Контрразведчик на Западенщине. Генерал КГБ вспоминает

Память войны: встречи с К. К. Рокоссовским

В период работы начальником Особого отдела КГБ при СМ СССР по 24-й мотострелковой железной дивизии (1958–1960 г.) мне посчастливилось многократно встречаться с маршалом Советского Союза Константином Константиновичем Рокоссовским, являвшимся заместителем министра – главным инспектором Министерства обороны СССР. Прибыл он в дивизию в связи с тем, что с её участием проводилось на Яворовском полигоне Прикарпатского военного округа показное учение для выпускников Академии Генерального штаба ВС СССР. Член Военного совета – начальник политического управления ПрикВО генерал-полковник П. Т. Лукашин разместил маршала в своем лагерном домике, находившемся на берегу прекрасного озера «Милюшевское», имеющего все необходимые удобства для культурной рыбалки. Место заповедное, но охранялось только постоянно проживающим там одним солдатиком, знающим толк в рыбалке.

На второй день после размещения там маршала позвонил мне начальник Особого отдела КГБ при СМ СССР генерал-майор Николай Григорьевич Кравченко и спросил: знаю ли я о нахождении в дивизии маршала и как он охраняется. Н. Г. Кравченко на мой ответ по существу заявил: «Так не годится, так у вас могут его достать польские террористы, в 1956 году покушавшиеся на его жизнь». Вскоре Н. Г. Кравченко, позвонивший вновь, сообщил, что он договорился с П. Т. Лукашиным о выделении в моё распоряжение взвода разведчиков, чтобы организовать надёжную охрану маршала. Ответственность возлагалась на меня, поскольку, имея возможность войсковую охрану дополнить агентурными возможностями, имеющимися в окружении полигона.

Так появилась возможность более недели постоянно общаться с великим маршалом – не только советским, но и польским. Воспринял он меня и поставленную задачу доброжелательно. Будучи в то время майором, начал обращаться по всем правилам строевого устава. Маршал приветливо это отклонил, спросил моё имя и отчество и, поскольку время было обеденное, пригласил на архиерейскую уху из рыбы и курицы. В дальнейшем он поинтересовался моим участием в Великой Отечественной войне, поскольку увидел на орденской колодочке, что награждён солдатским орденом «Слава» III степени. Внимательно выслушал мой подробный рассказ с уточнениями на его многочисленные вопросы, а также ту боль и недоумение, почему курсанты пяти сибирских офицерских училищ после их окончания были отправлены воевать на фронт рядовыми и, по моему убеждению, бездарно загублены во второстепенных боях «переменного успеха».

Маршал К. К. Рокоссовский согласился с тем, что не было никакой нужды задействовать около 17 тысяч курсантов офицерских училищ в боях рядовыми на заключительной стадии Курской битвы, а затем использовать в завоевании мелких плацдармов на. правом берегу Днепра. Тем более, что без этих завоеваний можно было бы обойтись вообще, если бы был принят его план битвы за Днепр и операции по освобождению Киева, по которому предусматривалось использование десантных дивизий 4-й гвардейской армии по основному их предназначению: сразу же после неудавшейся Днепровской воздушно-десантной операции приступить во взаимодействие с 52-й армией к захвату плацдарма на правом берегу Днепра и развить наступление по тылам противника, что является святой обязанностью десантников, чтобы обеспечить соединение частей Центрального и Степного фронтов в районе Винницы. Такой вариант Киевской операции изложенный мною выше на основании мнений маршала, де лал совершенно ненужными жесточайшие сражения на Букринском плацдарме и по завоеванию множества других мелких плацдармов на правобережье Днепра. Противник, боясь крупного окружения его войск, оставил бы сам эти участки без боя. Закончил маршал тем, что он до конца своей жизни не простит себе, что не смог добиться осуществления своего плана Киевской операции, и никогда не избавится от переживаний о излишне загубленных десятках тысяч жизней солдат и офицеров в результате её проведения согласно утверждённому Ставкой плану Ватутина – Хрущёва.

Объясняя, почему он, Рокоссовский, не смог отстоять свой план, сказал: – во-первых, возможно, потому, что сам не проявил должной настойчивости. Осознание этого наиболее уверенно проявилось тогда, когда Ставка отказалась от освобождения Киева с Букринского плацдарма; – во-вторых, Ватутин, с помощью ловкого Хрущёва, сумел склонить на свою сторону маршала Георгия Константиновича Жукова и утвердить свой план первым в Ставке у Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, и поэтому я посчитал, что ломиться в закрытую дверь бесполезно. Хотя теперь корю себя, что отступил, чего никогда себе не позволял в самых ожесточённых боях.

А о том, почему такой выдающийся полководец и стратег, как маршал Г. К. Жуков дал себя провести и оказался в этом вопросе не на своей обычной и должной высоте, Константин Константинович Рокоссовский пояснил это его чрезвычайной самоуверенностью и эмоциональными бескомпромиссными порывами. Возможно, поэтому он нравился И. В. Сталину и считался у него самым решительным, вследствие чего нередко использовался им как «пожарный» для преодоления неудачно сложившейся на том или ином фронте ситуации. Делалось это любой ценой, не считаясь с потерями, признававшимися вроде бы неизбежными. И. В. Сталин признавал величие Г. К. Жукова, но знал и о его недостатках, которые проявлялись, например, в боях под Ржевом и в Сталинградской битве, а также на Букринском плацдарме. Поэтому, когда нависла угроза повторного захвата Киева, в качестве «пожарного» направил не Жукова, а Рокоссовского, способного разобраться и поправить дело без мордобитий, спокойно и рассудительно.

Но от моих попытки уточнить, не являлось ли снятие в октябре 1957 года с занимаемых постов и отправление на три месяца в Закавказский военный округ местью со стороны маршала Г. К. Жукова, бывшего тогда Министром обороны СССР, а также узнать об обстоятельствах покушения на него в Польше К. К. Рокоссовский дипломатично уклонился.

Несмотря на это, однажды, осмелев в общении с маршалом К. К. Рокоссовским, в одну из его вечерних прогулок перед сном, спросил: «Как и за что он был арестован в 1937 году?». Константин Константинович начал свой рассказ с того, что на фронте, когда войска были на территории Польши, он узнал, что в одном из отделов военной контрразведки «Смерш» дивизии 1-го Украинского фронта служит старшим уполномоченным майор, который вёл его следственное дело, будучи в то время следователем НКВД. Пригласил его к себе на встречу, во время которой тот, представившись, сразу же упал на колени и со слезами на глазах несколько раз повторил: «Виноват, простите меня». Пришлось его успокаивать, что он ни в чём не виноват, что время такое было и т. д. Лично К. К. Рокоссовский считал, что он, как следователь, настойчиво пытался получить у него признание в принадлежности к шпионско-вредительской организации германской разведки, ссылаясь на признательные показания маршала Советского Союза Михаила Николаевича Тухачевского и некоторых других ранее арестованных военачальников. При этом в ходе допросов он не прибегал к издевательствам, насилию или пыткам. Поэтому К. К. Рокоссовский после этой встречи позвонил начальнику Управления ВКР «Смерш» фронта генералу Александру Анатольевичу Вадису и, отозвавшись как о порядочном и толковом бывшем следователе, оказался инициатором его выдвижения на должность начальника ОКР «Смерш» дивизии.

Основным виновником ареста многих военачальников К. К. Рокоссовский считал Маршала Советского Союза М. Н. Тухачевского, в отношении которого немецко-фашистская разведка осуществила сложную провокационную комбинацию и сочинила «убедительные» основания о его шпионско-подрывной деятельности против Советской Армии, использовав для этого его «подозрительное» прошлое: происходит из дворянской семьи и во время Первой мировой войны служил прапорщиком в престижном Семёновском гвардейском полку; в 1915 году попал в германский плен, откуда пять раз пытался бежать, в конце концов был помещён в крепость Ингольштадт (кстати, там же содержался молодой французский капитан де Голль); в 1917 году вернулся из плена и примкнул к большевикам, провёл всю гражданскую войну и в 1920 году командовал армией, наступавшей на Польшу вместе с другой армией, руководимой И. В. Сталиным. Обе армии потерпели поражение; руководил подавлением Кронштадтского мятежа левых эсеров, беспощадно расправился с восстанием Антонова в Тамбовской губернии; в 1935 году стал одним из первых пяти сталинских маршалов Советского Союза, а через два года был схвачен НКВД и после тайного быстрого суда расстрелян.

Тухачевский, оказавший своими трудами значительное влияние на развитие советской военной науки и практики военного строительства, стал жертвой тайной дезинформационной игры немецкой разведки, приведшей к известным тяжелейшим последствиям разгрома высшего командного состава Красной Армии, явившегося одной из причин её крупных поражений на первом этапе Великой Отечественной войны. Доведя до НКВД сложными агентурными путями через Чехословакию «реальные» доказательства его шпионско-подрывной деятельности в виде его собственноручных сообщений, немецкая разведка сделала всё настолько качественно, что проведённая графологическая экспертиза не обнаружила подделки, и НКВД не раскрыло или не хотело раскрыть этой провокации немецкой разведки против Тухачевского. «Как бы там ни было, – заключил К. К. Рокоссовский, – ясно, что показания выбили у него в НКВД жестокими пытками. Однако, даже понимая всё это, ему нельзя простить допущенного малодушия, волевого срыва, в результате чего он оклеветал не только себя, но и многих своих друзей и подчинённых сослуживцев». Из ленинградских «Крестов» К. К. Рокоссовский был освобожден и восстановлен в должности комкора лишь в марте 1940 года благодаря заступничеству перед И. В. Сталиным нового наркома обороны С. К. Тимошенко, а не Г. К. Жукова, как это иногда ему приписывается, который начальником Генштаба – замнаркома обороны стал позже, в январе 1941 года.

Яркие впечатления от встреч с Константином Константиновичем Рокоссовским у меня остались на всю жизнь. Я энергетически почувствовал огромную силу его ума и воли, исключительную интеллигентность и простоту сердечное добродушие и вежливость, уважение и теплоту отношения к людям.

Вместе с тем понял, что воевал каждый из нас в Великой Отечественной войне за себя, за свою жизнь, жизнь и счастье своих родных и близких, за свою Малую Родину (для меня – это за былую славу сибиряков), за Отечество.

Изложить данные о некоторых просчётах и ошибках командования 1-го Украинского фронта (совершённых, вероятнее всего, под воздействием могущественного Н. С. Хрущёва, государственный авторитет которого, безусловно, всегда был высоким) при планировании и осуществлении Киевской наступательной операции счёл необходимым потому, что осознаю их правдивыми на основании личных убеждений, закреплённых таким авторитетом, как маршал К. К. Рокоссовский, а также другими неофициальными источниками. А поэтому было бы неправильным сейчас их замалчивать и искажать, как это было когда-то, а тем более оправдывать наши крупные боевые потери в операции по освобождению Киева какими-то военными соображениями, какой бы важности они ни были. Имею ли я право на такой шаг? Не знаю. Единственное, в чём я уверен – надо всегда чтить только правду. Написал об этом не для того, чтобы как-то принизить заслуги Н. Ф. Ватутина. Он возведён на высокий пьедестал национального героя Украины. Таким вошёл и останется в её истории навсегда, так как освобождение Киева от фашистских поработителей действительно является величайшей победой Великой Отечественной войны. Н. С. Хрущев возможно сознавал свои ошибки на войне. Проживающий с 1991 года в США его сын Никита в интервью газете «Аргументы и Факты» заявил: «Когда шли фильмы о воине, он (Никита Сергеевич) выключал телевизор – мол воина настолько грязная и страшная вещь, что про нее нельзя сказать ничего хорошего».