Конец. Начало

Глава 9

Знакомый, о котором говорил Даня, жил на стоянке кочевников в восьмидесяти километрах от нашей базы. Не особо далеко, но между нами стелилась дикая местность, и там могло произойти всё, что угодно. Для собственного спокойствия проще было взять с собой оружие.

— Если я ещё раз услышу про это грёбанное мясо, я сорвусь и кого-нибудь кончу, — заявил Лу, напрашиваясь с нами в дорогу.

Олег услышал из соседней комнаты и тут же отреагировал:

— Кого ты там кончать собрался, малой? Прекрати онанизмом заниматься! На полный желудок это вредно.

— Ну, ты слышал? Слышал? — вспыхнул Лу. — У него там охлаждённая конина в черепушке вместо мозгов.

Так и получилось, что в не самый просторный внедорожник влезли мы все впятером. Курносовы заняли заднее сидение и долго ныли до ужаса похожими голосами, как им тесно. Зато Лу на переднем пассажирском чувствовал себя превосходно. Развалился по-царски и лениво огрызался на все претензии.

Мы отправились вскачь по кочкам, в которые превратились дороги. За десятки лет запустения от них почти всюду остались лишь направления, и то не всегда очевидные. По этой банальной причине навигатор в Рассее был штукой едва ли не самой бесполезной, и приходилось ориентироваться по туче смога, зависшей над Моссити и в ясный день заметной за сотню километров.

Рассею запросто можно было назвать музеем истории. Здесь, переезжая от города к городу, от деревни к деревне, легко и наглядно прослеживалось превращение Российской Федерации в Федерацию Независимых Конгломераций. Первые поселения, павшие перед катком уплотнения, уже почти превратились в пыль, и едва различались очертания разваленных построек. Невысокие многоквартирные дома и частные домишки с небольшими двориками. Такие же низкие двух- или трёхэтажные здания школ и магазинов. Всё уютно, во всём душа человеческая чувствовалась… когда-то. Здесь уже давно не было ничего ценного. Всё вынесли и вычистили, разобрали по винтикам то, что могло пригодиться в быту. А остальное постепенно покрывалось землëй, зарастало молодым лесом, утопало под новыми озëрами.

Дальше шли города гораздо плотнее, где многоквартирным домам уже напрашивалось название «человейники». Всё выше, всё плотнее, и если бы не нахально пробившаяся сквозь асфальт зелень, они бы казались картонным макетом. Выросшим до невообразимых размеров, но всё же оставшихся безжизненными. В таких местах любили обживаться гопстеры, так что их мы объезжали стороной.

И, наконец, последний шаг перед завершением уплотнения — огромный комплекс на пять тысяч квартир. Вернее, крошечных коморок, отделённых друг от друга тонкими перегородками. Здесь не было больше ничего, ни одного здания, лишь длинная, закрученная внутрь, будто раковина, и поделённая на подъезды, лента жилищного комплекса. Вся эта махина была построена за рекордные два года и так стремительно обветшала, что теперь сюда боялись соваться даже самые отчаянные мародёры. Многие секции остались лишь каркасом из стен, а перекрытия обвалились и заняли первые несколько этажей ровными штабелями бетонных плит. А два подъезда и вовсе обвалились целиком, рассыпав по округе тонны мусора.

Такой была Рассея всегда, сколько я её знал, разве что со временем природа стала наглее и жарче, подобралась молоденькими берёзками и осинами уже совсем близко к опустевшим человеческим жилищам, а то и в них самих проросла. Изредка мне попадались на глаза фотографии и видеозаписи здешних мест столетней давности. Разглядывая их, даже не верилось, что дикая пустошь когда-то была населённой, живой. Это казалось просто невозможным. Нынешние жители городов слишком боялись открытых пространств, а отсутствие камер на каждом углу их и вовсе привело бы в замешательство. Они бы не сдвинулись с места, потому что не понимали бы, что им можно, а что нельзя.

Впрочем, мне больше нравилось нынешнее положение вещей. Я не видел смысла в широком расселении. К чему все эти пространства между крохотными городками, которые могли целиком поместиться в один жилой комплекс? К чему хилые домишки, спрятавшиеся за хлипкими заборами? Беззащитность и постоянное ожидание нападения — вот что я видел в каком-нибудь гиде по «Золотому Кольцу» от 2015 года. Или просто я слишком привык, что в Рассее сплошная опасность, куда ни глянь?

Несколько раз мы замечали вдалеке машины с длинным пыльным следом и тогда старались увеличить дистанцию. Главное правило Рассеи — здесь нельзя встретить людей с добрыми намерениями, а значит, лучше не испытывать нервы друг друга на прочность.

Дорога стала ровнее, когда мы выехали на бетонку. На братьев это подействовало моментально, и они принялись наперебой рассказывать всё подряд, причём обращаясь ни к кому конкретно и ко всем сразу. Я даже не успевал понять, кто из них говорит: Даня, Ваня или Саня. Чаще их речь напоминала спор чудака с самим собой.

— Старик Митрич-то хорош! Катьке своей муженька доброго подобрал. Такой и в обиду её не даст, и в кулаке особо не зажмёт.

— Почему доброго? Совсем обычного. Выпить, правда, не любитель, но это сейчас Катюха махом вылечит. А в остальном — мужик как мужик.

— Чёй-то не любитель он выпить? Мы с ним на эту масленицу хорошенько так погудели. Митричу даже пришлось с ружьишкой в амбаре дежурить, чтоб мы его брагу с концами не вылакали.

— На масленицу? А я где был? На крещенье, помню, в проруби на спор плавали…

— Да ладно брехать-то! В проруби… Десять градусов тепла было, вы где прорубь-то отыскали? Небось, с ванной перепутали.

— И прорубь была, и крест был. А ты, ежели не знаешь, то лучше помалкивай.

Так они и болтали до той самой минуты, пока не показался бетонный забор старого подшипникового завода. Кочевники любили такие стоянки, потому как и защита вокруг имелась, и крыша над головой. Да и скоту место найти не проблема. Территория обычно охватывала внушительные пустые участки земли, на которых деятельные поселенцы в первые же дни строили избы, где жить было куда приятнее, чем среди голых бетонных стен, и распахивали поле под посадки. Всего через пару месяцев стоянка превращалась в обжитую деревеньку, а через год-другой и вовсе казалось, что по-другому и не было никогда. Всë при хозяйстве, всë помыто и прибрано.

Но именно в тот момент, когда деревенька прекращала отстраиваться и принималась жить неспешной сельской жизнью, появлялись гопстеры. Такие стоянки были для них самым лакомым кусочком: и еды вдоволь, и жильë добротное, и остальных припасов столько, что глаза разбегаются. Тогда они и нападали. С яростью, будто возвращали своë, выбивали кочевников. А если не получалось взять стоянку с налëта, могли и осадить, как в фильмах про средневековье.

Стоянка, куда приехали мы за машинами, была не старше полугода. Что-то где-то ещё достраивалось, но в целом избы уже расположились по территории завода, выросли хлев и склад, церквушка.

На КПП нас встретили трое крепких бородатых мужчин с автоматами. Я и объяснить не успел, кто мы и чего нам надо, как они взяли нас на прицел. Может быть, и огонь бы открыли, но Ваня Курносов высунулся из окна и весело прокричал:

— Тёмыч, Серый, Василь Петрович, да вы чего, братцы? Не признали? Свои же, ну.

Дозорные мгновенно подобрели, опустили оружие и подняли шлагбаум. Ваня и Даня покинули машину, решив немного поболтать со старыми приятелями, а Саня остался, чтобы указать дорогу.

Я редко заезжал к кочевникам, но каждый раз поражался, насколько непохожи они на жителей Моссити. Они старались держаться тех традиций, по которым жили многие поколения их предков. Все мужчины носили густые бороды, одевались в косоворотки и в целом, за редким исключением, были широкоплечими богатырями. Говорить они тихо не умели, но эмоции перед чужаками старались не демонстрировать. А со своими были искренними, что дети. Смеялись от души и так же от души били в морду.

Женщины же вели себя скромно, по крайней мере, на людях. Прятали тела под бесформенными, хоть и цветастыми платьями, волосы покрывали платками и не позволяли ни одной пряди выбиться наружу, а глаз своих вечно кроткий взгляд устремляли в пол и редко могли набраться смелости, чтобы посмотреть на собеседника. Впрочем, из всех тех историй, что слышал я от Курносовых, я мог с уверенностью сказать, что такими женщины кочевников были только перед чужаками. В остальном же и любили, как все, и глупости совершали не реже.

Эта стоянка не была исключением. Каждый житель чем-то занимался: то дрова рубил, то со скотиной возился, чинил вещи, ремонтировал постройки. И мало кто находил свободную минуту, чтобы проводить наш автомобиль взглядом.

— Сюда, — указал Саня на небольшую парковку, где в ряд выстроилось полтора десятка машин, начиная с грузовиков и заканчивая немощными малолитражками, которым лет сорок уже место было на свалке.

Я остановил внедорожник на краю парковки и выскользнул под палящее солнце. Тут же к нам подошли четверо человек во главе с коренастым седым мужчиной. На вид ему по нынешним меркам было лет сто, если не больше, хотя на самом деле вряд ли давно перевалило за пятьдесят. Лицо уже изрыли глубокие борозды морщин, но голубые глаза горели ещё мощной неиссякаемой энергией. Не требовалось обладать дипломом психолога, чтобы понять: этот человек не полезет за словом в карман и с одинаковой лёгкостью может стать как преданным другом, так и заклятым врагом.

— Здравствуйте, гости дорогие, — громко приветствовал он нас, раскрывая объятия.

Первым к нему шагнул Саня, и они обнялись так крепко, что мне показалось, будто у обоих захрустели кости.

— Митрич! Сколько лет, сколько зим?

Затем подошёл и наш черёд. Неважно было, знакомы мы или нет, обряд приветствия исполнить полагалось как следует, иначе сделка будет мучительно напряжённой.

— Какие тачки мы покупаем? — спросил я, пообнимавшись со всеми.

— Не торопись, касатик, — весело прогудел Митрич. — За всегда успеется. А для начала надо бы знакомство обмыть.

Возражать я не стал, да и не хотел. Выпить после дороги — милое дело. А на ночь мы и так останемся, это было понятно, уже когда речь зашла про кочевников. Любят они все сделки так отмечать, что потом бодун ещё неделю мучает.

Митрич провёл нас к накрытому столу, ломящемуся от закусок. Чуть в стороне на очаге жарился шашлык. Аромат его даже у сытого пробудил бы аппетит, что уж говорить про нас. Остатки обеда растряслись ещё на подъезде, так что теперь слюнок набрался полный рот.

— Жаль, тут баньку не затопить, — будто извиняясь, признался Митрич. — На стоянке в прошлом году такая была банька — сплошное загляденье. И речушка рядом такая чистая, что дно видать. Эх. Кабы не гопстеры, черти немытые, так бы там и осели.

Он на мгновение запнулся, задумался, глядя куда-то вдаль, но быстро опомнился и лёгким движением руки пригласил нас садиться.

Мы устроились поудобнее и принялись накладывать себе угощений. Немного сальца и зелени, гренок чесночных, солонины и овощей, поджаренных на огне. Всего по чуть-чуть, а набралась целая тарелка.

Митрич тем временем наполнил до краёв рюмки.

Самогонка его уже на вид казалась куда лучше всего того, чем обычно балуются кочевники. Кристально чистая, с приятным фруктовым ароматом. На такую и смотреть приятно, и пригубить не страшно.