Первопричина 2: Возмездие Красного Медведя

Глава 26

Следующий день. Где-то в европейской части советского союза. Серафина Преображенская.

Срочный вызов и вот мы прибываем на место и крадёмся по лесу. Хотя, мне это не нужно и аномалию я могу засечь издалека. Но Машеньке, которую все так и называют Маруськой, надо учиться. Её способности только просыпаются и их необходимо оттачивать потому что сбросить ей все наши знания, просто слишком. Слишком опасно, разум просто не выдержит, а она для меня…

Чувствую себя мерзко. Сомнения, варианты будущего, понимание того что поступаю неправильно. Я знаю будущее, я его вижу. Но взять и предотвратить не могу. В таком случае линии наших судеб оборвутся. Всё закончится. Победа, усилия, миллионы жизней, всё это будет перечёркнуто. Всё… Но просто так ждать… Единственное что я сейчас могу, как можно лучше подготовить Машеньку. Её не должно было существовать в этом мире, её судьба не зависит от наших и ещё долго не будет подчиняться этому миру. Кошка Маруська, уже давно должна была умереть. К тому что она изменится и станет кошкодевочкой мир ещё долго не будет готов. А потом…

Как последняя тварь, я свалю всё на неё… Но что мне делать?

Знание, видение будущего, это не столько дар, сколько проклятие. От этого приходится идти по лезвию бритвы, обдумывать каждый свой шаг, поступок, слово. Каждый вздох…

Делаю что могу. А могу я, как бы глупо это не звучало, очень мало. Подойти и рассказать совсем не выход. Даже если я попрошу ничего не делать они всё равно будут действовать. И тогда конец. Но потом, не если, а когда всё сработает и закончится, мне придётся с ними объясниться. Как я буду смотреть им в глаза? Как я скажу что всё знала и ничего не смогла сделать? Как скажу Машеньке, существу кто любит меня как мать, что по большей части просто использовала её? Но как по-другому? Сейчас, я самая сильная в семье и эту семью я не могу защитить. Не могу предотвратить. Но я смогу хоть как-то подготовиться.

— Мам, тебе плохо? — оглядывается Маша. — Я чувствую, тебе грустно. Это…

— Не из-за тебя, радость моя. Просто старое вспомнилось. Не отвлекайся, мы на охоте. Сканируй местность.

— Я сканирую, — смешно морщится кошечка. — Но вижу всего на десять метров. Этого мало.

— Не психуй. Не всё сразу.

— А я хочу как ты.

— К счастью не получится. Ты у меня живая, а мы в привычном понимании нет. Соберись, выдохни. Собери своё зрение, представь луч. Должен получиться прожектор. Получается?

— Ага, вижу на сто метров. Но… Это как светить фонариком в темноту. То есть если бы я не видела в темноте и мне нужен был бы фонарик, то вот так. А ещё…

— У тебя зрение острее, а слух в разы тоньше. Комбинируй особенное зрение, обычное и слух.

— Ох ты! Получается.

— Молодец. Теперь веди.

Встав на четвереньки, Маша муркает, поднимает хвост и распушив его бесшумной тенью скачет вперёд. Останавливается, водит ушками, забавно шевелит усами, собирается.

— Мам, — звучит в голове голос Маши. — Может намекнёшь на кого мы охотится.

— Не-а. Смотри внимательнее, дочка.

— Эх…

Охота, вот уже несколько минут, идёт на нас. Просто для этого хищника, мы настолько необычные, что он пока нападать не решается. Пока. Значит надо ему помочь.

Лёгкое усилие воли и наблюдающее за нами существо начинает сходить с ума от голода. Издаёт тихое рычание собирается…

Маша поворачивается к опасности. Выгибает спину, злобно урчит. Подпрыгнув встаёт на ноги, вытягивает руки. Обнажая клыки улыбается, зрачки её сужаются. Из головы выходит импульс.

Бегущий к ней огромный динозавр, широко открыв пасть рычит. Пошатывается, теряет равновесие и падает. Проезжает по траве и останавливается в десяти сантиметрах от поставленного мной для защиты Маши щита. Лежит, тяжело дышит.

— Получилось, — вытирая лапкой пошедшую из носа кровь шепчет Маша. — Мама, я смогла.

— Молодец. А теперь добей.

— Зачем? — отшатывается она. — Он же…

— Он хотел съесть тебя. Маша, соберись и поджарь ему мозги.

— Я не буду.

— Почему? Объясни мне.

— Мам, он охотник. Он умный, свирепый, но всё же неразумный. Он охотится чтобы выжить, а не потому что ему хочется убивать. Ему страшно. Я не могу убить беззащитного.

— Молодец, — подойдя ближе наклоняюсь и касаюсь головы поверженного аллозавра. — Ты права. Убивать легко, понять и пощадить сложно. А он умнее чем мы думали. Интеллект на уровне собаки, даже чуть больше. Вставай. Тебе пора обратно, портал скоро закроется.

Динозавр встаёт, мотает головой, наклоняется к Маше, шумно втягивает носом воздух, разворачивается и уходит.

— Большой Ал, — глядя на него выдыхает Маша и берёт меня за руку. — Почти как в том фильме который папа в одной из своих жизней смотрел. Проводим?

— Хочешь посмотреть на других? А покататься?

— Хочу!

Поднимаю нас в воздух, усаживаясь на спину динозавра, сажу дочь перед собой и направляю зверя к порталу. Который рядом и который открывает потрясающие виды. Именно сейчас, портал открытый в том мире на холме, показывает как к водопою идёт стадо травоядных гигантов.

— Жаль что они вымрут, — вздыхает Маша.

— Такова жизнь, дочка. Одни рождаются, живут, процветают. Потом уходят освобождая дорогу другим. Но ты не расстраивайся. Вымрут не все, многие доживут до наших дней.

— Птицы? Ну это уже не то. А может оставим его? Я буду кормить, ухаживать, убирать за ним. Играть с ним буду. Можно?

Маша поворачивается, строит огромные глаза, расширяет зрачки…

— Можно но не этого. Скоро дядя Серёжа научится открывать порталы и мы возьмём тебе маленького. Красивого, с перьями. Такого какой не будет вызывать инфаркт у обычных людей.

— Спасибо, мама, — закрыв глаза жмурится Маша и начинает мурлыкать.

Глажу её по голове, замечаю кое-что странное и невольно улыбаюсь. У неё наконец-то начали расти волосы. Белые, но… Что я к ней чувствую? Привязанность.

Да, своих детей у меня не будет. Увы и ах, но в состоянии винегрета из человека, тёмного духа и элементаля, зачать в себе новую жизнь я не смогу. Маша же…

Гордость. Сегодня новое ощущение. Она смогла, сделала это хорошо. Несмотря на то что в плане способностей она невероятна слаба, её потенциал… Не то чтобы колоссальный, но всё же неплохой.

Любовь… И тут двояко. С одной стороны да. С другой… Кого я обманываю? Как только она научилась говорить и нарекла меня мамой, она для меня всё. И она… Она справится, я верю. Верю… Потом, когда всё получится, когда всё изменится, когда я снова стану живой, я попрошу у неё прощения. А вот поймёт ли она меня… В одних вариантах — да. В других увы нет. Более детально смотреть не стану, страшно… Сейчас же работа. Над нами сгущаются тучи. Грядёт буря способная от нашего вмешательства перерасти в катастрофу. Надо стиснуть зубы, сжать кулаки и ничего не делать.

Несколько дней спустя. Свердловск. Влад.

Доклад Сталину про аномалию. На что вождь несколько минут думает, берёт со стола трубку, раскуривает и хлопает в ладоши. Тут же, сразу после того как присутствующая в кабинете Серафина вкладывает в головы прибывших со мной Элариса и Таиры знания русского языка, начинается полемика.

Эларис остаётся вождём теперь гоблинской автономии. Получает гарантии защиты, им выделяется помощь, в виде продуктов. Принимается решение построить завод предварительной обработки грибов и протянуть к грибному лесу железнодорожную ветку. Рабочие бригады из солдат сформировать и отправить на заготовку. Данные о гоблинах засекретить.

Пока Таира рассказывая о жизни и о том какой Сталин мудрый, а его представитель то есть я благоразумный, уплетает варенье. Докладываются остальные. И тут всё не особо гладко.

Маришка требует в помощь Серафину. Команды медиков, с её способностями Маришка собрала, но на обучение уйдут месяцы или даже годы. По её мнению знания надо вложить в их головы, а потом уже оттачивать. Поэтому Маришка просит снять Серафину с заданий и на время оставить в Свердловске.

На это руководство соглашается. Далее Сталин зачитывает нам доклады Морозовой и Горчакова. От которых настроение падает ещё ниже.

Всё дело в бандах, сектах и прочих нехороших личностях. Банды, не обращая внимания на бедственное положение страны, творят бесчинства. Вырезаются целые деревни. Склады опустошаются или вообще сжигаются. Беззаконие выходит на новый доселе невиданный уровень.

Не отстают и сектанты, которые ещё хуже. Если жестокость бандитов можно объяснить жаждой наживы, то действия сектантов никакой логике не поддаются. Они просто режут гражданское население, попадаются, уничтожаются на месте, но тут же снова появляются. Проповедники, не обращая внимания на массовые казни себе подобных, ведут агитацию, толкают слабовольных на преступления. Набирая последователей устраивают кровавые жертвоприношения. Строят церкви из частей тел жертв и обещают принявшим их веру спасение. Но спасение через смерть и отречение от материальных благ. Что к сожалению работает. Говорят красиво. Люди несут последнее и добровольно ложатся на алтари.

Самое же неприятное в том, что все кто может воруют. Воруют все и всё. Понемногу, осторожно, до смешного. Начальники складов выносят горсточки муки в носках. Зашивают мясо в пояса, под подклады, в воротники. Попадаются, встают к стенке, умирают. И ладно бы, если бы они на самом деле голодали. Пока продукты есть и хоть по карточкам но выдаются. Дело тут в жадности. Горсть муки, с учётом того что слухи о надвигающемся голоде разгоняются бандосами и проповедниками, можно выгодно продать. Люди небезосновательно опасающиеся грядущей катастрофы — купят. А раз есть спрос, значит будет и предложение.

— Ну и что скажешь? — смотрит на меня Сталин.

— Нда… Тяжёлая ситуация. Но решаемая. Ужесточить меры наказания.

— Как Владислав? Расстреливать два раза? Садить на кол? Топить? Заживо сжигать? Мы ходим по тонкой грани и легко можем превратиться из защитников в кровавых тиранов.

— Если не ужесточим, то в них и превратимся. Понимаю, Иосиф Виссарионович, это жестоко. Это очень жестоко. Но если бездействовать, станет хуже.

— Куда уж хуже? — поводит плечами Берия.

— Ну например… Вот взять вас, Лаврентий Палыч. В других мирах, которые очень похожи друг на друга, после смерти Сталина, вы объявили амнистию и выпустили на свободу тысячи уголовников.

— Мне не нравятся такие мои аналоги, — ворчит Берия. — Я так никогда не поступлю. К чему ты вообще ведёшь?

— К тому что народу нужно жёсткое управление. Товарищ Сталин, не курите здесь. У нас женщина в интересном положении, а вы пыхтите как паровоз.

— Ох, извините, товарищ Таира, — улыбаясь перемазанной вареньем гоблинше убирает трубку Сталин. — Владислав, продолжай.