференции РГГУ были внесены поправки в устав университета, ограничивающие полномочия финансового директора и попечительского совета, куда входили Михаил Ходорковский, Юрий Афанасьев и я. Попечительский совет больше не имел права решать вопросы финансовой деятельности РГГУ. Вносить деньги в университет, искать дополнительные средства и не иметь никакого влияния на то, как они будут расходоваться, было бессмысленно, и ЮКОС решил прекратить финансирование.

А Юрий Афанасьев до конца своего президентства критиковал власть и выступал в либеральных СМИ, подписываясь «президент РГГУ», что не способствовало любви властей к университету. 16 сентября 2006-го легендарный «рупор перестройки» ушел с поста президента РГГУ, и сам пост был упразднен. «Я просто не мог работать дальше, — рассказывал журналистам Юрий Афанасьев. — Не мог и не хотел быть „королем“, когда твоя работа не приводит ни к каким результатам. Меня никто не принуждал уходить, просто я больше не могу работать с этими людьми».

Сейчас, когда я пишу эту книгу, во главе РГГУ стоит историк, защитивший в 1981 году кандидатскую диссертацию на тему «Партийное руководство деятельностью Московской городской организации ВЛКСМ по развитию движения студенческих отрядов в годы VIII и IX пятилеток: 1966–1975 гг.». Ну что ж, как сказал поэт, «какое время на дворе — таков мессия».

Конечно, я жалею о том, что не исполнилась моя мечта. До сих пор у меня болит сердце, когда я вспоминаю то время. Но при этом я понимаю, что университет с вольной демократической атмосферой не пришелся бы к кремлевскому двору. Да и вряд ли бы нашли себя в такой России специалисты международного уровня, окончившие свободный вуз, построенный на гуманитарных ценностях, а не на путинских скрепах.