Автограф президента. Роман-воспоминание

Только теперь мне стало ясно, почему именно я должен был встретить этот рейс.

Генерал пожал мне руку и сказал:

— Садись, Михаил, времени у нас немного, а разговор предстоит серьезный.

Пока коменданты выносили из самолета вализы, генерал рассказал мне, что руководство разведки приняло решение осуществить с моим участием небольшую, но чрезвычайно ответственную операцию, получившую условное наименование «Контакт». Чтобы максимально сократить число людей, посвященных в ее характер, и как можно конкретнее обсудить все ее детали, он решил сам слетать в страну под видом пилота-наставника и лично проинструктировать меня обо всем, что мне предстояло сделать. Чтобы не оставлять в местной контрразведке никаких следов о своем пребывании в стране и не наводить ее на нежелательные для нас размышления относительно целей этого визита, он не будет выходить из самолета и этим же рейсом возвратится в Москву.

За то время, что потребовалось генералу, чтобы все это мне рассказать, коменданты вынесли последние вализы, дипкурьер по имени Жора взял портфель, который имел право нести только он, и все они покинули самолет.

Потом с портфелями и сумками в руках мимо нас прошли члены экипажа, прилетевшего из Москвы, новый экипаж занимался своим делом, готовя самолет в обратную дорогу, нас никто не беспокоил, и мы сидели в салоне первого класса вдвоем, если не считать изредка заходивших туда стюардесс.

Не буду заранее раскрывать существо тех инструкций, которые я получил от генерала (мне все равно предстоит описать операцию «Контакт» во всех подробностях), скажу только, что ее замысел сразу захватил мое воображение. Мне поручалась настоящая работа, о которой любой профессионал может только мечтать, потому что такие мероприятия в случае их удачного исхода украшают оперативную биографию.

— Тебе все ясно? — спросил генерал, закончив инструктаж. — Или у тебя есть вопросы?

— Все понятно, Вадим Александрович, — ответил я, чувствуя, что голос мой чуть-чуть дрожит от охватившего меня азарта.

— Хорошо. Только смотри, не заводись! О существе дела доложишь Скворцову. Больше пока никому ни слова, — подчеркнул он, а потом добавил: — Если все пойдет так, как задумано, на заключительном этапе подключим Сугробова.

Я молчал и ждал, что генерал скажет дальше.

— И последнее, — с официального генерал перешел на дружеский тон. — Перед вылетом я заходил к начальнику разведки, и он просил передать тебе следующее…

Генерал немного помолчал, словно восстанавливая в памяти разговор с начальником разведки, чтобы дословно передать мне все, что тот сказал.

— То, что тебе предстоит сделать, Михаил, делается не каждый день, сам понимаешь. И проводим мы это мероприятие только потому, что есть надежда получить большой эффект, причем не только оперативный, но и политический.

— Я понимаю, Вадим Александрович, — сказал я.

— Не перебивай, — остановил меня генерал. — Ситуация может сложиться по-разному, все заранее предусмотреть невозможно. Противник квалифицированный, ошибок нам не прощает. Ты уже имел возможность в этом убедиться…

Я хорошо знал генерала и был уверен, что, произнося последнюю фразу, он совершенно не желал каким-то образом намекнуть на мой промах или тем более меня осудить. А сказал он это исключительно для того, чтобы еще раз напомнить, что в нашем деле нельзя расслабляться ни на минуту и от ошибок не застрахован никто.

— Но мы все там, в Москве, — генерал кивнул за борт и, кажется, угадал, потому что именно там, далеко на востоке, была Москва, — полагаемся на твой опыт, на твое умение мыслить творчески, на твою отвагу, наконец! Мы все очень верим тебе, Михаил, очень на тебя надеемся!

Не буду скрывать — меня тронули слова генерала. Далеко не каждый день приходится слышать от начальства такие лестные отзывы, да и не принято это как-то в нашей среде, разве что случай какой особый подвернется, вроде порученного мне дела. И от этого было вдвойне приятно!

— Спасибо за добрые слова и за доверие — сказал я и заверил: — Сделаю все, чтобы его оправдать. Обещаю вам!

— Ну и славно, — сказал генерал и сжал мне руку чуть повыше локтя. Потом спросил: — Ну как там Татьяна? Расстроилась, что приходится уезжать без тебя?

— Да как сказать, — неопределенно ответил я. — Может, и расстроилась, только по ее виду не очень-то поймешь — Тут я вспомнил наш ночной разговор и добавил: — Конечно, она все поняла, считайте, три командировки позади. Но надо — значит надо!

— Ты ей сказал, чем вызван ее отъезд? — спросил генерал.

— Ну что вы, Вадим Александрович! — воскликнул я. — Во-первых, я до разговора с вами и сам этого не знал, а во-вторых, не в моих правилах посвящать жену в свои дела.

— Это правильно, — одобрил генерал. — Ну ладно, я с ней в самолете поговорю.

Мы закончили разговор в тот самый момент, когда к самолету подкатили автобусы с пассажирами. Генерал посмотрел в иллюминатор и сказал:

— Ну иди, прощайся со своими.

Он пожал мне руку, и я пошел к выходу, чтобы успеть сойти с трапа, пока в самолет не кинулись соскучившиеся по Родине отпускники. Конечно, я мог бы подождать Татьяну с Иришкой в самолете, но не стал этого делать, чтобы не давать повода злым языкам, а таких в советской колонии хватало, говорить, что использую свое служебное положение в личных целях. Пусть уж лучше полицейские посмотрят, как я буду целовать жену и дочь.

Спустившись по трапу, возле которого в ожидании посадки толпились вышедшие из автобуса пассажиры, я отвел Татьяну с Иришкой в сторонку, чтобы дать им последние наставления.

— Посмотри аккуратненько наверх, — сказал я Татьяне, когда мы встали как раз напротив иллюминатора, за которым виднелось лицо генерала.

Татьяна посмотрела и сразу все поняла.

— Он к тебе потом подойдет и кое о чем расскажет, а сейчас давай быстренько прощаться, а то на нас уже обращают внимание.

Татьяна прижалась ко мне, и в этот миг за рукав меня дернула Иришка:

— Папуля, а кто это?

— Один знакомый дядя, — ответил я, обнимая Татьяну. — Он летчик, повезет вас в Москву.

— А почему он тогда не в кабине? — поинтересовалась любознательная Иришка.

Я присел на корточки, прижал ее к себе и сказал:

— Ну, до встречи, малыш, будь умницей и слушайся маму. Передавай привет бабуле и деду.

— А ты скоро приедешь? — спросила Иришка и всхлипнула.

Что я мог ей ответить? Если бы я сам это знал!..

На очередной встрече с Рольфом не произошло ничего примечательного, если не считать одного небольшого события, имевшего, тем не менее, весьма важное значение для развития начатой нами операции: по указанию руководства я сразу вдвое повысил ему вознаграждение!

Как и ожидалось, это событие было положительно воспринято Рольфом, поскольку свидетельствовало о полном к нему доверии и признании его заслуг перед советской разведкой.

Однако уже на следующей встрече, вместо того чтобы по достоинству оценить наше к нему расположение, Рольф вступил со мной в конфликт. Этот неприятный разговор состоялся после того, как Рольф отчитался о выполнении нашего задания.

— Вот, собственно, и все, коллега, — этой фразой он всегда заканчивал свой доклад.

— Любопытная ситуация, очень любопытная, — сказал я, делая вид, что его сообщение произвело на меня большое впечатление, хотя ничего любопытного в его словах для меня уже не было, поскольку я знал истинную цену его информации. Затем я посмотрел на часы и сказал: — Ну что, на сегодня, наверное, хватит? Следующую встречу назначим через десять дней, это будет двадцать восьмое, среда. Вас устраивает?

— Да, вполне, — не раздумывая, согласился Рольф. Он вообще никогда не говорил, что в предложенный мной день встречи может быть занят. — Время как обычно?

— Да.

— На какой точке вас ждать, коллега? — уточнил Рольф.

— На третьей. Запасная встреча на следующий день на второй точке.

Все это были технические детали, которые мало что говорят непосвященному человеку, в то время как для нас обоих они значили очень много: под каждой «точкой» подразумевалось конкретное место, и не только место, но и все условия, которые необходимо соблюсти, чтобы не произошло никаких накладок и ничто не помешало нам вступить в контакт.

— Хорошо, я все запомнил, — сказал Рольф. С ним вообще было очень легко работать, потому что он, как говорится, на лету схватывал даже очень сложные организационные вопросы, четко соблюдал все договоренности и за все время нашего знакомства не допустил ни единого сбоя в работе. Безусловно, контрразведка подобрала великолепного исполнителя для своей затеи, и этот выбор делал ей честь.

— Вы привезли мне деньги? — без тени смущения, сугубо деловым тоном спросил Рольф. А чего ему было смущаться? Он выполнял трудную и рискованную работу, а такая работа, как известно, заслуживает того, чтобы за нее платили без всяких напоминаний.

— Да, — ответил я, нагнулся и достал из-под сиденья сумочку, в которой всегда возил документы и деньги. — Пишите расписку на тысячу.

Рольф достал из бокового кармана кожаного пиджака блокнот, вырвал из него листок, положил его на жесткую обложку и стал писать расписку. Он всегда писал расписку на вырванном листке, положив его на жесткую обложку, и я уже давно по достоинству оценил его предусмотрительность: если не вырывать листок, под ним остается «давленка» — след от шариковой ручки, по которому при желании можно восстановить весь текст, а это серьезная улика: если Рольфа задержат с деньгами и блокнотом после встречи, это послужит неопровержимым доказательством его причастности к разведывательной работе.

Но теперь эта «предусмотрительность» выглядела совершенно иначе, потому что Рольфу нечего было опасаться разоблачения, и он проделывал этот трюк каждый раз исключительно для того, чтобы вводить меня в заблуждение.

Закончив писать, Рольф передал мне расписку, а я вручил ему конверт с деньгами. Обычно Рольф сразу прятал конверт в карман, но сегодня он вынул деньги и начал их пересчитывать.

— Вы стали считать деньги? — удивленно спросил я. — С каких это пор вы перестали мне доверять?

Рольф закончил мусолить банкноты и с недоумением посмотрел на меня.

— Так и есть — опять не хватает двухсот пятидесяти. Я думал, в прошлый раз произошло недоразумение. Я же дал вам расписку на тысячу!

Рольф был прав. Он и в прошлый раз написал мне расписку на тысячу, и я действительно недодал ему четверть этой суммы.

— Сколько я вам платил раньше? — как ни в чем не бывало, спросил я.

— Пятьсот.

— А сейчас? — спросил я тем же тоном.

— Семьсот пятьдесят.

— Так что же вас не устраивает? — с недоумением пожал я плечами. — Вы хотите снова получать пятьсот?

Рольф внимательно посмотрел на меня. Я тоже посмотрел в его сторону и уловил в его взгляде неподдельный интерес. А еще, кроме интереса, в этом взгляде можно было прочитать две мысли: с одной стороны, восхищение моей предприимчивостью, которая навела меня на мысль удвоить ему гонорар, а затем разделить прибавку на двоих, и с другой — плохо скрытое торжество от осознания того факта, что я дал ему возможность подцепить себя на крючок!