Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Это и погубило перестройку. Трагедия Горбачева состоит в том, что он поддался напору Яковлева — «давай менять подходы в идеологии, давай по-другому строить международные отношения, давай дадим свободу прессе и писателям», — а экономику упустил. Все, что предлагал Яковлев, было на виду, давало очки, прибавляло популярности, а экономикой надо было заниматься в черную, день за днем, принимать иногда и очень непопулярные решения, рисковать.

Еще раз говорю: в 1987 году высшее руководство партии приняло мощную концепцию преобразования управлением народного хозяйства. Но оно же, руководство, под натиском консерваторов ее похоронило. Конечно, ключевую роль в этом сыграл Рыжков. Но и с Яковлева снимать вину нельзя. И с Горбачева.

Я абсолютно убежден: если бы та концепция была реализована, то перестройка могла пойти по иному пути, без разрушительных последствий начала 90-х годов. А мы не сумели тогда накормить народ, дать ему самые необходимые потребительские товары и продукты. Итог известен[185].

Не факт, что именно с подачи Александра Николаевича экономиста Медведева задвинули на международный участок. Но факт, что именно Медведев станет впоследствии главным идеологом партии вместо Яковлева, которого Горбачев направит на международные дела. То есть у Александра Николаевича действительно были основания опасаться Вадима Андреевича.

Но пока они еще в одной команде: Медведев, Яковлев, Болдин, Лукьянов, Разумовский, Биккенин. Генеральный секретарь поручает им подготовить пленум ЦК, посвященный кадровой политике партии. Опять загородная дача, бесконечные дискуссии, споры. Яковлев сразу предложил: центральной идеей пленума должна быть демократизация всего советского общества — из этого будем исходить и в кадровой политике. Медведев согласился, но пошел дальше: не надо ограничиваться констатацией перестройки как переходного периода, надо объяснить — от чего и к чему мы переходим.

Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев (справа) и член Политбюро ЦК КПСС А. Н. Яковлев (слева) в президиуме 19-й Всесоюзной конференции КПСС. 28 июня 1988. [РИА Новости]

Долго не давалась структура доклада, Горбачев был недоволен, все время просил: дайте больше свежих идей, уходите от штампов. Из-за этого сроки пленума переносились.

В Волынском шла не просто литературная работа, а обсуждение кардинальных проблем реформирования нашего политического строя. Я вспоминаю, как, например, непросто родилась идея перехода от формальной к действительной выборности руководящих органов партии и первых секретарей партийных комитетов. Мы втроем (Яковлев, Болдин и я, несколько раз в разговоре принимал участие Разумовский) все время возвращались к одному и тому же пункту наших рассуждений: откуда проистекает всевластие, вельможность, вседозволенность, бесконтрольность первых лиц партийных комитетов, начиная от райкомов и кончая республиканскими парторганизациями. А ведь именно на этой почве возникают всякого рода злоупотребления.

Вроде бы процедуры демократичные: все выбираются и все отчитываются — партийный комитет, бюро, первый секретарь, — но характер этой выборности таков, что в 99 процентов случаев из 100 гарантируются выборы того руководителя, который согласован вверху. Это происходит, во-первых, благодаря открытому голосованию и, во-вторых, благодаря безальтернативности.

Годами и десятилетиями такая система работала без сбоев и приучила руководителей не считаться с мнением низов, рядовых членов партии, членов партийных комитетов, не говоря уже о массе населения. Руководители привыкли смотреть только наверх, стараться быть угодными вышестоящим начальникам — даже не органам, а именно отдельным лицам.

Вывод таков: все дело в характере выборов — открытом голосовании и безальтернативности. Так и родилось предложение о распространении тайного голосования и альтернативности на выборах первых руководителей. Эта, казалось бы, небольшая новация заключала в себе настоящую революцию и имела далеко идущие последствия. Пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы доказать и в Политбюро, и в партийном активе необходимость такой меры.

Наконец материал был скомпонован, и вновь мы в том же составе (Яковлев, Болдин и я) оказались в Завидове. И только там опять в ходе размышлений, жарких дискуссий окончательно сложились основной круг идей и структура доклада. Мы полностью отдавали себе отчет в том, что этот доклад и Пленум дадут импульс преобразованию всей системе политических институтов, скажутся впоследствии на кардинальном изменении роли партии в обществе, превращении ее из фактора государственной власти в действительно политическую партию[186].

После этого пленума генеральный пригласил всех троих — Медведева, Яковлева и Болдина — на дружеский ужин, который проходил в помещении рядом со служебным кабинетом Горбачева в Кремле. Присутствовала и Раиса Максимовна. Настроение у всех было приподнятое, ведь только что был взят еще один важный рубеж на длинном пути реформирования партии и страны.

Сам факт этого ужина в тесном кругу свидетельствовал о том, что хозяин Кремля на тот момент определился со своими ближайшими соратниками.

Если бы кто-то из них мог заглянуть в будущее…

Яковлев уже тогда, если иметь в виду «внутреннюю кухню», мыслил гораздо радикальнее всех остальных секретарей ЦК, всех других лиц из окружения Горбачева. В декабре 1986 года он передает генеральному очередную записку с тезисами об основных слагаемых перестройки. В ней как раз довольно много о реформировании народного хозяйства.

Александр Николаевич приводит убийственный пример: в 1928 году 60,5 % продукции промышленности составляли предметы потребления (группа «Б»), в 1940 году — уже 39 %, в текущем году — примерно 25 %. Таким образом, у нас создана абсурдная «экономика для экономики», «самоедная» система, которая давно вышла из подчинения Госплану и Совмину. Яковлев изумляется: из пятилетки в пятилетку съезды и пленумы ЦК принимают решения об ускоренном развитии группы «Б», но на деле все происходит ровно наоборот.

Он иронизирует над модным тогда тезисом об «ускорении» (сам Михаил Сергеевич грешил его частым употреблением), пытается доказать, что если и надо ускорять, так в первую очередь развитие постиндустриальных производств. Следует провести деиндустриализацию страны в пользу потребителя и научно-технического прогресса. Система приоритетов по Яковлеву: информатика, биотехнология, продовольствие, жилье, товары массового спроса. Резервы он видит в резком сокращении расходов на милитаризацию, на военную помощь другим государствам, прекращении разных «завиральных» проектов типа поворота сибирских рек.

И разве сама жизнь не доказала правильность подобных подходов?

Но самое революционное в этой записке содержится в разделе про рынок. Яковлев явно фетишизирует рынок, полагая, что он сам по себе способен решить любые проблемы.

Демократическое общество может быть создано только тогда, когда все его руководители и народ — поймут, осознают, что:

а) нормальный обмен трудовыми эквивалентами возможен исключительно на рынке: другого люди не придумали. Только благодаря рынку можно реализовать принцип оплаты по труду. Лишь через рынок принцип «от каждого по способности, каждому по труду» превратился в реальность; безрыночный социализм — утопия, причем кровавая;

б) нормальной экономике нужен собственник, без него нет и свободного общества. Уйдет страх, и оно [старое общество] развалится, ибо отсутствует экономический интерес.

Человек — биосоциальное существо, движимое интересами. Есть интерес — человек горы свернет, нет интереса — спокойно проходит мимо своих годовых зарплат, валяющихся в металле или бетоне. В лучшем случае — в газету напишет.

Отчуждение человека от собственности и власти — ген наших пороков. Преодолеть это отчуждение — императив перестройки[187].

Помимо этого, Александр Николаевич подвергает резкой критике марксистские подходы к попыткам усовершенствовать современную жизнь, считая их неприемлемыми для складывающейся цивилизации. Он вовсе не отвергает социализм, но, по Яковлеву, социализм конца XX века — это общество свободных людей и общество, построенное не ради государства, а ради человека.

К действительному социализму, на мой взгляд, нужно идти от рыночной экономики с ее оплатой по труду (ценность труда определяется потребителем), налаживая свободное, бесцензурное передвижение информационных потоков, создавая нормальную систему обратных связей.

Тысячу лет нами правили и продолжают править люди, а не законы. Надо преодолеть эту старую парадигму, перейти к новой — правовой. Речь, таким образом, идет не только о демонтаже сталинизма, а о замене тысячелетней модели нашей государственности[188].

К сожалению, реакция М. С. Горбачева на эту записку нам неизвестна. Но, скорее всего, как и в предыдущих случаях, Михаил Сергеевич счел предложения А. Н. Яковлева слишком преждевременными. И у него были на то основания. Даже в главном штабе перестройки, то есть в Центральном комитете партии, Маркс — Энгельс — Ленин все еще оставались иконой. А всякие разговоры о рынке немедля объявлялись «вражеской диверсией».

Должен сказать, что я, главный редактор не самого последнего в стране издания, участник регулярных посиделок, проводившихся еженедельно в ЦК, имевший на Старой площади множество знакомых и даже приятелей, не догадывался в то время о столь революционных предложениях секретаря Центрального комитета. Все-таки в Москве публично он старался придерживаться «линии партии», не выходил «за флажки».

А когда за эти границы выходил кто-то из редакторов, исключая Егора Яковлева («Московские новости») или Виталия Коротича («Огонек»), тот же Яковлев мог с трибуны устроить такому смельчаку изрядную выволочку.

Правда, выезжая в регионы, выступая перед местными работниками, Александр Николаевич иногда позволял себе некоторые вольности. Так, в Перми, когда держал речь перед участниками областной партконференции, открыто высказался в пользу рыночной экономики. Вернувшись, получил серьезный нагоняй на Политбюро, особенно бурно негодовал глава правительства Н. И. Рыжков.

Вот как об этом рассказывал мне «прикрепленный» к Яковлеву офицер 9-го управления КГБ:

Я хорошо помню то выступление. Александр Николаевич был на трибуне, а я сидел по обыкновению в зале, среди «народа», слышал не только его, но и комментарии тех, кто был рядом. Он тогда убедительно выступил в защиту перестроечных процессов, говорил о необходимости перехода к рыночной экономике, резко критиковал тех, кто тянет страну и партию назад. Местная печать опубликовала это выступление, а вот московские центральные газеты отмолчались. Видимо, была отмашка сверху, скорее всего от Лигачева. Когда мы вернулись в столицу, друзья и знакомые меня осаждали просьбами: где бы раздобыть то выступление Александра Николаевича? Хорошо, что я взял с собой несколько экземпляров местной газеты. Кажется, она называлась «Звезда»[189].