Argumentum ad hominem

Глава 3. Гора родила мышь

Петер

Я очнулся вместе с приступом то ли чиха, то ли кашля, но такого конкретного, что меня согнуло пополам, заставляя сесть, а потом снова распластало по лежаку. Ровному и…

По поводу температуры окружающего мира кожа не чувствовала совершенно ничего. Даже кафель на стене, выглядящий почти ледяным, при прикосновении не пожелал сообщить о себе хоть что-то сверх визуальной составляющей. Если приплюсовать сюда же химический привкус вишни на языке, за выводом далеко ходить не надо. Можно даже вовсе не шевелиться.

Консервация, значит? Осталось понять, зачем и о чем эта заморочка.

Несомненное удобство только одно: полный пофигизм относительно внешних условий. Правда, по итогу все обычно заканчивается кучей синяков, и это только в случае, если будешь крайне внимательным. Расслабишься больше допустимого — сам себе злобный дурак.

Жаль, нет способа определить, как сильно меня накачали. Потому что внутренние ощущения беззастенчиво врут. Может, обошлись стартовой дозой, а может, вкатили по полной. Но в любом случае двигаться сейчас лучше медленно и печально, чтобы не порваться. А то было дело. И если тогда сшили хоть на живую нитку, но оперативно, то в сложившихся обстоятельствах вполне могут надолго оставить без скорой помощи. Тем более, обстановка располагает.

Комната, выложенная кафелем по всем направлениям. Не припомню таких помещений в Управлении. Даже в тех же изоляторах дизайн хоть и промышленный, но все же обитаемый, а здешний навевает какое-то совсем не жилое настроение. И живописно раскиданные сеточки трещин тоже. Довольно прозрачно, скажем так, намекают. А если повернуть голову ещё больше и скосить глаза, можно разглядеть в полу желобки и прекратить, наконец, задаваться глупыми вопросами.

Хотя, чем тогда вообще заниматься? Например, все-таки попробовать поменять положение тела на более пригодное для осмотра этого же самого тела, благо, ничего не мешает: как раздели для проведения предписанных процедур, так и оставили.

Синяки… синие. Значит, в отключке я пробыл достаточно долго. И следы датчиков уже даже не красноватые. И звездочки от инъекторов. И дырки в венах. Если со мной что-то и творили, то немалое количество часов назад. Видимо, сразу после шокера. А потом внезапно спохватились и вспомнили, что мне, вообще-то, полагается полный покой?

Ну, чисто технически место спокойное, не поспоришь. Предположения, которые по его поводу возникают — это, как говорится, мои личные проблемы. Как, впрочем, и все остальное.

Так, в положении сидя чуть освоился. Теперь можно попробовать повернуться и спустить ноги на…

Наверняка красивая была стопочка. И какой-то аккуратист ведь озаботился, а толку? Чтобы я небрежным движением ноги разметал комплект формы по полу?

Курсантская. Новехонькая. А как там с опознавательными?

Нет, наклоняться не надо. Было. Придется снова прилечь и ноги обратно на лежак, пожалуй, лучше не закидывать. Значит, боком.

О, с этого ракурса можно смотреть на дверь. Тоже тихую и спокойную. Без какой-либо фурнитуры и даже вроде без смотровых приблуд. Скрытые камеры по стенам, стало быть? Скорее всего. Должны же все мои вялые перформансы как-то и кем-то наблюдаться. Хотя, может и не должны. В медчасти проводить наблюдение куда проще, да и эффективнее, с их-то аппаратурой. Говорят, при особом усердии могут даже отдельные мысли отлавливать. Но видимо тех, кто меня сюда притащил, интересует что-то совсем другое. И учитывая любезно оставленную одежду, когда я изволю её на себя натянуть, представление и начнется.

Не, понять их можно. Одевать меня, как куклу, явно никому не сдалось, а если смогу справиться сам, особенно со шнуровкой, значит, здоров и годен. Поэтому полежу ещё, пока никто не гонит.

Хотя, сомнительно, что будут гнать, если поверх компресса накатили консерву. Скорее, возьмут измором, им-то торопиться некуда. Тут уж мне лучше не тянуть никого за хвост, иначе госпитализация будет обязательно, и очень неприятная.

Они знаю, что я знаю, что они знают, что я…

Так, голова снова успешно закружилась. Впору вообще гнать из неё любые размышления. Я бы так и сделал, если бы можно было сосредоточиться хоть на чем-то. Но навязанная скудость ощущений совсем не помогала расслабиться.

Хорошо понятно только одно: ничего простого в сложившейся ситуации нет. Иначе обошлись бы без этой заковыристой церемонии. То ли шахматная партия, то ли какой-то странный танец, где каждый по очереди должен сделать полагающееся ему па. Намеки, нюансы, детали. С расчетом на явное понимание с моей стороны?

Черта с два я что-либо понимаю! Легко могу поклясться, что здесь и сейчас все имеет значение. Но какое? И для кого оно больше предназначено, для меня или для тех, кто прячется за дверью?

Можно ещё полежать. Столько, сколько влезет. А можно плюнуть и сыграть. Ну хоть в поддавки. Желаете, чтобы я прикрыл наготу? Да пожалуйста.

Если бы такой норматив вообще практиковался, я бы его сейчас с треском провалил. Потому что наклоняться все ещё было опасно — голова сразу тянула вниз, поближе к любой горизонтальной поверхности. Пришлось подпихивать одежду ногами поближе, а потом уже слепо нашаривать все подряд и надевать. Начиная с верха, которого было мало: на куртку почему-то пожадничали. С низом прошло гораздо медленнее и вдумчивее, а перед ботинками и вовсе пришлось делать очень большую паузу.

Но, как я и предполагал, стоило мне затянуть последний узел и обессиленно выдохнуть, дверь отворилась, пропуская в кафельную комнату трех сейфов. Может, тех же самых, может новых — кто их в полном обвесе разберет? Зато ассоциация с шахматами стала ярче некуда: белые клеточки, черные фигуры.

Реально ведь, стояли в коридоре и ждали, может быть, даже все время после моего пробуждения. Уж не знаю, то ли хохотнуть, то ли посочувствовать.

— Очухался?

Допустим, нет. И не особо старался. Но кого это волнует?

— Встать. Лицом к стене. Руки за спину.

Интересно, тот, кто командует, понимает, что для меня все это сейчас, в некотором смысле, акробатический этюд? Вдруг снова потянет прилечь? Что на этот счет запланировано, ещё один сеанс ожидания?

Но встать на ноги получилось. А ещё получилось скользнуть взглядом по сбруе, которую один из сейфов держал в руке.

Серьезно?

Моя гримаса от внимания не ускользнула, и из-под забрала злорадно посоветовали:

— Скажи спасибо, что не строгий.

Ещё одно па, которое мне предлагается разгадывать? А вот не буду. Сил нет. Никаких вообще.

Браслеты застегивали нарочито неторопливо. Словно ожидая какой-то определенной реакции. Или просто — реакции. Потом под горлом затянулась лента ошейника. Не до самой душноты, но почти приклеившись к коже. А потом погасили свет.

Мешок на голову? Отличное решение, бл. Гениальное, особенно в сочетании со всеми прочими предложенными и исполненными модификациями. И что дальше?

А дальше долгий путь по извилистым коридорам. Хорошо, что без лестниц обошлись. Хотя конвоирам и не составило бы труда поднять меня по ступенькам, само перемещение в пространстве чуть выше или ниже моего нынешнего горизонта непременно породило бы рвотные позывы. Которые, благодаря консервации, так и остались бы со мной до самого победного.

Звенья фиксаторов, елозившие по загривку, тоже вносили свою лепту в размышления. Не слишком успешно, но настойчиво, обещая беседу. Как минимум, неприятную. Как максимум, судьбоносную. И на текущий момент перспективы представлялись совсем не радужными.

Что они там ляпнули, на взлетно-посадочной? Изнасилование. Гражданского служащего. При исполнении. Бред. Не припомню, чтобы я вообще за последнюю неделю пересекался с кем-то из гражданских в нашей части Управления. Да и неделей раньше — тоже. Хотя, по такому обвинению срок давности приличный, а значит…

Нет, все равно бред бредовый. Если только не подстава. Но тогда возникает вопрос: нахрена я кому-то сдался, чтобы городить такие схемы?

Мешок частично глушил звуки, и о смене покрытия под ногами я догадался, только запнувшись. Похоже, что об ковер.

Упасть мне, конечно же, не позволили. Наоборот, подхватили ещё жестче, протащили чуть вперед и вдавили в какое-то сиденье. Следом щелкнули фиксаторы, пристегивая ошейник к спинке… Может, и стул, но явно с обивкой, а не голый. И какое-то время все было совсем тихо. А потом на мою голову легла чья-то ладонь.

Полежала немного, пошевелила пальцами и вдруг резко стиснула мешок, прихватив вместе с ним мои волосы.

И добро бы мозгу зацепиться за мысль о том, что пора, пожалуй, заглянуть к парикмахеру, но нет, почему-то ухнул в память поглубже, в те самые дни, когда…

На соседских детей я не был похож ни капельки. Бледный и светловолосый в окружении всех оттенков смуглости и черных лохм разной степени причесанности. Что-то вроде диковинного зверька, которого каждый обитатель Террас на Рио Симплеза считал своим долгом если не ткнуть палкой, то подергать за волосы. Избежать настырного внимания было совершенно невозможно, и я принял единственно понятное мне тогда решение. Попросил Консуэлу постричь меня наголо. Помню, как она смотрела, сколько раз переспросила, сколько раз покачала головой и всплеснула руками. Но в итоге сдалась. Не скажу, что моя жизнь после этого как-то сильно наладилась, зато в уличных стычках отсутствие волос временами даже помогало. Хотя тыканье, конечно, никуда не…

Пальцы неожиданно ослабили хватку, мешок резко улетел куда-то вверх, открывая обзор, и я даже немного об этом пожалел. Потому что совсем растерялся.

Помещение, в которое меня привели, можно было назвать исключительно «рабочим кабинетом», причем в самой пафосной его версии — с огромным, по всей вероятности, дубовым столом, на сукне которого поблескивали композиции письменных приборов, лежали книги в добротных переплетах явно не нашего века и строго вниз светила из-под темно-зеленого плафона антикварная же настольная лампа. По флангам, в быстро густеющих сумерках угадывались массивные книжные шкафы и ещё какая-то утварь, но все моё внимание устремилось туда, куда я физически сейчас мог смотреть — прямо вперед, через стол, за спинку задвинутого кресла.

Окно. Шторы раздвинуты, и можно разглядеть за стеклом уличный фонарь, попадающий кругом своего света то ли на кусты, то ли на деревья, мокрые от дождя, шелест которого ясно слышен через приоткрытую форточку.

Мир. Где-то там. Очень близко. Но между ним и мной снова простирается ночь.

Позади раздались шаги, приглушенные ворсом ковра. Мелкие и легкие. А потом кто-то почти вкрадчиво спросил, выдыхая слова мне в затылок:

— Какие чувства вы питаете к женщинам, мистер Тауб?

Первым из вопроса резануло слух особо подчеркнутое «мистер», безжалостно отсекающее меня от звания, службы и всего прочего, составлявшего смысл моей… Да нет, просто бывшего моей жизнью последние годы. Наверное, в нормальном состоянии я ощутил бы внутри эдакий морозец, но при консерве все проходило иначе. Как будто кто-то засунул руку в обколотые анестетиком внутренности: совсем не больно, но до тошноты омерзительно. А потом на поверхность сознания всплыл собственно вопрос. Заданный совершенно неправильно.