Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

— Нет, нет! — послышалось из зала.

Борис расслышал, что наиболее громкие голоса раздались из того угла, где отдельной кучкой сидели комсомольцы. Медленно, выразительно он прочитал устав, довольно обстоятельно ответил на все вопросы, которые ему задали (этому помогло совещание в обкоме, напутствие комиссара и его внимательная работа с документами).

Обсуждение и разбор устава артели заняли больше двух часов. В комнате, где многие курили крепкий самосад, несмотря на открытые форточки, было не продохнуть. Председатель предупредил Бориса, что если сделать перерыв, то все разойдутся, и их потом не соберёшь, однако Борис настоял на перерыве. Когда через полчаса собрались снова, то количество людей в классе не только не убавилось, а даже как будто увеличилось.

Мы уже знаем, что Борис обладал незаурядными ораторскими способностями, а здесь, при обсуждении такого важного вопроса, при выполнении ответственного партийного поручения, он, кажется, готов был превзойти самого себя. Читая письмо Сталина, объясняя смысл его фраз наиболее простыми и понятными словами, он стремился пересказать их по нескольку раз. В свои разъяснения он вкладывал всю страсть, всю свою несокрушимую веру в правильность и справедливость сказанного Сталиным, и сумел захватить этим почти всех слушателей. В заключение он призвал сознательных крестьян вступать в колхозы и организовывать их работу так, чтобы никакой классовый враг извне или изнутри, сам или при помощи своих пособников не мог поколебать крепости коллективного хозяйства, чтобы колхозы стали действительной опорой государства, а сами колхозники — счастливыми и зажиточными. Эти его заключительные фразы были встречены дружными аплодисментами огромного большинства присутствовавших. В конце он выкрикнул лозунги:

— Да здравствует наша любимая Родина! Да здравствует колхозное крестьянство! Да здравствует ВКП(б)! Да здравствует наш вождь и учитель товарищ Сталин!

Все аплодировали стоя. После перерыва начались вопросы, их было задано очень много, в том числе и таких, которые совсем не касались сущности доклада. Спрашивали:

— Когда в лавках сельпо будет хорошая мануфактура?

— Почему перебои с сахаром и керосином?

— Почему не хватает гвоздей? — и многое другое.

Даже кто-то спросил:

— Почему редко приезжает кинопередвижка?

Но были вопросы, касающиеся существа статьи товарища Сталина. Один пожилой крестьянин поинтересовался:

— А можно ли обратно вернуться в колхоз тем, кто выписался?

Другой спрашивал:

— А вернут ли скот, сданный в колхоз, если я хочу из него выйти?

И Борису, и председателю, и даже секретарю ячейки ВЛКСМ пришлось-таки порядочно попотеть, чтобы ответить на бесчисленные «почему», «а можно ли», «когда», «зачем» и т. д.

Часов около 12 ночи председатель предложил собрание прекратить, объявив, что остальные вопросы — рассмотрение заявлений желающих уйти из колхоза, желающих вступить в колхоз, а также и другие организационные вопросы колхоза будут рассмотрены на продолжении собрания, которое соберётся через 2–3 дня. За это время он советовал всё, сказанное сегодня, как следует обдумать. Напоследок Люба-избачка раздала желающим брошюры со статьёй Сталина и уставом артели, привезённые Борисом, кроме того, она объявила, что всем можно ознакомиться с этими документами в избе-читальне, где их имеется большое количество.

Собрание вызвало много толков в Демьяновке. Все почувствовали, что должны последовать какие-то перемены. Но прошло и два, и три дня, а пока ничего не было, не было и обещанного председателем собрания. Кое-кто из ранее подавших заявления об уходе из колхоза взял их обратно, большинство же предпочитало выжидать.

Неизвестно кем по селу был пущен слух, что этими разговорами на собрании всё и окончится, что этот «приезжий красноармеец» сделал доклад и на всё махнул рукой: «Што ему крестьянская жизнь? Он одет, обут, накормлен. Ему наши дела без интересу…» Эти слова вроде бы подтверждались и тем, что Алёшкин через день после собрания, получив от председателя сельсовета лошадь, уехал. Но уехал он в так называемую Пермяковскую коммуну, находившуюся верстах в семи от села. Как нам уже известно, ему было поручено склонить коммунаров на принятие устава сельхозартели и уговорить их вступить в Демьяновский колхоз.

В коммуне Алёшкина встретили с большой радостью. Если уж Демьяновка, расположенная в 20 километрах от станции железной дороги, имевшая связь сельсовета с районом по телефону, считалась глухим местом, то Пермяковская коммуна, расположенная на бывших казачьих хуторах, не связанная с Демьяновкой ничем, кроме случайных попутчиков, была настоящим медвежьим углом.

Организовалась она так: население Демьяновки состояло из амурских казаков и так называемых иногородних крестьян, приехавших в последующие годы. Их становилось всё больше, и они то и дело пытались добиться тех же льгот, какими пользовались казаки. Состав самих казаков был неоднороден, большинство из них мало чем отличалось от иногородних: также почти не имели своей земли и вынуждены были или арендовать её, или батрачить на более зажиточных. В селе выделялось десятка два семей, которые и держали в постоянной кабале многих своих односельчан, часто не обращая внимания, кто они по происхождению — казаки или иногородние.

Почти все богачи, кроме постоянного жилья в селе, имели и хутора, расположенные на принадлежавших им землях (целинных залежах), довольно далеко от общинного надела. Все они появление в 1918 году советской власти встретили в штыки. Разогнали, а частично, при помощи колчаковцев расстреляли образованный в Демьяновке первый сельсовет. Многие из них вместе со своей роднёй — сыновьями, зятьями и т. п. принимали самое активное участие в бандах Семёнова, Калмыкова и других.

Многие из этих бандитов в боях с Красной армией и партизанами были убиты, а оставшиеся в живых почти все удрали за границу, в Демьяновку отважились вернуться лишь несколько человек.

С приходом советской власти собрание села постановило: всё имущество бывших казацких главарей, удравших в Монголию, Китай или убитых, конфисковать, землю включить в общинный надел и разделить между крестьянами, постройки, инвентарь и скот передать беднейшим. Зашла речь и о хуторах казацких старшин. Земли хуторов находились от села далеко. Для обработки их нужно было там жить, а этого никто не хотел — далеко от села и, главное, боязно: а вдруг хозяева вернутся, они ведь не помилуют.

В селе жил кузнец. Появился он в конце Германской, на фронте потерял ногу и «по чистой» был уволен на все четыре стороны. От голода его и семью спасло знание кузнечного ремесла. Общество отдало ему в аренду сельскую кузнецу, не работавшую уже несколько лет (старый кузнец умер). Мастер он оказался хороший, жил тихо, жена его была из казачек, в семье уже имелось двое маленьких ребятишек. Фамилия кузнеца — Пермяков. Он был грамотен. После революции в 1918 году его, было, избрали в сельсовет, да ссылаясь на свою инвалидность, он отказался. Это, пожалуй, и спасло ему жизнь. Когда встал вопрос о казацких хуторах, вдруг, для всех неожиданно, Пермяков вместе с группой самых беднейших крестьян села согласился поселиться там. В этот период в сельсовет сумели пролезть не только зажиточные хозяева, но и те, кто в прошлом имел батраков, то есть попросту кулаки. Они заметили, что вокруг Пермякова стали часто околачиваться односельчане. Стороной узнали, что среди этих людей о составе сельсовета ведутся не больно хорошие разговоры, и поэтому, когда Пермяков предложил выехать на хутора, сельские заправилы только обрадовались:

— Подальше от народа будет… Ну а те полтора десятка семей, которые с ним уйдут, — неважная потеря. Пусть-ка там попотеют, а потом, глядишь, и хозяева хуторов вернутся, так им и вовсе хвост поприжмут, — говорил один из кулаков.

Но дело обернулось не совсем так, как предполагали эти люди. Перебравшись на хутора, группа крестьян во главе с Пермяковым объявила себя коммуной, объединила весь свой немногочисленный скот и обратилась за помощью в район. Это была первая сельскохозяйственная коммуна, кажется, не только в Завитинском районе, а чуть ли не во всей Амурской области. Районные власти решили ей помочь. Во-первых, предложили весь оставшийся от бежавших хозяев скот и сельхозинвентарь отобрать у тех, кто им завладел, и передать коммуне. Во-вторых, из запасов района коммуне выделили солидную семенную ссуду.

Если второе дело не коснулось Демьяновки, то первое было встречено в штыки. Всё оставленное беглецами крестьяне Демьяновки успели поделить, причём львиную долю забрали себе всевозможные родственники иммигрировавших и погибших, сами в большинстве случаев зажиточные. Кое-что досталось даже тем кулакам и их пособникам, которые остались в Демьяновке.

Больше года тянулась волокита со скотом и инвентарём, но всё же пермяковцы, как стали называть в селе коммунаров, получили если и не полностью им причитающееся, то большую часть его. Этим они среди зажиточной части демьяновских жителей нажили себе непримиримых врагов, тем более что именно их спор с коммуной заставил районное начальство пристальней присмотреться к составу Демьяновского сельсовета, и при первом же удобном случае его переизбрать. На этот раз позаботились о том, чтобы в его состав прошли преимущественно бедняки. Именно тогда председателем сельсовета и был избран Козлов — большевик, бывший партизан. С тех пор он переизбирался уже два раза и, благодаря своей справедливости и деловитости пользовался авторитетом и уважением у большей части населения Демьяновки. Беда его заключалась в том, что у него никак не получалось сколотить вокруг себя достаточно сильный актив, на который можно было бы положиться. Хорошо, что вот уже около года вернулась с учебы на культпросветкурсах избачка Люба, сумевшая создать довольно крепкое ядро комсомольцев, которые и стали опорой председателя сельсовета.

К 1929 году коммуна имени Советской власти, получив агрономическую помощь от района, уже крепко стояла на ногах, и не только первой в районе выполнила все свои обязательства, но сумела достаточно хорошо обеспечить и коммунаров, которых насчитывалось уже более сорока человек. За это время несколько раз из-за границы перебегали бывшие хозяева этих хуторов. Они пытались нанести коммуне какой-нибудь вред: поджечь хлеб, скотный двор и даже подстрелить самого председателя коммуны. Но пока все их попытки были безуспешны, и серьёзного ущерба коммуне они не причинили. Кое-кто из диверсантов был пойман и за свои преступления получил солидный срок заключения. Тогда у ненавистников коммуны, а таковых у неё было немало, не только за границей, но и среди зажиточной части села, родился план изничтожить эту коммуну руками самой советской власти.

Как только в Демьяновке организовался колхоз, а организовал его ретивый представитель и райпотребсоюза, стремившийся своей активностью завоевать себе высокий авторитет, так одним из первых вопросов, поставленных им по возвращении в район, было требование о включении пермяковской коммуны в состав этого колхоза. Однако коммунары от такого решения отказались. Они видели, что в состав правления колхоза по недосмотру этого представителя вошли, главным образом, почти все самые зажиточные крестьяне, а иногда и просто замаскировавшиеся кулаки. В результате руководящие колхозные должности попали в их руки и дали им возможность вести свою политику. Те же из середняков, которые заявляли о своём несогласии с таким «пожарным» вступлением в колхоз, были немедленно объявлены кулаками, и кое-кто из них уже успел подвергнуться раскулачиванию. Вот это-то правление колхоза и надумало прибрать коммуну к рукам: заставить её членов вступить в колхоз, забрать всё её имущество и помаленьку, тихой сапой развалить налаженное в ней хозяйство.