Последние первые планетяне

Офицеры вновь разделились, и каждый отправился по собственным следам в обратном направлении. Николай практически скакал от одного ориентира к следующему, силясь всяким движением выиграть драгоценные мгновения, но вскоре монотонность действий и кажущийся бесконечным путь к лифту поглотили его. Старшина сам того не заметил, как потерял темп и погрузился в тревожные размышления. Давыдов все не мог выбросить из головы мысли, кои пришли на ум еще в пещере с шаттлом: что какая-то злополучная груда металлолома и впрямь могла стать для человека поводом совершить хладнокровные убийства. Николай сознавал, что в большей степени Моргуновым, – а он не сомневался в причастности бизнесмена, – движила алчность. Какие только формы ни принимала она на человеческом веку, на какие варварства ни толкала слабых. Все-таки молодому офицеру казалось немыслимым, почти ненормальным, чтобы объектом всеобщего вожделения, макгаффином своего века, стало прошлое, вернее, его материальное воплощение. Эта мысль звучала страшно абсурдно в голове Давыдова. Он даже усомнился, что конфликт меж Моргуновым и Громовым стоял исключительно на притязаниях на находку. Тогда Николай вспомнил, что ранее уже поражался фанатичности бизнесмена. На том самом приеме, когда Михаил, верно, первый и последний раз был мало-мальски честен с полицейским, Давыдов удивлялся, как свято чтит этот человек наследие былых эпох. В конце концов, подумалось Николаю, даже весь его идиотский особняк – как один гротескный алтарь прошлому. Эти цифрографии, картины, стародавние предметы досуга. Стоит ли сомневаться, что, обнаружив корабль, Моргунов едва мог сдержать охватившую его эйфорию. Такой шанс – буквально прикоснуться сквозь века к наследию праотцов – выпадает одному человеку на миллиард и только раз в жизни. Все же, полагал старшина, он был намерен взять и проститься с находкой. Передать ее в чужие, по его мнению, не заслужившие подобной чести руки, лишь бы исполнить мечту. Значит, сильнее желания обладать прошлым в Моргунове только жажда обладать Борей-Сити. Понятный мотив к совершению вероломного преступления.

Сформулировав наконец то, что назойливо вертелось в мыслях все последние минуты, Николай пришел в себя и обнаружил позади уже две трети пути. Разбросанные фонари теперь попадались чаще, – старшина поначалу не скупился – и вместе с тем какое-то зудящее чувство тревоги стало расти со стремительной скоростью. Давыдов не успел опомниться, как впереди взревел прерывистый гул. Только через секунды старшину осенило, что это заводятся моторы грузового лифта. Николай рванул было вперед, решив инстинктивно, что товарищи добрались до подъема раньше и по какой-то причине оставили его, но тотчас замер на месте. Вспыхнуло основное освещение шахты, так ярко, что пришлось прикрыть глаза ладонью, и теперь стало ясно, что дело вовсе не в Минине или Камилле. Просто-напросто полицейских раскрыли. По какому-то невообразимому стечению обстоятельств именно в этот вечер лагерный патруль не только вышел на смену на час раньше обычного, но также добрел до самого спуска в шахту, чего не делал ни разу за долгие дни наблюдений, что законники вытерпели при подготовке к облаве. Именно в эту ночь сукины дети решили поработать на совесть.

Ну или, во всяком случае, так рассудил молодой старшина. Николай также заподозрил, что, может, Лектора поймали при попытке тайно проникнуть в рабочий лагерь. Иначе говоря, он все же совершил роковую ошибку. Впрочем, причины произошедшего не имели значения. Имело лишь то, что на перехват полицейским спешило не меньше полудюжины моргуновских громил. Таких ребят, которые не станут разбираться на месте, кто перед ними: законники или бандиты. Им платят за то, чтобы они делали дырки в негодяях, посягающих на собственность бизнесмена. Давыдов с друзьями подарили им шанс сполна отработать свой хлеб.

Между тем рев моторов стих на мгновение и затем поднялся вновь – это лифт с первой бригадой головорезов пополз вниз по стволу. Николай, опешив, выхватил коммуникатор. Он хотел было в горячке связаться с коллегами, однако, разумеется, не вышло. Девайс барахлил пуще прежнего, так что старшина не сумел разобрать на экране ничего, кроме расплывчатого лого «СидМКом». Второй спонтанной идеей было завопить, что есть мочи: скооперироваться с друзьями, – однако снова Давыдов оказался не слишком расторопен. Лифт опускался ниже. Шум в шахте стоял такой, что кричать теперь пришлось бы, едва не срывая глотку. Старшина испугался, что только выдаст свое присутствие, но ничего не добьется. Потому, передумав, он прислушался, не зовет ли его кто из друзей. Кроме рева моторов, в тоннелях не доносилось ни звука. По-видимому, товарищи мыслили в схожем направлении.

Не имея, таким образом, шанса согласовать действия с Мининым и Камиллой, Давыдов вынул револьвер из кобуры и стал пятиться вглубь каменного лабиринта. Загрохотали створки лифта, по шахтам прокатились грозные выкрики моргуновской охраны. Старшине оставалось лишь гадать, сколько головорезов решит пуститься по оставленному им следу. Он, не опуская пистолета, возвратился метров на пятьдесят и отыскал место, про которое вспомнил в первый миг, как стал отступать: закуток, образованный вследствие обрушения восточной стены. Это было отнюдь не такое вместительное ответвление, как то, что незаметно уводило к пещере с шаттлом, но достаточное, чтобы Давыдов мог там спрятаться. Он, стараясь не издавать шума, оборвал кабель, ведущий к двум ближайшим светильникам, и тупик погрузился в кромешную тьму. Офицер растворился во мраке, будто его здесь никогда не было.

Дожидаться появления моргуновских громил долго не пришлось. Только Николай унял сбившееся от спешки дыхание, с правой стороны послышалось шарканье сапог по грунтовому полу. Старшине показалось, он слышит шаги не меньше чем двух человек, и было настроился на худшее, но в последний момент перед поворотом охранники остановились. У Давыдова так заколотился пульс в висках, и так загрохотало о грудную клетку сердце, что он едва разбирал слова переговоров. Только по отбрасываемым теням он понял, что один, по всей видимости, раздумал идти дальше. Офицер решил, что оборвавшийся ни с того ни с сего след из фонарей сбил моргуновских прихвостней с толку. Они удачно разделились, и вглубь того тоннеля, где притаился Николай, проследовал только один.

Вытянутая тень проскользнула у старшины под ногами, и Давыдов невольно положил палец на курок револьвера, готовясь в любой миг взвести его. Наспех состряпанное укрытие сработало. Не почуяв подвоха, охранник прошел мимо затемненного ответвления шахты и так оказался к Николаю спиной. Офицеру удалось хорошенько рассмотреть противника. И тут же вздохнуть с облегчением, что не пришлось вступать с этим малым в рукопашную схватку. Как всякий скудоумный, но верный прихвостень бизнесмена, этот был настоящим верзилой. Под два метра ростом и с плечами шириною с барную стойку, он, без сомнения, являлся одним из таких стереотипных смутьянов, с которыми лучше не пересекаться с салунной драке. Давыдов на его фоне выглядел не иначе как щуплым юношей. У молодого офицера не было сомнений, что следует немедля пробираться в сторону лифта. Не издавая ни звука; полагая, что схожий маневр предпримут и товарищи.

Опасаясь, что охранник в любой момент передумает и обернется, Николай использовал первый же шанс незаметно вынырнуть из укрытия. Громила подбирался к повороту метрах в двадцати впереди, когда старшина решился на маневр, так что, даже неаккуратно наступив на камешек и раздавив его, Давыдов все-таки умудрился не привлечь внимание. Он сделал один боязливый шажок и затем другой, и третий, и был уже в считанных мгновениях от того, чтобы исчезнуть из поля зрения наемника, однако, по-видимому, лимит везения законник исчерпал чуть ранее. Ровно в ту же секунду, как старшина подумал, что первое препятствие на его пути преодолено, все полетело к дьяволу. Откуда-то издалека оглушительным рокотом донеслась череда выстрелов, и Николай пошатнулся на месте, испугавшись, что кто-то из его товарищей угодил в беду. Громила, конечно же, повернулся на шум, и они с полицейским неотвратимо встретились недоуменными взглядами. Давыдов убедился, что был прав на счет этих людей. Следуя приказам Моргунова, они совершенно не привыкли разбираться, кто перед ними. Вот и теперь лицо охранника вмиг исказилось гримасой тупой злобы, и стало ясно, что вот-вот он выхватит оружие и примется палить без предупреждения. К счастью, револьвер Николай уже держал наготове. Старшина мгновенно взвел курок и прицелился. Охранник попытался было ринуться вдоль стены к укрытию: толстой деревянной подпорке, – однако не успел. Давыдов выстрелил раз и другой, и обеими попытками угодил в живот неуклюжему наемнику. Время вдруг сделалось тягучим, как патока. Казалось, даже эхо от выстрелов разносится по штреку бесконечно долго. Мужик между тем, скрючившись от боли, осел на землю, но вот пистолета из рук не выпустил. Скорее почувствовав, нежели увидев приближение законника, охранник попытался выстрелить, и потому Николаю пришлось снова открыть огонь. Он теперь надавил на спуск аж трижды: угодил в грудь и плечо, а затем решающим выстрелом – под левую щеку. Охранник жалостливо всхлипнул и попытался ухватиться за подпорку, но, как кажется, в этот жест отчаяния ушли последние силы.

Громадная туша рухнула посреди прохода. Прямо под ноги Давыдову, подскочившему, чтобы отшвырнуть в сторону оброненное оружие.

Сказать, что в первые мгновения Николай был шокирован стремительным развитием событий – не сказать ничего. Еще десять минут назад ничто не предвещало беды, а теперь в тесных коридорах моргуновской шахты разразилось настоящее побоище. Старшине на какой-то миг показалось, что именно на его долю выпала наиболее ожесточенная, – пускай весьма скоротечная схватка, – однако, видимо, в пылу перестрелки он попросту не слышал ничего, кроме оглушительного рокотания своего револьвера. Едва же Давыдов опустился на колени, чтобы перевести дух и побороть подступившую к горлу тошноту, до него немедля донеслись отзвуки прочих коротких перестрелок, в которых участвовали товарищи.

Как бы ни было сейчас погано, Николай осознавал, что ради друзей не смеет допускать ни секунды промедления. Он, вскочив, бросился вперед по открывшемуся коридору, и тотчас вдалеке раздался отчаянный женский крик. В голове Давыдова пронесся, кажется, настоящий калейдоскоп трагических образов.

Старшина, на ходу теряя последнюю трусость, стремглав понесся на помощь друзьям.