Последние первые планетяне

Невысокий серпантин, поднимающийся к внешним воротам, оказался незащищен, так что Князев взобрался на плато без приключений. Он скрылся за здоровым валуном, преодолев решающий подъем, и, пока заряжал револьвер, успел и перевести дух, и впервые хорошенько оглядеться с тех пор, как его приволокли в лагерь. От самого́ рабочего городка, однако, скоро обещало остаться одно только пепелище. Теперь, с пригорка, зрелище открывалось пугающее: внизу фактически две трети построек уже были охвачены огнем, и с каждой минутой у людей оставалось все меньше шансов обуздать разыгравшуюся стихию. Марк меж тем предположил, что в городе впрямь не могли не заметить взбушевавшегося на севере зарева. Ночь понемногу растворялась над фронтиром, так что едкий черный дым, поднимающийся к синеющему небу, уж наверняка, сумел привлечь чье-либо внимание. Князеву хотелось верить, что прямо сейчас пожарная служба экстренно созывает ночную смену. Это значило бы, что к полудню о тайном предприятии Моргунова узнает целый город. Прихвостни бизнесмена будут вынуждены сдать босса, чтобы отвертеться от нападения на законников. К обеду Моргунов неизбежно окажется за решеткой.

Однако здесь и сейчас первостепенной для Марка задачей все же оставалось спасение товарищей. Парню стыдно было за недавние мысли, когда он всерьез помышлял о том, чтобы продаться Михаилу, а потому теперь с особым рвением желал помочь коллегам, оказавшимся заточенными под землей. Князев, стараясь не терять драгоценных секунд, выскользнул из-за валуна и, пригнувшись, направился к воротам. Между ним и входом на шахту оставалось пара сотен метров, однако все пространство было заставлено громадными ящиками и шахтерской техникой. Офицер использовал их как укрытия и перебежками сократил расстояние вчетверо. Оказавшись на дистанции, достаточной, чтобы вести прицельный огонь, Князев взвел курок револьвера, однако был вынужден притаиться. Из-за распахнутых ворот шахты в этот момент появились трое вооруженных громил. Марк узнал их – они были в числе тех, кто окружил его за лагерем. Охранники недолго спорили, не замечая слежки, и Князев только затем понял, что двоих направили вниз помогать с тушением пожара. Наемники не могли сойтись во мнении, кто останется сторожить спуск. Споры кончились тем, что место застолбил за собой старший. Остальные были вынуждены смириться и, крепко выругавшись, умчаться вниз. Они так и не узнали, как повезло им в этот миг убраться от шахты подальше.

Оставшийся в одиночестве наемник представлял теперь уже для Марка легкую добычу. Убедившись, что дружки его не возвратятся, офицер выскочил из укрытия и с самым грозным видом пошел на охранника. Мужик не сразу распознал в наступающей фигуре неприятеля, но когда это наконец случилось, до того растерялся, что выхватил револьвер не той стороной. Он оказался перед законником практически безоружным. Все-таки Марк не стал церемониться с головорезом. Он выбросил вперед руку и, наспех прицелившись, выстрелил мужику в бедро. Безусловно, это было отнюдь не то доблестное поведение фронтирского законника, которому их учил старшина Громов. Однако парень вдруг вспомнил, как тот говорил, мол, в отчаянные времена требуются отчаянные меры, а это, вне всякого сомнения, были именно что отчаянные времена. Не раскаиваясь ни капли, что открыл огонь без предупреждения, Марк подскочил к охраннику и наступил на все еще зажатый в хватке револьвер. Мужик невольно перевернулся на спину, схватившись за простреленную конечность свободной рукой, и, кажется, находился в таком шоке, что просто не видел нависшего над ним законника. Во всяком случае, он глядел куда-то вверх, сквозь офицера, и бессвязно сыпал непотребствами. Это было поистине жалкое зрелище. Марк не мог не подметить злорадно, что немногим ранее, окружая офицера полиции в компании приятелей, этот несчастный выглядел куда более грозно.

Князев затем не гордился этими и последующими минутами, однако близость гибели и та ненависть к Моргунову и его людям, которой он накручивал себя всю прошедшую неделю, загнали парня в какое-то особое состояние затмения. Словом, когда подстреленный охранник отпустил револьвер и попытался зажать рану второй рукой, Марк инстинктивно не позволил. Он быстро передвинул ногу и крепко придавил предплечье раненного к земле. Послышалось, как трещат под сапогом сухожилия. Офицер, сверкая звериным оскалом, наклонился вперед.

– Сколько в шахте?! – выпалил он. – Отвечай! Иначе, клянусь, тебе не жить!

Охранник вытаращил заслезившиеся от боли глаза и недоуменно уставился не столько на Марка, сколько на револьвер в его руке. Точно удивлялся, почему пистолет не наставлен на него вопреки угрозам.

– А зачем? – как бы прочитал его мысли Князев. Он показал на рану на ноге бедолаги – земля под ней уже почернела от крови. – Твое бедро, не совру, выглядит паршиво. Перевязать бы поскорее. Тогда, может, дотянешь до момента, как явится помощь. – Марк, не церемонясь, потоптался на предплечье наемника. – Только есть ли смысл помогать тебе?! Говори! Сколько ваших внизу?!

Заскулив от нестерпимой боли, мужик ожидаемо сдался. Сознался, что вниз спустилась полудюжина: две группы по трое. Впрочем, первая группа скоро пропала. Марк трактовал это так, что Давыдов с командой сумели отбиться – потому у офицера отлегло от сердца. Осознав, что переборщил с подстреленным бедолагой, он прервал пытку и не просто показал, где будет лучше зажать рану, но даже вытащил из брюк пояс и накрепко затянул ногу чуть выше бедра, чтобы остановить кровь. Марк оттащил мужика к воротам и, прислонив к холодной створке, отчего раненному стало легче, обыскал на предмет запасного револьвера. Охранник, впрочем, оказался без туза в рукаве. Несмотря на оказанную помощь, выглядел он скверно.

– Давай-ка без глупостей! – тем не менее рявкнул Князев. Затем, удостоверившись, что барабан полон, ступил во внутренние помещения шахты.

Теперь, когда внутри горели светильники, – шахта, очевидно, запиталась от резервного генератора, – громаднейший зал с лифтом предстал перед Марком совершенно в ином свете, нежели ранее этой ночью перед Давыдовым и товарищами. Бестолково захламленное теми же гигантскими контейнерами, а также всевозможным оборудованием, как и площадка снаружи, помещение тем не менее казалось необъятным и прорезало горную толщ гораздо глубже, чем могло показаться впотьмах. Только ступив внутрь, Князев обнаружил раскиданные коллегами химфонари – они все еще испускали желтоватый отсвет, – и, если Николай с командой были уверены, что обозначили ими самые границы зала, то теперь Марк видел, что на самом деле те освещают лишь края центральной секции исполинского горного кармана. По обе стороны от входа помещение в действительности уносилось вдаль не меньше чем на сотню метров. Левая часть этого пространства пока что оставалась пустой, будто приготовленная подо что-то, а вот по правую руку практически все занимали странные деревянные ящики. Безо всяких отметин и подписей, продолговатые, они чрезвычайно напоминали гробы. Князеву и без того было не по себе от этой зловещей ассоциации, но даже страшнее сделалось оттого, что ящиков стояли целые ряды. Десятки, сотни. От мысли, что зал может быть гигантским склепом, законника не иначе как бросило в дрожь.

Больше всего на свете здесь и сейчас Марку хотелось остановиться и успокоить самого себя, проверив содержимое боксов, однако он ощущал, что времени в обрез. Офицер несмотря ни на что продвигался вперед, хотя и неспешно, опасаясь засады, и с каждой секундой какая-то странная незримая сила все плотнее окутывала его. Казалось, она исходит не от окружения, но откуда-то снизу, из глубины. Князев добрался до лифта и, убедившись, что его не застанут врасплох со спины, потянул за рычаг. Тотчас над головой загромыхал мотор, и стальная клеть медленно потянулась вверх. В скрежете механизмов, доносящихся из шахты, Марку чудилось что-то поистине инфернальное. Он поймал себя на том, что нужно вправду быть смельчаком, чтобы по собственной воле день ото дня спускаться в недра земли: мрачные и неизведанные. Впервые парень был рад, что старшина оставил его стеречь дороги у моргуновского поместья. В иной ситуации, подумал Князев, ему едва бы хватило духу углубиться в шахты.

Так или иначе, едва элеватор с грохотом остановился наверху, и створки распахнулись, офицер запрыгнул внутрь без доли сомнения. Он тут же стукнул по жирной кнопке и не успел в последний разок осмотреть помещение снаружи, как двери затворились, и коробка не спеша поползла вниз. Марк никогда прежде не замечал за собой боязни тесных пространств, однако внезапно решил, что скорее готов сразиться с армией моргуновских наемников, чем оказаться внизу в одиночестве. Блуждать по каменным лабиринтам, слышать голоса товарищей, однако не знать, откуда они доносятся – вот что в большей мере пугало.

Словно бы почувствовав его мандраж, вселенная откликнулась на зов Князева. Еще на середине спуска офицер стал различать голоса, едва пробивающиеся сквозь мерное жужжание двигателя. Вне всякого сомнения, они доносились снизу. Несколько человек скопилось перед дверьми лифта, ожидая его прибытия. Марк оттого, не теряя времени, перехватил оружие, так, чтобы моментально открыть огонь, а сам плотно прижался к левой стороне. Парень смекнул, что, когда створки лифта начнут открываться, его поначалу не будет видно, и тогда получится выиграть секунду-другую, чтобы застать охранников врасплох. Твердо заняв позицию, Князев принялся отсчитывать последние мгновения. Казалось, вторую половину пути вниз элеватор преодолевает целую вечность. Марк был так сконцентрирован, что мог без запинки сосчитать удары сердца в эти секунды. В конце концов лифт издал странный визг, покачнулся, и офицер понял, что он вот-вот остановится. Действительно – почти сразу гул мотора над головой стих, и кабина замерла на месте. Створки стали стремительно отворяться. Князев уверенно выкинул вперед руку с револьвером и уже даже положил палец на спусковой крючок, однако какой-то необъяснимый порыв остановил его в последний момент. Марк позволил дверям раскрыться и теперь оказался у тех, кто ожидал с другой стороны, как на ладони.

Все-таки чутье не обмануло парня. Выйдя из тени, перед товарищем сначала показался Николай Давыдов. Он был бледен, как лист, весь взмокший и с потерянным взглядом. Левый рукав рубашки отчего-то был оборван, штаны все перепачканы кровью, хотя сам старшина не казался раненным. Николай с опозданием, но все же навел пистолет на оказавшегося в лифте Марка и, хотя было видно, что он не собирается стрелять, осознавая, кто перед ним, Давыдов почему-то не опускал руку. Князеву пришлось самому отвести направленное на него оружие – не сразу, но он понял, что начальник просто находится в состоянии шока. Он тогда выскочил наружу в обход старшины, и второй на глаза попалась Камилла. Девушка сидела на корточках в паре шагов ниже по коридору. Прижавшись спиной к стене, она в немой истерике сотрясала головой, словно ругаясь с кем-то. Как старшина, Леонова была не в себе.