Комиссар Хольмг. Становление

День шестой

ДЕНЬ 6

РЭКУМ

Они спускались все ниже и ниже, пока не добрались до самого последнего этажа. Лифт не работал, и все расстояние в глубину на несколько этажей они бежали по узкой лестнице с крошащимися ступеньками. Когда группа рабочих наконец достигла последнего уровня, Сотис, один из бригадиров, достал из-за пазухи какой-то сверток. Иранде сразу не понравился этот большой кулек, в несколько слоев замотанный в грязную, промасленную тряпку.

— Отойдите все, — сказал Сотис, явно нервничая. — Сейчас я.

Люди, переглядываясь, отошли от дверного проема и лестницы, по которой они спустились.

— Дальше, — скомандовал Сотис с нотками беспокойства в голосе.

Он взвесил на раскрытой ладони сверток и замахнулся им, как для броска.

— Еще дальше! — крикнул он на столпившихся позади него людей.

И, когда толпа отпрянула от его окрика, словно ужаленная нейробичем, зашвырнул сверток, как можно выше по лестнице. Сотис едва успел отбежать к остальным, когда раздался взрыв, и дверной проем завалило тем, что осталось от лестницы.

— Вот так, — произнес бригадир, и Иранде показалось, что губы его слегка дрожат. — Теперь ксеносы нас не достанут.

Рабочие позади Сотиса зашептались и начали затравленно переглядываться. Напуганные рассказами о зверствах орочьей орды, о том, что они делают с людьми, оказавшимися в их власти, они решили укрыться на нижних этажах одного из жилых комплексов и там отсидеться. Отвергнув предложенную властями возможность выступить на защиту Рэкума с оружием в руках и не дожидаясь, когда из права это превратиться в повинность, их бригада под предводительством Сотиса пришла сюда, в огромный жилой комплекс, нижние этажи которого были теперь заброшены, после того как численность рабочих в Рэкуме была сокращена до минимума.

Взрыв едва успел отгреметь, и каменная пыль, посыпавшаяся с потолка, еще не осела, как от толпы людей вперед выступил один в потертом комбинезоне с рукавами спецовки, закатанными выше локтя. Руфус. Высокий, со шрамом перечеркивающем его лицо от уха до уха. Он не любил молчать, всегда высказывался, если был с чем-то не согласен, и периодически вступал в спор с бригадирами, за что регулярно нес наказания, хоть и без видимых результатов. Иранда не знала, что было в его прошлом, до того как три года назад он попал на Ферро Сильва, но, в целом, догадаться было не трудно. Глядя на его прокаченную фигуру с рельефными мышцами, с широкими порами на большом мясистом лице, постоянно забитыми потом и сажей, оттого кажущимися мелкой черной дробью, вонзившейся в кожу, его прошлое представлялось боевиком в какой-либо банде или охранником мелкого клан-лидера там же. На это же указывали клановые татуировки, украшавшие его руки от локтей до самых кистей рук, которые сейчас сжимались в большие увесистые кулаки.

— И как теперь мы отсюда выберемся? — будучи на голову выше бригадира, Руфус смотрел на него сверху вниз, нависая своей массивной тушей.

— Когда все закончится, — было очевидно, что бригадир волнуется, но старается говорить ровно и сдержано, — включат лифты и нас поднимут.

— О нас даже не вспомнят! Нижние уровни не заселены, так что сюда никто давно не ходит. Да ради таких как мы они даже жопу свою не почешут, не то чтобы починить подъемник.

Говоря все это, Руфус медленно надвигался на бригадира, пока тот, отступая шаг за шагом, не уперся спиной в стену рядом с заваленным выходом.

— Ты только что убил нас, выпердыш грокса, — процедил Руфус сквозь щербатый рот и изо всех сил ударил бригадира по лицу…

…Сотис, а точнее тот бесформенный кусок мяса, в который он превратился, больше не шевелился, не подавая признаки жизни. Руфус занес руку для очередного удара и остановился, внезапно осознав, что последние несколько минут он наносил удары по безжизненному телу. Тогда он поднялся с колен и провел ладонью по своему лицу, размазывая по нему кровь.

— Ну, хоть поживем напоследок по-человечески, — внезапно Руфус широко улыбнулся, демонстрируя оскал своих неровных зубов.

Иранда содрогнулась при виде его раскрасневшегося, с кровавыми разводами лица и с побелевшим, теперь казавшимся еще более уродливым шрамом. С ужасом Иранда подумала, что было время, когда Руфус ей даже нравился. Сильный и своенравный. Но сейчас, после всего случившегося, она испытывала к огромному, напоминающему огрина рабочему только отвращение и страх.

— Что скажете, братцы, поживем? — Руфус, под слабый, зарождающийся гул толпы, перерастающий в согласные, одобрительные возгласы шагнул к Иранде. — Поживем, еще как поживем. Никаким богам разврата и похоти такого не снилось, как мы поживем.

Она задрожала, пронизанная холодом, родившимся где-то внутри нее и охватившим все ее естество за долю секунды. Завороженная нереальностью происходящего, в которое она отчаянно не хотела верить, Иранда смотрела, как медленно поднимается большая, изрисованная татуировками рука Руфуса и приближается к ее побледневшему от страха лицу.

— Правда? — он взял ее грязными, пахнущими прогоркшим маслом пальцами за подбородок.

Иранда почувствовала себя загнанной в ловушку. Удерживаемая его руками, больше похожими на железные тиски, она озиралась по сторонам в поисках поддержки и не находя ее. Ее взгляд, затравленный и мечущийся, натыкалась на грубые лица, исполненные злобой, безразличием, похотью и животным страхом.

— Ты ведь скрасишь наши последние часы, перед тем как мы начнем убивать друг друга, понукаемые голодом, отчаянием и удушьем? Иран-да?

— Император защищает, — пробормотала она.

— Император защищает, — Руфус хищно оскалился, и вдруг, грубо разбрызгивая изо рта слюну, рассмеялся. — Защищает верных своих и преданных своих. А на нас он мочится! Со своего золотого, невъебенного такого, трона мочится! Уж поверь, ему нет дела ни до одного из нас. Подружкой твоей мы тоже займемся, — остановив потоки устрашающего смеха, Руфус кивнул в сторону еще одной женщины, стоящей неподалеку и бледной, как полотно. — Но, позже… когда ты износишься.

Руфус снова засмеялся. Показно, с вызовом и ожесточением в каждом издаваемом им звуке. От этого смеха мурашки поползли по спине Иранды. Она еще раз с бесконечным отчаянием во взоре огляделась по сторонам, убедилась, что никакой надежды на спасение нет и до глубины души пожалела, что не осталась наверху защищать город. Страшное осознание происходящего накрыло ее с головой, как цунами накрывает беспомощного, тщедушного человека. Она поняла, что будет жалеть об этом всю свою недолгую оставшуюся ей жизнь, и закрыла глаза, чтобы не видеть, что будет дальше.

РЭКУМ ПОСЛЕ ЗАКАТА

Алита Штайн, Палатина Ордена Феникс, закурила, унимая дрожь в уставших пальцах. После заката наступление орков прекратилось, и тяжелые орудия замолчали. Но благословенная тишина не наступила. Яростный шум боя уступил место стонам раненых, шепоту молитв и предсмертным крикам умирающих. Большую часть доставленных в их приход людей составляло гражданское население. Сегодня к полудню прорвавшиеся в город орки продвинулись до жилых блоков и учинили там настоящую резню. Они убивали и калечили всех без разбора, и в первую очередь тех, кому нечем было себя защитить. Часть рабочих предпочла спуститься на нижние уровни бараков, уходящих под землю, и спрятаться там, заваливая входы изнутри, тем самым, обрекая себя на медленную, мучительную смерть, в том случае, если верхние этажи будут полностью захвачены орками или если им не удастся расчистить завалы и баррикады. Однако перспектива встретиться с безжалостными ксеносами прямо сейчас пугала их еще больше. Были и те, кто, вооружаясь, чем только можно, вступали с орками в бой. Но только к вечеру защитникам удалось отбросить зеленокожих обратно на территорию ремонтного цеха и сортировочного сектора.

Глядя на бесконечный поток прибывающих раненых, Штайн задумалась, что совсем скоро их количество поднимется до той отметки, когда сестры будут не в состоянии оказать помощь всем. Еще сегодня утром Алита Штайн отдала распоряжение экономить медикаменты и при операциях использовать только местную анестезию, либо обходиться вообще без нее, оставляя наркоз для особо серьезных случаев и операций. И теперь глухие, плохо сдерживаемые стоны, незримой аурой боли окутавшие госпитальные палаты, выворачивали ее душу, оглушая сильнее, чем грохот выстрелов и взрывов.

Только сейчас Алита поняла, что ничего не ела со вчерашнего вечера. Но как только она об этом подумала, к горлу подкатил неприятный комок. Вряд ли бы ей удалось сейчас проглотить хоть один кусок, чтобы не выблевать его потом обратно.

«Горячий рекаф должен помочь», — подумала она, делая глубокую затяжку.

Она уже собиралась воспользоваться выдавшейся свободной минутой и заняться этим вопросом, когда услышала сзади торопливые шаги:

— Сестра, — по голосу Алита узнала Ванессу, — там один раненый. Ему совсем плохо.

— Что с ним? — бросила Штайн на ходу, поспешно следуя в палату, на которую указала молодая послушница.

— Его только что прооперировали, — невысокая ростом, Ванесса едва поспевала за широкой походкой Палатины. — Операция прошла без осложнений, но потом у него резко поднялась температура, и его всего начало трясти.

— Шок, — на этих словах Алита вбежала в палату.

А в следующее мгновение она увидела, как лежащий у дальней стены раненый в агонии пытается сорвать с себя синткожу.

— Ремни! — крикнула Алита, подбегая к раненому. — Быстрее!

Но Ванесса, вместо того чтобы быстро выполнить приказ, замерла. Она смотрела, как Алита пытается удержать раненого, который вырвался, словно одержимый; слышала его стоны, переходящие в хриплый рык; и медленно перебирала пальцами левой руки, будто что-то пересчитывая.

— Живо! — Алита оглянулась, чтобы понять, почему медлит Ванесса.

Этого хватило, чтобы хватка ослабла и раненый вырвался. В это время дверь в палату открылась.

— Разрешите… — заглянувший внутрь гвардеец молниеносно оценил ситуацию.

В следующее мгновение он уже был возле раненого, крепко удерживая его, пока Алита закрепляла ремни.

Убедившись, что раненый надежно зафиксирован и больше не в состоянии себе навредить, Алита отыскала в своей набедренной сумке инъектор с необходимым препаратом и ввела его содержимое пациенту. После этого постепенно движения раненого гвардейца начали замедляться и он, обессиленный, распростерся на покрытом пятнами крови матраце.

Штайн устало провела рукой по вспотевшему лбу и посмотрела на гвардейца, так вовремя оказавшегося поблизости.

— Что у вас? — спросила она без излишней строгости в голосе, понимая, что, если бы гвардеец не заперся без разрешения в палату госпиталя, все могло бы закончиться печальнее.

— Еще раненые, сестра, — он кивнул в сторону двери. — В коридоре.

— Конечно, — Алита откинула со лба упавшие волосы. — Сейчас ими займутся.

— Разрешите идти, сестра.

— Идите, — выдохнула Штайн и повернулась к Ванессе. — Значит так, — в ее тихом голосе клокотал вулкан, который Палатина сдерживала изо всех сил, не давая его содержимому вырваться наружу. — Ты. Сейчас. Выйдешь отсюда. И займешься ранеными, которых только что доставили. Ты поняла меня?