Спутники Марса: принц Конде и маршал Тюренн

В 1627 г. Шарлотта Конде пыталась заступиться за своего кузена знаменитого дуэлянта графа Франсуа де Монморанси-Бутвиля, нарушившего указ кардинала о запрете поединков. Но Ришелье был непреклонен, и Бутвиля казнили. И принцесса Конде взяла на воспитание в семью Конде его сына — будущего маршала Люксембурга. А в 1632 г. ее единственный брат, Анри II де Монморанси, был арестован за участие в заговоре против короля и осужден на казнь. О помиловании просила не только Шарлотта, но и брат короля Гастон Орлеанский, Анна Австрийская, другие высокородные придворные. Несмотря на это последний представитель герцогской ветви рода Монморанси был казнен, а все его титулы отошли в казну. Позднее они будут возвращены детям Шарлотты, но до смерти Ришелье в 1642 г. она оставила королевский двор и Париж, посвятив все свое время детям. В 1643 г. принцесса Конде стала крестной матерью будущего короля Людовика XIV[24].

Получив при рождении титул герцога Энгиенского, принцем де Конде Луи будет называться с декабря 1646 г., после смерти своего отца. Тогда же он станет первым принцем крови и пэром Франции. С колыбели юный герцог Энгиенский, у которого в 1629 г. еще появился брат Арман, будущий принц де Конти, был окружен роскошью и заискиванием многочисленных слуг, которые выполняли любые желания маленького принца. Ему прочили прекрасное будущее, и он не сомневался в своем великом предназначении. С ранних лет этот знатнейший из самых видных аристократов Франции отличался небывалой дерзостью, честолюбием и храбростью, был исключительно свободолюбив и не признавал никаких авторитетов. И, тогда как юного Тюренна отличали проявления гуманности, Луи был любопытен до жестокости — Пьер Лене зафиксировал в своих мемуарах, как он однажды застал его за выкалыванием глаз воробью. Хотя, такие «опыты» могли способствовать и его интересу к науке.

Как принц крови, мальчик получил поистине блестящее образование, которое, впрочем, являлось традиционным по тем временам для его статуса. С 1630 по 1636 гг. он учился в иезуитском колледже Святой Марии в Бурже, где штудировал по мере желания и способностей латинскую классику, греческую философию и поэзию, риторику, логику, метафизику по Евклиду, географию, право, политическую историю, Святое Писание и древнееврейский язык. Попутно Луи осваивал фехтование и верховую езду. На высшей стадии обучения все лекции читали на латыни. Будущий Великий Конде не был особенно прилежным учеником, хотя латынь, риторику, философию и естественные науки осваивал с большим успехом. Уже в 10–11 лет он владел латынью настолько свободно, что еще в колледже написал сборник латинских стихов и пьесу на этом языке. Вольтер, которого трудно заподозрить в симпатии к нему, писал о принце: «…он не показался бы несведущим ни в одной из наук, ни в одном из искусств». Лафонтен, однако, спустя пятнадцать лет заметил: «Он очень любил аргументировать свою мысль, за исключением тех случаев, когда был вне себя»[25].

Герцог Энгиенский сохранил интеллектуальные вкусы на всю жизнь и долгое время считался вольнодумцем по религиозным вопросам. Его неумному характеру как нельзя более соответствовало разливавшееся широкой волной с начала XVII в. свободомыслие. Под именем либертинов (libertins) — вольнодумцев, людей освободившихся от подчинения канонам поведения в католицизме, объединялись свободомыслящие всех сортов: практические неверующие, скептики-философы, писатели, поэты. То были сторонники свободной, гедонистической морали, как правило, представители высшей знати и их клиентелы. Они создавали тайные сети дружеских связей, основанных на общности эротических вкусов. Можно сказать, во Франции существовала особая либертенская (или либертинская) субкультура. Либертинаж воплощал мечту человека о свободе, как желанной и недостижимой силе, способной преодолеть чувство потерянности и разочарования в этом мире. Ученый богослов Марен Мерсенн, напуганный этим потоком безбожия, грозившим положить конец господству церкви, разумеется, преувеличил, исчисляя количество атеистов в одном Париже в 1623 г. в 50000 человек. Тем не менее, опасность действительно существовала. Один из выдающихся богословских писателей Пьер Николь не уставал повторять: «Величайшая ересь последнего времени — это неверие», и «Вам нужно знать, что величайшая ересь в мире уже не кальвинизм, не лютеранство, а атеизм, и что атеисты есть всяких сортов — добросовестные, недобросовестные, решительные, колеблющиеся и соблазняющие».

Вольнодумцы делились на две группы: первую составляли философы и ученые, скромные, враждебные всякому скандалу, внешне исповедующие уважение к религии. Одни из них исходили от эпикуреизма, а другие следовали скептикам. Вторая группа состояла из людей светских, куртизанов, женщин, некоторых поэтов и модных умников. Они производили большой шум, учиняли скандалы и неприличные выходки. Им больше всего нравился дерзкий вызов против самого Бога. Светские вольнодумцы не придерживались установленного учения: насмехались над таинствами и святошами, афишировали терпимость, говорили, что следуют только разуму и природе, и жили, как люди, для которых вся суть состояла в удовлетворении их собственной натуры. Луи импонировали последние.

Образование герцога Энгиенского было завершено в Королевской военной академии в парижском предместье Тампль, основанной по приказу Ришелье, убежденного в том, что военная наука и образованность неразделимы и в равной степени необходимы, чтобы управлять делами внутри государства и защищать его за его пределами. Юный принц крови сразу оказался в центре внимания благодаря своему высокому рангу и свободной манере держать себя. Скоро он был окружен друзьями, многие из которых сопровождали его по жизненному пути. Это Луи, герцог де Немур, Луи-Шарль, герцог де Люинь, Жак, граф де Таванн, братья Граммон, Анри и Филибер… Все два года обучения он показывал отличные результаты, особенно в верховой езде и освоении тактических приемов боя. По программе Академии физические упражнения не занимали всего времени учеников, которые помимо этого обязаны были знать всеобщую историю, географию, право народов (или международное право). Луи писал отцу, что главным образом он «изучал примеры великих и мудрых полководцев». Уже в 17 лет герцог Энгиенский, завершив образование, отправился в Дижон и стал исполнять обязанности отца на посту губернатора Бургундии. Юноша уклонялся от навязываемого ему брака, о котором будет идти речь впереди, и жаждал побыстрее проявить себя. Он спешил, очевидно, ощущая, что Хронос его зовет. Он еще долго будет спешить.

Перед нами — совсем не похожие друг на друга молодые люди с разницей в возрасте 10 лет. Оба происходили из семей непокорных аристократов, но один — виконт и гугенот, а другой — принц крови и католик. Мораль и долг преобладали у одного, а свободомыслие — у другого. Один отличался терпеливым упорством, другой — неусидчивой ленью и импульсивностью. Но их объединяло гораздо большее — выдающиеся способности, понятие чести, огромное честолюбие и время.

Хронос открывал молодым виконту и герцогу поле для широких возможностей отличиться. В Европе гремел последний аккорд «конфессионального века» — Тридцатилетняя война (1618–1648), уносившая большое количество человеческих жизней и многое изменявшая в жизни государств континента. В огне войны закалялись умы, зрел опыт, и реализовывались таланты многих беспокойных душ. Тюренну и Конде предстояло превзойти своих отцов.