Спутники Марса: принц Конде и маршал Тюренн

Ресурсы французского королевства казались неисчерпаемыми, и кардинал умел доставать деньги для войны. Но естественным следствием усиления финансового гнета становились антиналоговые выступления. В таких условиях собственные талантливые военачальники призваны были ускорить не только достойное, но и победное окончание войны — для чего же ее тогда вела Франция?

В 1639 г. Анри отправился в Ломбардию в армию графа д’Аркура, и в следующем году участвовал в двух кампаниях в Италии, кульминацией которых стала осада Турина 17 сентября. Накануне этой осады он нанес большой урон противнику, принудив его снять осаду Казале и взяв 18 орудий, 24 знамени и весь обоз. Дело было так. Когда д’Аркур в октябре 1639 г. возглавил армию, она насчитывала примерно 9000 солдат и 10 орудий. Испанский командующий Леганес осаждал Казале с 20000 человек. Для атаки француз разделил армию на 3 части. Тюренн командовал кавалерией основной части и противостоял 4000 противника. Развернув своих конников в одну линию, он атаковал испанцев. Леганесу показалось, что французов больше, и испанец отступил. Возможно, главную роль здесь сыграли полученные им вести о взятии одного из фортов и о вылазке гарнизона Казале. А Анри, прибавив к своей кавалерии несколько мушкетерских рот и драгунов, не атаковал, а какое-то время ограничивался стрельбой, что было типичным в тактике использования конницы для того времени. Решительный кавалерийский удар по отступавшим испанцам нанес не он, но именно его тактика во время боя способствовала в конечном итоге победе. По французским данным испанцы потеряли убитыми и пленными 6000 человек; ещё 2000 якобы утонули при переправе через реку По.

Затем он посоветовал д’Аркуру осадить Турин, в котором засел принц Савойский с 5 000 закаленной пехоты и 1500 конницы, но в цитадели которого еще находился французский гарнизон. Получилось же так, что Савойский осаждал цитадель, Аркур — Турин, а прибывшая на помощь армия Леганеса (12000 пехоты и 6 000 конницы) блокировала самого Аркура. Наконец, Леганес был вынужден отступить, а Тюренн доставил в армию из Дофине 4000 горцев Пинероло большой обоз продовольствия. В июле Турин сдался на условиях свободного выхода гарнизона. После отозвания д’Аркура в Париж Анри взял Монкальво и осадил Иврею, сдавшуюся позже возвратившемуся командующему[30]. А в 1642 г. он уже в качестве второго командующего осаждал испанский город Перпиньян.

Начало 40-х гг. было сложным в моральном отношении временем для Тюренна — сначала его старший брат Фредерик-Морис, герцог де Гиз и граф де Суассон издали манифест за подписью «Принцы Мира», критикуя в нем политику Ришелье. И кардинал, желая покончить с ненадежным поведением протестантского семейства де Ла Туров, отправил 10-тысячную армию в Седан с целью уничтожить его автономию. Фредерик-Морис попросил помощи императора Фердинанда, и в битве при Ла-Марфе (1641) королевские войска потерпели поражение от седанцев. Но затем имперские части ушли, и Буйону пришлось бы туго, если бы он не рассчитывал на прощение короля. По мирному договору, осада Седана была прекращена.

А затем Буйон ввязался в заговор против Ришелье, возглавляемого фаворитом Людовика XIII маркизом де Сен-Маром, но не был замечен в связях с Испанией. Фредерик-Морис был арестован, а его супруга заявила, что если он будет казнен, она откроет Седан для испанцев. В итоге принц Оранский, ландграф Гессенский и сам Тюренн попросили возвратить свободу герцогу на условиях, что тот, взамен на другие владения во Франции, отдаст Седан Тюренну, куда вступят королевские войска и он станет французской территорией без прав автономии. Буйон получил пригоршню французских титулов — герцога Шато-Тьерри и Альбре, графа Эвре и Арманьяка и др. Кроме того, король обязался содействовать ему в отвоевании у испанцев Буйона — укрепленного города на юге Испанских Нидерландов, прозванного впоследствии маршалом де Вобаном «ключом к Арденнам»[31]. Анри остался лояльным королю и кардиналу и возвратил свои позиции при дворе, как это будет с ним неоднократно в непростые времена политических интриг и перемен.

В конце этого года Ришелье умер. Очень и очень многие во Франции полагали, что они освободились от тирана, а на улицах Парижа распевали песенки и баллады о триумфальном переходе кардинала в подземный мир: «Он ушел и теперь правит адом, а на страже у него дьяволы с алебардами стоят». Даже тяжелобольной Людовик XIII заявил, что сейчас, наконец, он почувствовал себя королем. Но уже ближайшее будущее показало, что деяния великого кардинала нельзя было отменить.

В следующем году за Ришелье последовал в мир иной и король. Смерть Людовика XIII, наступившая 14 мая 1643 г., взбудоражила Париж. «Король умер, да здравствует король!». Новому монарху Людовику XIV еще не исполнилось пяти лет. Многие современники предрекали драматические события — ведь испокон веков подданные любой монархии боялись регентства при малолетних королях. На фоне охватившего Европу кризиса и Тридцатилетней войны, требовавшей огромного напряжения людских и финансовых ресурсов Франции, такие предчувствия были очень реальными.

Анри же спокойно отреагировал на смерть короля: «Поистине никто и никогда в этом мире так красиво не уходил и не был так верен самому себе. Скорбь двора была незначительной»[32]. Королева Анна Австрийская 16 мая 1643 г. в знак особого доверия отправила Тюренна вторым командующим в итальянскую армию принца Томмазо Кариньяна Савойского, перешедшего на французскую службу. Но кардинал Мазарини, еще подозрительно относившийся к связи его семьи с заговором Сен-Мара, не предоставил ему свежих войск. Тем не менее, принц Савойский вверил ему полное командование армией и тем самым дал возможность военным действиям принять неожиданный оборот. Чтобы принудить испанскую армию очистить Пьемонт, Тюренн сделал обманный ход. Он сделал вид, что хочет перенести войну в Милан, и осадил Алессандрию, но целенаправленно делал это медленно, чтобы противник мог ввести туда подкрепление. Испанцы тут же перевели 1/2 гарнизона Трино в Пьемонте в Алессандрию, а Анри снял осаду последней и осадил Трино. В ответ испанцы начали осаду Асти, но Тюренн предусмотрительно укрепил этот город. Через шесть недель Трино пал, и за эту мастерски проведенную операцию Анна Австрийская прислала ему жезл маршала Франции прямо в лагерь.

Итальянская кампания выявила способность Тюренна играть на поле войны, запутывая противника. Но, играя на войне, он не был игроком в жизни и говорил о необходимости «предотвратить игру в войсках насколько возможно. Солдаты будут деморализованы, если лишатся денег и будут должны сослуживцам, для которых игра является делом». Во время осады Трино известный игрок граф де Граммон посетил его и предложил сыграть, заметив при этом, что пришел к другу не для того, чтобы отобрать у него деньги. «Вы не найдете здесь ни хорошую игру, ни больших денег, — ответил Тюренн, — но раз пришли, сделаем ставки на коней». В игру было втянуто еще несколько офицеров, и выигрыш Граммона составил 15 коней, с которыми он не знал, что делать[33].

Маршальским чином фактически закончилась 17-летняя служба Анри в армиях других полководцев. От них он многому научился и воздал в мемуарах своим наставникам достойную хвалу. Так, он писал, что от дяди Генриха Оранского научился «выбору местности, осадному искусству и особенно искусству составлять предначертания, долго обдумывать их и не изменять в них ничего до самой последней минуты исполнения». От герцога Бернгарда Саксен-Веймарского он научился «не ослеплять себя счастьем и не оглушать несчастьем, не обвинять и не извинять себя, но исправлять ошибки и неудачи», а от кардинала Ла Валетта — «тому, как необходимо начальствующему генералу вникать в образ жизни солдат в поле и обходиться со своими войсками». Наконец, от графа Аркура он перенял то, что «напряженная деятельность и быстрая решимость, соединенные с предварительным и зрелым обдумыванием, служат сильными вспомогательными средствами для достижения в войне счастливых успехов»[34].

По молодости лет Луи Конде не мог проявить себя в первых военных действиях Франции на полях Тридцатилетней войны, но происхождение гарантировало ему быструю и блестящую карьеру. Как губернатор Бургундии, он проявил здравый интерес к подготовке и рекрутированию солдат для участия в войне. Луи всеми фибрами души рвался на театр военных действий, желая покрыть себя славой. Об этом свидетельствуют его письма отцу из Дижона. В одном из них он писал: «Меня не удовлетворяют обязанности, которые я должен исполнять. И я прекрасно осознаю, что Вы, и кто я…». А в другом: «Если мое горячее желание исполнится, я буду в военном лагере… Сейчас я внимательно изучаю героические подвиги наших королей в истории…»[35] Его желание скоро исполнилось.

В 1638 г. молодой герцог Энгиенский был представлен двору и имел там большой успех. Тщательно скрываемые юношеская застенчивость и простодушие сочетались в нем с гордым высокомерием, а горячий темперамент — с осознанием своего положения и возможностей. «Он куда более заносчив, нежели его отец», — сказал Ришелье, увидев его впервые, а Анна Австрийская однажды заметила, что у герцога Энгиенского написано на лице все, что он думает. Об этом свидетельствовал и почерк Луи, крупный и размашистый, не менявшийся, в отличие от поведения, с юных лет до старости. Набрав в Бургундии рекрутов, в том же году он по своей инициативе принял участие в осаде французскими войсками Фуэнтаррабии, в итоге оказавшейся безуспешной. Смелость и находчивость, замеченные первым министром, Луи проявил в качестве волонтера в 1640 г., участвуя в осаде и взятии французской армией Арраса, а в 1642 г. — Перпиньяна. Особенно важна для его престижа была последняя, ибо, как признавался тогда Ришелье одному из своих посетителей, «Четыре вещи занимают меня — болезнь короля, осада Перпиньяна, процесс месье Главного (Сен-Мара) и собственная немощь».

Между этими предприятиями 9 февраля 1641 г. юноша по настоянию отца женился на Клер-Клеманс де Майе (1628–1694), маркизе де Брезе, дочери Юрбена де Майе, маркиза де Брезе, и Николь дю Плесси, племянницы великого кардинала Ришелье. Всеми фибрами души он не желал этого брака, и, прежде всего потому, что его личную жизнь определяли великие мира сего — отец и Ришелье — без него самого. Он зависел от отца, а кардинал, усматривая в нем сгусток экспрессии и таланта, которые надо направить в нужное русло, был весьма и весьма не против привязать его к своей семье. Помимо важных в политическом плане родственных связей, невеста принесла Луи в качестве приданого 600000 ливров и ряд земельных владений. Однако навязанную ему жену Луи так и не полюбил, и выгодный политически и экономически союз оказался в личном отношении неудачным. Ради него ему пришлось оставить свою романтическую возлюбленную мадемуазель дю Вижан — Марту Пуассар, дочь королевского постельничего Франсуа Пуассара, барона дю Вижана, и Анны Нейбург. 18-летняя Марта поражала своей нежной красотой и придерживалась испанских правил женского поведения.

А невесте Луи на момент заключения брака было всего 13 лет, и ее лицо не обещало стать красивым, фигура — пропорциональной, ум — острым, а характер — покладистым. Виделся он с супругой очень редко, и, тем не менее, от этого союза на свет появилось трое детей — сыновья Анри III Жюль (1643–1709), принц де Конде, Луи (1652–1653) и дочь мадемуазель де Бурбон (1657–1660). Позже Луи заявлял, скорее всего, для оправдания ее постоянного отсутствия возле него, что Клер-Клеманс имела много любовников. Автор знаменитых «Мемуаров», ставших энциклопедией придворного общества Версаля, герцог де Сен-Симон утверждал, что супруга Конде была домашней и скучной особой, но хвалил ее добродетели и смирение перед «безжалостной бранью» со стороны Луи[36].