Фантазёр - покоритель горных вершин

— Но ты всё же попробуй.

Вот ведь какое у меня везение… Кругом все дети как дети, а мне непременно с этим дьяволёнком надо было связаться. Согласитесь, ведь ребёнок должен быть ребёнком? А этот… чёрт знает откуда такой!..

ЛАКОМКА-ВОРИШКА

Снег идёт…

Какого рожна я решил каждое утро заниматься? И в самый разгар зимних каникул. Хотя попробуй не занимайся, когда тебя собираются исключить из школы.

Чего только я не наобещал на педсовете: и что у меня не будет больше ни одной тройки, и что все задания я буду сперва продумывать в уме, а потом уже записывать в тетрадь, что библиотечную книжку верну в библиотеку немедленно, и так далее и тому подобное.

Но на все мои обещания классная руководительница только недоверчиво качала головой: уж она-то знает, как я щедр на обещания!

Как видите, в этом вопросе классная руководительница точно две капли воды похожа на учителя математики, хотя она маленького роста толстая женщина, а он огромный усатый мужчина.

Директор долго думал и тоже покачивал головой и в конце концов сказал, что вот ему, директору, Девдариани ещё ни разу не давал обещаний…

Пришлось и ему пообещать.

По моим наблюдениям, длительные занятия уроками притупляют сознание. Целый день трудно даже на санках кататься, хотя там не сидишь, а наполовину лежишь и мчишься, мчишься вниз с горы.

— Ах, чтоб тебе сгореть, проклятая! Чтоб тебе сгореть! — слышу вдруг из кухни, и следом за этим доносится скулёж моего Ломгулы.

Теперь уж меня ничего не удержит в комнате.

— Нашла на кого нападать! — набросился я на бабушку. — И чего ты так невзлюбила верного стража нашего дома?

— Убирайся отсюда вместе с ним! — отвечает бабушка, а сама возится возле корзинки с наседкой и ругает моего щенка на чём свет стоит. — Не жить ему под одной крышей со мной! Сегодня же скажу Илико, чтобы прибил его! — кричит бабушка, усаживая в плетёнку взволнованную наседку.

— Кого прибил? Да ты что, бабушка?

— Ворюгу твоего, вот кого! Без яиц нас оставляет, разбойник…

— Да при чём тут Ломгула? Это наседка дурная попалась. Сама яйца бьёт… Раз ты так, я проучу твою наседку!

— Чтоб я больше не видела его! Слышишь? Чтоб больше не видела!

— Да не будь его, у нас всех кур вместе с яйцами могли утащить!

— Не было его, а я даже пёрышка никогда не теряла.

— Ну и что? Думаешь, так бы спокойненько прожила бы всю жизнь без собаки?.. Вот увидишь, доведёшь ты его, бросится как-нибудь на тебя и укусит! Потом не жалуйся.

Я замолчал, забрал Ломгулу, и мы вдвоём заперлись в моей комнате.

— Ну что? Бесстыжие твои глаза… — тихо шепнул я Ломгуле. — И не стыдно тебе! Чем это ты занимаешься? Такой, понимаешь, могучий зверь у беспомощной курицы яйца таскаешь. Эх, ты! А ещё ластишься ко мне, хвостом так гордо помахиваешь, как будто с волком разделался. — Я ткнул его кулаком в морду: — Лакомка! Ты что-то подозрительно ласково на меня глядишь — видно, опять воровать собрался. Вижу, вижу — недоброе у тебя на уме…

Я оставил щенка в комнате, а сам прокрался на кухню и вытащил из-под наседки одно яйцо. Потом вернулся к себе и положил яйцо перед беспечно развалившимся Ломгулой.

Он с благодарностью взглянул на меня разок н только собрался проглотить моё подношение, как я шлёпнул его по морде!

«Гав, гав!» — залаял он и отскочил в сторону.

Я опять подкатил к нему яйцо и опять, как только Ломгула наклонился к нему, хватил его кулаком.

Он зарычал, облизываясь и блестя глазами.

— На, ешь! — опять протянул я ему яйцо.

«Гав, гав!»

Я с улыбкой положил яйцо на пол. Ломгула растерялся.

— Ешь! Что, не нравится? — Не успел я это промолвить, как — ам! — и только желток растёкся по моим пальцам.

Я встал, снял с себя ремень и давай лупить щенка. Сердце кровью обливается, по бью. Если его сейчас же не отучить от такого безобразия, кто-нибудь другой потом насмерть прибьёт.

— Будешь воровать? — приговариваю я. — Будешь таскать яйца? Будешь? Будешь?..

Он скулит на весь дом и вертится.

— Когда тебе говорят «нельзя», — смягчился я под конец, — значит, нельзя. Делай так, как тебе велят.

Я протянул ему для проверки раздавленное яйцо, но он не притронулся. Я всё же решил ещё раз его испытать, чтобы окончательно убедиться, чего достиг. Вышел из комнаты и плотно закрыл дверь. Минут через пять возвращаюсь — и что же я вижу! На полу нет не только яйца, но даже ни крошки скорлупы! А сам он лежит под моей кроватью, поглядывает на меня и, кажется, даже хвостом помахивает.

Понял я, что внушения и побои ни к чему не приведут. Шкодливость, видно, в крови у моего питомца.

Принёс я ещё одно яйцо, положил его в печку на угли, и когда оно поджарилось как следует, протянул щенку. Он замахал хвостом, глотнул слюну, но не стал есть. Понял, что яйцо горячее, и ждёт, пока остынет. Потом, чуть погодя, покатал яйцо лапками из стороны в сторону и осторожно принялся счищать скорлупу.

— И это не помогло! — расстроился я.

Что же такое придумать, чтобы уберечь своего пса от гнева и побоев, а может, и от гибели?

«Перец!» — вдруг осенило меня.

Вот это голова! Я хлопнул себя по лбу. Ни разогревать не надо, ни подсиживать. Он его проглотит, и…

Я стащил на кухне ещё одно яйцо и взял красный перец, жгучий, как огонь.

Бабушка вязала, сидя у камина, и ничего не видела.

Я разбил яйцо, вылил белок и вместо него всыпал в желток чуть ли не чайную ложку перца.

— На, поешь! — протянул я «подарок» Лом- гуле.

Щенок взглянул раз на меня — видно, удивился моей щедрости, понюхал яйцо, даже лизнул его и, не обнаружив ничего подозрительного, торопливо проглотил…

С того дня он не только яиц — даже кур не может видеть: закрывает глаза и убегает.

ОПАСНЫЕ ИСПЫТАНИЯ

— Каха! Каха! Идёт! — зашумели ребята на горке и бросились мне навстречу.

— Тише! В чём дело? — остановил я их. — Собаку напугаете.

— Ты смотри… Откуда у тебя этот щенок? — удивился Заза Бахтадзе.

Бывают же такие ребята: день и ночь штудируют учебники, листают разные книги, а какие собаки родятся и вырастают в деревне, они не знают.

— Это я ему подарил, — похвастался Гиви. — Знаешь, как его зовут? Ломгула.

— Ломгула! — повторил Заза и поднёс палец к носу дрожащего щенка.

— Осторожней! — крикнул я. — Он как раз на той неделе у соседского пса лапу отхватил.

Услышав такое сообщение, Гиви с важным видом посмотрел на товарищей и обратился ко мне:

— Мы давно тебя ждём. Хотели на твои новые санки посмотреть.

— Да я и сам давно из дому, только вот из-за него пришлось задержаться, — кивнул я на щенка. — Ему ещё и четырёх месяцев нет, а лезет в драку с псом Филипе.

— Да что ты?

— Не может быть! — удивились ребята.

Похоже, что я слегка переборщил. Но Гиви поддержал меня.

— Смелый очень, — сказал он и тоже поглядел на Ломгулу. — Может, он того пса пока что и не одолеет, но не боится.

— Да, очень смелый, — подхватил я. — Сегодня я научу его кататься на санках.

— Говорят, у тебя санки теперь с тормозом.

— Нам Гиви рассказал.

Я поднялся на гору, поставил свои санки и сказал ребятам:

— Слушайте! Это первые в мире санки, которые можно остановить на любой круче. Ясно? Устройство тормозов следующее: ручка, рычаг, крюк. Нажимаем на ручку — приходит в движение рычаг, и крюк вонзается в снег. — Крюк и в самом деле на целую ладонь ушёл в снег. — Как вы думаете, почему я так подробно объясняю вам всё? — Я выпрямился во весь рост и стал, уперев руки в боки.

Ребята выжидающе смотрели на меня.

— Хочешь, чтоб и мы знали?

— А зачем мне этого хотеть?

Молчание.

— Чтоб и мы на свои санки тормоза приладили! — обрадовался Гиви.

— Как раз наоборот. Никто не имеет на это права без разрешения изобретателя.

— Что ещё за новости! — воскликнул Заза.

— Э, темнота. Так во всём мире заведено, понял? Патентом это называется. А вы, конечно, разбежались на моё изобретение?!

— Он свои санки на выставку собирается везти, — пояснил Гиви.

— Нет, выставка ещё не открыта, — возразил я. — Но в ближайшие дни я собираюсь в Бакуриани. Туда съедутся саночники со всего Советского Союза. Там я и про выставку всё уточню. Если мои санки отметят на выставке в Тбилиси, не исключено, что меня ещё и вместе с этими санками в Москву пошлют.

— В Москву?! — с завистью выдохнули ребята, и я почувствовал себя поднимающимся на подножку вагона московского поезда.

— Я думаю сразу же по прибытии в Бакуриани прыгнуть на своих санках с трамплина. Насколько мне известно, на сайках с трамплина ещё никто не прыгал.

— Никто! — подтвердили ребята. — Ни в газетах, ни в журналах мы про такое не читали. На лыжах прыгают…

— На лыжах это что… — небрежно бросил я и сел в свои санки. — Разрешаю вам всем воспользоваться моим изобретением. Только помните, что этот тормоз называется тормозом Девдариани! А сейчас посторонитесь и — внимание!

— Сейчас он поедет! — обрадовались ребята.

— Это ещё надо посмотреть, — с сомнением покачал головой Заза.

— Тебе надо посмотреть? — накинулся я на него. — Я вам уже всё показал.

— Показать-то показал, но посмотрим, как на деле…

— Смотрите-ка, второй Гаджи выискался.

Тут на горе появился ещё и Джимшер Долаберидзе.

Стоит, в мою сторону и не смотрит.

— Ломгула! — позвал я. — Сядь передо мной.

Я приласкал его, погладил, устроил у себя на коленях, но он почему-то вырвался и бухнулся в снег. Не хочет на моих санках с горы мчаться.

— Не понимает, — объяснил я ребятам. — В первый раз ведь… Ну-ка, подтолкните меня!

Санки тронулись. Я взялся одной рукой за тормоз.

Санки скользят всё быстрей и быстрей…

Что поделаешь — люблю быть на виду. Если б Лали и наши учителя видели бы меня в эту минуту, может быть, они поняли бы, что я создан не для того, чтобы сушить мозги зубрёжкой.

Засвистел в ушах морозный ветер. Санки полетели как на крыльях. Щенок сидел у меня на шее. Я сильно нажал на ручку тормоза, чтобы поразить ребят резкой остановкой на такой скорости. Тормоз! Санки выскользнули из-под меня, и мы со щенком перевернулись вверх тормашками!

Хоть бы когда-нибудь мне распознать, чем это моя башка набита. Кувыркаясь, несусь с горы, а мне представляется, что летим мы с моим Ломгулой в Москву, на аэродром опускаемся. А там все любители санок собрались — в России их ой сколько! Летим, и нашему самолёту даже сесть негде. Не садиться же на людей! Вот лётчик взял да и посадил самолёт в лесу. Налетели мы на деревья и грохнулись как следует.

И тут я слышу, как жалобно скулит щенок. А на горе гогочут ребята…

Удивил я всех. Это уже точно. Еле выбрался из колючек, из оврага.

Щенок где-то в снегу скулит, не хочет ради моего изобретения с жизнью расставаться.

Я утёр рукавом исцарапанную физиономию, стиснул зубы и, стараясь терпеть боль в левом боку и в правой щиколотке, сказал: