Дары Пандоры

– Хелен, малыш говорит полную чушь. Я уверен, что она видела что-то прошлой ночью. И это, вероятно, напугало ее, потому что она искренна в своем желании поскорей уехать. Но это были не юнкеры.

Джустин снова начинает сердиться.

– Почему? – спрашивает она. – Откуда ты знаешь? И сколько раз она должна проявить себя, чтобы ты начал ей верить?

– Ни одного. На ней уже многое держится. Она важный член нашей команды. Но ее история разваливается по частям.

Он поднимает одно из руководств, оставленное им на генераторе, и откладывает его в сторону, чтобы сесть. Паркс не выглядит счастливым.

– Я могу понять, почему ты не хочешь принять это, – говорит Джустин. – Если они следовали за нами с базы, значит, мы облажались. Мы оставили след.

Паркс издает звук, похожий на смесь фырканья и смеха.

– Мы оставили след, по которому можно вернуться обратно с ведром на голове, – говорит он. – Я не об этом. Просто…

Он поднимает руку и начинает загибать пальцы.

– Она говорит, что видела только мужчин, ни одной женщины, а значит, это временный лагерь. Так почему они не установили периметр? Почему она запросто прошла туда, посмотрела и вышла, оставаясь незамеченной?

– Может, у них паршиво обстоят дела с безопасностью, Паркс. Не у каждого есть такой набор навыков, как у тебя.

– Может быть. И эти парни, которые пришли как раз в нужный момент и сказали, что идут по следу. И татуировка. У рядового Барлоу на базе была та же татуировка. Вот совпадение.

– Совпадения случаются, Паркс.

– Иногда, – соглашается Паркс. – Но еще есть «Рози».

– «Рози»? А она тут при чем?

– Она была не тронута. Мы нашли ее, стоящую здесь на улице, без единой царапины. Никто не пытался вскрыть дверь или разбить окна. На ней была лишь грязь и никаких отпечатков. Я с трудом верю, что пятьдесят юнкеров могли пройти здесь и не увидеть ее. Или увидеть и не захотеть осмотреть, что внутри. Развивая мысль, с трудом верю, что тебе и Галлахеру удалось бы вчера раздобыть еду, не наткнувшись на них. А еще они не заметили твою сигнальную ракету. Если они действительно идут за нами, то пропускают чертову тучу событий.

Джустин ищет контраргументы и находит, причем в самом очевидном месте, которого Паркс не заметил. Косые взгляды на Колдуэлл… создавалось ощущение, что Мелани рассказывает историю только ей. Разговор с доктором над головами всех остальных в комнате.

Поэтому Джустин не спорит. Нет смысла, когда она более чем наполовину согласна. Но и так просто сдаваться она не готова. Джустин не собирается тут же бежать и допрашивать Мелани, не узнав, в чем суть игры Паркса.

– Тогда зачем ты это сделал? – спрашивает она. – Там, в отсеке для экипажа?

– Сделал что?

– Отдал приказ забаррикадироваться. Если Мелани лжет, никакой опасности нет.

– Я этого не говорил.

– Но ты не пытался докопаться до истины. Ты действовал, как будто поверил каждому ее слову. Почему?

Паркс думает об этом некоторое время.

– Я не хочу доверять наши жизни воле случая, – говорит он. – Думаю, что она врет, но я могу ошибаться. Это было бы не в первый раз.

– Ерунда, Паркс. Ты не настолько самокритичен. Почему бы тебе самому не поговорить с ней?

Паркс потирает глаза. Внезапно он начинает выглядеть очень уставшим. Уставшим и, возможно, постаревшим.

– Это что-то значит для нее, – говорит он. – Я не знаю, что, но она слишком напугана, чтобы говорить об этом. Я не заставил ее говорить, потому что не имею ни малейшего понятия, что же она там увидела. Поэтому я прошу тебя узнать об этом, чтобы не давить на нее. У меня так не получится. Я с ней не в тех отношениях.

Впервые за все знакомство с Парксом он на самом деле удивил ее.

Недолго думая, она наклоняется вперед и целует его в щеку. Он застывает ненадолго, может быть, потому, что она поцеловала его в шрам, или просто от неожиданности.

– Извини, – говорит Джустин.

– Не стоит, – быстро отвечает Паркс. – Но… если ты не против, я хотел спросить…

– Это за то, что ты говорил о ней, как о человеке. С чувствами, которые нужно иногда уважать. Мне показалось, что такое событие нужно как-то отметить.

– Хорошо, – говорит Паркс. – Ты хочешь обсудить ее чувства? Мы могли бы…

– Может быть, позже, – отвечает Джустин, направляясь к двери. – Я бы не хотела отвлекать тебя от работы.

Или подкреплять твои надежды, добавляет она про себя. Потому что Паркс до сих пор ассоциируется у нее с кровью, смертью и жестокостью. Почти так же сильно она связывает с этими понятиями и себя. Начать встречаться – действительно плохая идея для обоих.

Они могли бы завести детей, например.

Она проходит через лабораторию, где видит, что Колдуэлл уже установила клетку. Клетка раскладная, но крепкая. Куб из сетчатой толстой проволоки, каждая сторона фута четыре, по бокам стальные стойки, две из которых крепятся к стенам лаборатории. Она находится в углу, где не мешает доступу к рабочим поверхностям и оборудованию.

Мелани сидит в клетке, прижимая колени к груди. Колдуэлл занята почти тем же, чем и Паркс – капитальным ремонтом сложного оборудования, электронного микроскопа, самого большого предмета в лаборатории. Она так глубоко погружена в свою работу, что не слышит, как входит Джустин.

– Доброе утро, мисс Джустин, – говорит Мелани.

– Доброе утро, Мелани, – эхом отзывается Джустин. Но смотрит на Колдуэлл. – Что бы ты ни делала, – говорит она доктору, – это подождет. Сходи на перекур или просто прогуляйся.

Колдуэлл оборачивается. Почти впервые она позволяет своей неприязни выразиться на лице. Джустин приветствует ее неприязнь, как друга; наконец-то кто-то высунулся из-за эмоциональной баррикады.

– То, что я делаю, – очень важно, – говорит Колдуэлл.

– Неужели? Очень жаль. Убирайся, Кэролайн. Я скажу, когда можно будет вернуться.

Долгое время они смотрят друг другу в глаза, заняв почти боевые стойки. Похоже, Колдуэлл могла бы ввязаться в драку, несмотря на свои раненые руки, но она этого не делает. Возможно, из-за рук тоже. Она действительно плохо выглядит, сильный ветер и тот отправил бы ее в нокаут, не говоря о хлестком ударе в голову.

– Тебе следовало бы изучить удовольствие, которое ты получаешь от запугивания меня, – говорит Колдуэлл.

– Нет, это бы все испортило.

– Ты должна спросить себя, – не останавливается Колдуэлл, – почему ты так упорно видишь во мне врага. Если я сделаю вакцину, можно будет вылечивать людей, таких как Мелани, уже имеющих частичный иммунитет к Офиокордицепсу. И это спасет тысячи и тысячи других детей от такой жизни, как у нее. Какую чашу весов ты выбираешь, Хелен? Что приведет к счастливому концу в итоге? Твое сострадание или моя работа? Или ты кричишь на меня и не уважаешь, чтобы не задавать себе подобных вопросов?

– Может, и так, – признает Джустин. – А сейчас делай как велено. Выметайся.

Она не стала ждать ответа. Просто выталкивает Колдуэлл из лаборатории, в отсек для экипажа, и закрывает за ней дверь. Доктор так слаба, что это не трудно. Но дверь не закрывается. Джустин стоит несколько секунд у двери, на случай, если Колдуэлл попытается вернуться, но дверь остается закрытой.

Удовлетворенная тем, что они наконец остались наедине, Джустин подходит к клетке и опускается на колени рядом с ней. Смотрит сквозь прутья на маленькое, бледное лицо внутри.

– Привет, – говорит она.

– Привет, мисс Джустин.

– Нормально, если мы… – начинает она. Но потом находит слова получше. – Я зайду.

– Нет! – визжит Мелани. – Не надо. Оставайтесь там.

Когда Джустин кладет руку на дверь и отодвигает засов, девочка отползает в другой конец клетки. Она зажимается в самый угол.

Джустин останавливается, дверь полуоткрыта.

– Ты сказала, что пахнет только чуть-чуть, – говорит она. – Тебе некомфортно?

– Пока нормально, – осторожно отвечает Мелани.

– Тогда все в порядке. Если что-то изменится, скажи мне, и я выйду. Но я не хочу, чтобы мы разговаривали по разные стороны клетки. Мне больше нравится, когда нас ничто не разделяет. Если, конечно, тебе тоже хорошо.

Но по лицу Мелани видно, что ей нехорошо. Джустин сдается. Она закрывает дверь и запирает засов. Затем садится на пол, скрестив ноги и плечом опираясь на сетку.

– Ладно, – говорит она. – Твоя взяла. Переберешься поближе? Ведь ты внутри, а я снаружи, все должно быть в порядке, не так ли?

Мелани осторожно подходит ближе, но останавливается на полпути, очевидно, боясь ситуации, когда она может потерять контроль над собой.

– Если я скажу вам отойти дальше, вы должны будете сделать это немедля, мисс Джустин.

– Мелани, проволочная сетка разделяет нас, плюс к тому ты в наморднике. Ты не сможешь причинить мне вреда.

– Я не это имела в виду, – говорит Мелани тихо.

Она боится изменений, которые с ней могут произойти на глазах своего учителя и друга. О том, что перестанет быть собой. Такая перспектива сильно пугает ее.

Джустин стыдно не только за необдуманный комментарий, но и за цель своего визита. Мелани по какой-то причине лгала. Разоблачать ложь неприятно. Но все перевешивает мысль о чем-то новом, с чем случайно встретилась Мелани и от чего хочет побыстрее убежать. Паркс прав. Они должны знать.

– Когда ты пошла в театр вчера вечером… – осторожно начинает она.

– Да?

– И увидела юнкеров…

– Там не было никаких юнкеров, мисс Джустин.

Вот так просто. У Джустин вообще-то были заготовлены следующие несколько строк. Теперь она глупо смотрит на нее, раскрыв рот.

– Что? – спрашивает она.

И Мелани рассказывает ей, что видела на самом деле.

Они бегали меж заплесневелых сидений и по раскуроченной сцене. Голые, как будто только родились на свет. Под слоем грязи было видно, что кожа у них такая же, как и у нее – цвета слоновой кости. Волосы комками свисали, а у некоторых стояли торчком. У одних были палки в руках, а у других – сумки, старые целлофановые мешки с надписями, вроде «Свежая еда» и «Лавка бакалейщика».

– Но я не соврала про ножи. У некоторых были и ножи. Правда, не такие большие, как у сержанта Паркса или Кирана. Этими ножами режут хлеб и мясо на кухне.

Их было пятнадцать. Она посчитала. А когда рассказывала историю про юнкеров, просто добавила еще сорок.

Но они не были юнкерыми. Они были детьми, самым маленьким было около четырех, пяти, а самым взрослым – около пятнадцати. Они гонялись за крысами. Одни били по полу и по сиденьям палками, чтобы крысы выбегали, а другие ловили их на бегу, откусывали головы и складывали обмякшие тела в мешки. Дети были намного быстрее крыс, поэтому ничего сложного для них не было. Они превратили это в игру, смеялись и дразнили друг друга, кричали и строили рожицы.

Это были дети, похожие на нее. Дети, которые были одновременно и голодными, и живыми, и ловкими. Они получали такие же острые ощущения от охоты. Вскоре крысы закончились, и дети устроили пир, где главным угощением были маленькие, окровавленные трупы. Старшие первыми выбирали себе лакомство по душе, а маленькие не хотели упускать свой шанс и быстро протискивались между ними, стараясь урвать тушку побольше. Но даже и это была игра, все продолжали смеяться. Никакой угрозы не было.