Барбарелла, или Флорентийская история

22. Попытка два: вольта

Элоиза переводила дух на стуле у стены бальной залы.

Терять было уже нечего. Она станцевала один чудесный нотированный танец на пару с Гортензией, а потом Гортензия танцевала соло, и ей предложила сделать то же самое — явно же дама умеет, так пусть танцует. Элоизе пришлось вспомнить автора музыки к своей сольной сарабанде и изложить надобность монсеньору Алессандро. Тот неизвестным образом договаривался с тем, что звучало, наверное, как-то использовал свои способности.

И он сделал ей музыку, и она отважилась выйти, и танцевала одна перед всеми, знакомыми и незнакомыми, живыми и нарисованными. Правда, ей в тот момент не было дела до остальных, она смотрела на Себастьена.

Он стоял напротив, как раз там, куда был ориентирован её танец. И все три минуты не сводил в неё глаз.

А после финального поклона и всяческих приличествующих случаю комплиментов от всех присутствующих вышел с ней в коридор, отвёл в угол и долго целовал. И сказал потом — танцевать с вами эту ересь, то есть, простите, эту красоту невозможную я не могу, но я могу вас целовать. И не фыркайте, сердце моё, для всех наших это давно не тайна, а местным без разницы, а местные живописные полотна вообще пусть смотрят и завидуют.

И добавил, что гордится ею, и тем, что она отважилась и вышла — тоже. И пусть все видят, что мы умеем всё.

Хоть обратно иди, короче.

Нет, в зал они возвратились вместе, и Элоиза больше не планировала танцевать ничего подобного. Она думала — сядет, рядом сядет Себастьен, и они просто посидят так, и может быть выйдут на какой-нибудь вальс или два.

Они и сидели, и он принёс ей вина и пирожное, и вино было в меру терпкое, а пирожное в меру воздушное.

И ровно когда пирожное закончилось, возле её стула возник Пьетро Донати.