Всадник на рыжем коне (Всадник Апокалипсиса - 2)

— И который из них — ваш? — словно продолжая давно начатый разговор, поинтересовался «мужик» у Алексея Алексеевича. А тот, не задумавшись ни на мгновение, показал на меня. И усмехнулся:

— Валентин Федорович, я знаю Дениса, как облупленного: часами изучал записи его тренировок, анализировал изменения в скорости и техничности после каждого семинара, а про посещение боев и говорить смешно!

— Рядовой Чубаров, выйти из строя! — приказал «мужик», но был проигнорирован.

Генерал-полковник довольно ухмыльнулся и обратился так, как положено:

— Код четыре-десять-альфа-девятнадцать-прим! Раздор, выйди из строя и подними линзу…

Прозвучавший приказ о временном снятии режима секретности позволял и не такое, поэтому я повиновался. И вызвал довольную улыбку уже у Горина:

— Как видите, я не ошибся!

«Мужик» согласно кивнул, затем уставился мне в глаза цепким и довольно тяжелым взглядом, несколько мгновений что-то в них искал, а потом представился:

— Прохоров Валентин Федорович, Заместитель Генерального прокурора Российской Федерации, Главный Военный прокурор и человек, который через несколько часов решит твою судьбу…

…По легенде, озвученной Очень Большим Начальством во время беседы в кабинете, я прибыл на заседание суда прямо из командировки с грифом секретности «Перед прочтением сжечь», поэтому пропустил полтора дня процесса абсолютно законно. Увы, вариант, в котором можно было бы законно пропустить и всю оставшуюся часть, не предлагалось, поэтому минут за пять до начала второй половины сегодняшнего заседания пришлось занять место подсудимого. Не скажу, что я чувствовал себя достаточно комфортно, но компания Варнака с Робокопом, изобразивших статуи по обе стороны от меня, помогала мириться с непривычным статусом. Помогало и присутствие остальных наших парней, разбежавшихся по точкам, с которых можно было контролировать поведение публики, набившейся в громадный зал.

Несмотря на полный аншлаг и обилие крайне деятельных журналистов, найти знакомые лица не составило труда. Весь первый ряд кресел для публики с правой стороны помещения занимали «особо важные персоны» вроде вышеупомянутого генерал-полковника, двух маршалов и десятка облеченных властью гражданских. Второй оккупировали спонсоры и их ближайшие сторонники. То есть, Алексей Алексеевич, угрюмый китаец лет сорока пяти, вероятнее всего, являющийся наследником или ближайшим родственником погибшего Линь Зихао, Бахметев-старший, семеро мужчин, с которыми приходилось сталкиваться на банкетах по поводу моих побед, Линда Доулан и владельцы промоушенов, в которых я выступал. Да-да, оба! Хотя за каким-таким лядом в Россию прилетел сам Ричард Логан я, честно говоря, не понимал. Ну, а на третьем и четвертом рядах кресел расположились все три моих тренера, включая Грегора Грейси, ассистенты Алферова и Батырова, управляющие клубами «Акинак» и «Уроборос», руководство комплексов «Атлант» и «Легионер», Коля Докукин и несколько его парней.

Окажись я в этом зале по другому поводу, бросился бы к ним, забыв обо всем на свете. Или, как минимум, помахал бы всем им рукой. Но мельтешение дронов аудио- и видеофиксации в комплекте с непрекращающимся гулом голосов вынуждали держать себя в руках, поэтому я оглядел всех «своих», склонил голову в знак уважения, а затем уделил толику внимания Паше-Пулемету и его свите, занявшим вторую половину зала.

Ну, что я могу сказать? Разумовский-старший меня ненавидел. Люто, до красных пятен на и без того багровом лице. А еще, судя по характерному движению левого локтя, то и дело пытался нащупать ствол в подмышечной кобуре и дергался, обнаруживая, что его там нет. Увы, в процесс изучения отца твари, убившей моих девчонок и Филиппа Вильман, вмешался какой-то голосистый дядька, заставивший всех встать и поприветствовать состав суда. Зато потом я отдался процессу со всем пылом души и запечатлел в памяти «Атаки» динамические изображения батюшки Мораны и полутора десятков угрюмых мужчин с военной выправкой, фигурами, внушающими уважение, и холодными взглядами. Закончив, отправил файлы в программу распознавания лиц и «привязал» к каждому метку «Враг», чтобы получать уведомление о появлении любого из этих уродов в поле зрения микрокамер. И отвлекся от возни с программным обеспечением только после того, как на огромных экранах, развешанных по периметру зала, появилась картинка из больничной палаты, в которой лечилась Разумовская.

Тут я на какое-то время выпал из реальности, так как смотрел на лицо этой твари и задыхался от ненависти. В результате монолога судьи просто не услышал. И сосредоточился на происходящем только после тычка Робокопа и его же шепота:

— Очнись — сторона обвинения готовится задавать вопросы…

Очнулся. Достаточно быстро, чтобы оглядеть невысокого, чуть полноватого, но на редкость ухоженного мужчину лет сорока в хорошем костюме, который вальяжно шел ко мне, и вслушаться в то, что он спросил:

— Гражданин Чубаров, скажите, пожалуйста, от кого вы получили ключ-карту от номера Разумовской Татьяны Павловны?

На этот вопрос я ответил так, как просил Горин:

— От своего менеджера, Игоря Борисовича Комлева.

— И сразу же отправились в гости?

В слово, выделенное интонацией, было вложено столько сарказма, что любой другой на моем месте, наверное, разозлился бы. Но я ненавидел не представителя Паши-Пулемета, а его самого на пару с любимой дочуркой, поэтому равнодушно пожал плечами:

— Нет, только минут через пятнадцать — откровенно говоря, обсуждать деловые вопросы через несколько часов после боя, в котором я морально выложился до предела, не было никакого желания. Пришлось перебарывать раздражение, чтобы настроиться на нужный лад.

— То есть, вы признаете, что были не на шутку раздражены? — уточнил он, радостно заглотив предложенный крючок.

Я утвердительно кивнул:

— Да, в момент получения ключ-карты я был зол. Но за четверть часа общения с теми, кто присутствовал на торжестве, вернулся в нормальное расположение духа и отправился, как вы выразились, «в гости». Хотя в тот момент я был уверен, что иду на деловую встречу.

— На деловую встречу во втором часу ночи⁈ — патетически воскликнул обвинитель и картинно выгнул выщипанную бровь. — Скажите, вам самому не смешно озвучивать эту чушь⁈

— Протокол о намерениях с промоушеном «Овердрайв» был подписан двадцать второго декабря прошлого года в четыре утра по времени Лас-Вегаса, то есть, через несколько часов после завершения моего боя с Махмудом Наджи. Если у вас есть сомнения в том, что я говорю правду, можете пообщаться с владельцем этого промоушена — в данный момент господин Логан находится в этом зале.

Стороне обвинения это предложение не понравилось, но с подачи моего адвоката Ричард был опрошен и подтвердил мои слова. Так что следующий вопрос мне задали минут через пять:

— Ладно, допустим, что в тот момент вы действительно собирались на деловую встречу. Тогда скажите, что заставило вас наброситься на беззащитную женщину, сорвать с нее одежду и дать волю животной похоти?

— Похоти, говорите? — криво усмехнулся я и повернулся к судье: — Ваша честь, откровенно говоря, мне начинает надоедать фарс, устроенный стороной обвинения, и если вы позволите воспользоваться одним из каналов передачи информации, то я выведу на экран запись того, что произошло той ночью.

Вопль адвоката Мораны «Я протестую!» был отклонен, секретарь суда сообщил параметры устройства, на котором требовалось демонстрировать изображение, и я, поколдовав над «Амиком», показал гудящему залу заставку с Первым Всадником Апокалипсиса. После чего оглядел затихшую публику и предвкушающе ухмыльнулся:

— Уважаемый суд, как я уже говорил, перед встречей, которую мой покойный менеджер назвал деловой, я был уставшим и не в настроении. Поэтому отключил микрокамеры, материалы с которых пиарщики команды использовали для создания роликов для официальной странички, чтобы не светить грустным лицом в зеркалах лифта и номера возможного делового партнера. Как выяснилось в дальнейшем, именно это спонтанное решение уберегло нежные микросхемы гражданских устройств от импульса прибора, который вы увидите чуть позже. Однако, оказавшись в номере госпожи Разумовской и увидев, в каком состоянии она пребывает, я изобразил удивление и включил камеру, спрятанную под воротником рубашки. На всякий случай.

Матерная тирада, донесшаяся со стороны экрана, с которого в зал смотрела Морана, меня не остановила — я включил воспроизведение и показал народу кадр, на котором эта особа сидела на диване, бесстыдно расставив ноги и вывалив из халата одну грудь. А когда судья все-таки добился тишины от взорвавшегося зала, обратился к обвинителю:

— Как видите, никакой необходимости срывать одежду с беззащитной женщины у меня не было — единственная вещь, которая имелась на госпоже Разумовской, была распахнута по самое не могу.

— Этот материал не был приобщен к делу и не прошел экспертизу!!! — затараторил он под тихое хихикание Варнака и Робокопа.

Я пожал плечами:

— Так уж получилось, что личный состав подразделения, в котором я прохожу службу, иногда отправляют в командировки. Поэтому о том, что меня в чем-то обвиняют, я узнал всего несколько часов назад, прямо перед вылетом в Москву. Впрочем, это мелочи. Ведь любой суд — это процесс восстановления справедливости, а я искренне стараюсь отвечать на ваши же вопросы, и делаю это предельно распространенно!

— Хватит!!! — заорала Татьяна Разумовская, но секретарь суда приглушил громкость ее голоса, а судья, явно получающий удовольствие от процесса, предложил продолжать. И я пошел ему навстречу:

— Кстати, в тот момент я на несколько мгновений впал в ступор, так как белый порошок на столе и белая пыль вокруг ноздрей этой женщины как-то уж очень гротескно копировали стереотипные кадры из дешевых боевиков. К сожалению, за эти мгновения хозяйка номера успела меня заинтересовать. Правда, не телом, а информацией о прошлом моего покойного менеджера. Об усопших, как говорится, либо хорошо, либо ничего, поэтому из этических соображений я промотаю эту часть беседы до момента, когда мне пришлось применить свои навыки.

Морана и ее адвокат пытались что-то возразить, но судья, вне всякого сомнения, игравший на стороне Главного Военного прокурора, заставил их заткнуться, а меня попросил приложить к делу полный вариант записи. В смысле, в дальнейшем.

Я, естественно, пообещал, что так и сделаю, перемотал ролик к нужной метке и продолжил демонстрацию записи с момента, когда Разумовская начала злиться:

«Все, лирика надоела — я на взводе еще с „Лужников“ и мне срочно нужна разрядка. В общем, подойди к музыкальному центру, найди радио „Новые ритмы“ и вруби музыку погромче. А потом изобрази чувственный стриптиз, подползи ко мне на коленях и как следует поработай язычком. Если мне понравится, то, вполне возможно, ты получишь неплохой подарок!»

После этих слов, прогремевших на весь зал, начался бардак. Молодежь загоготала, засвистела и заулюлюкала; журналисты устроили гвалт, наговаривая что-то на диктофоны; Морана потребовала, чтобы ее отключили, но те люди, который обеспечивали ее виртуальное присутствие на суде, отказались наотрез; ее отец попытался было рвануться ко мне, но был схвачен за руки мужиками из «свиты», вовремя среагировавшими на недвусмысленное шевеление стволов семи АМБ, и так далее.