Фантазёр - покоритель горных вершин

Отдышавшись, я привстал, поправил штаны, потрогал карманы и…

— Ах, чёрт возьми, никелевая ручка от «Москвича» пропала!

Я разделся и прыгнул в воду.

Дважды я нырял безрезультатно, но в третий раз вроде заметил что-то на дне и подхватил, а выныривая, ткнулся к какую-то твердь. Оказывается, надо мной плавал Джимшер, а в той самой руке, которой он бил меня, блестела никелированная ручка. Тогда я глянул на свою добычу — это была цепь от велосипеда.

— Ты что, опять в драку лезешь? — крикнул я, а сам думаю: «Неужели все мои труды оказались напрасными?»

— Я лезу? — возмутился он.

И я понял, что мы случайно столкнулись в воде.

— Ты нашёл мою ручку?

— На, бери! — протянул он её.

— Мне она не нужна. У меня их четыре. Возьми себе.

Джимшер ничего не ответил.

— На тебе цепь. Я себе другую найду. Бери уж.

— Ладно, возьму…

Мы вышли на берег и молча сели на пригорок, потому что удовлетворение, которое мы испытывали, невозможно было выразить никакими словами.

НАЧАЛО ПОХОДА

Три ночи подряд я почти не спал.

То вспомню, что у нас верёвок маловато, а без верёвок по скалам и ледникам не пройдёшь. То думаю, как нам тащить в такой путь кирки и заступы?

Наконец я сообразил, что надо понести их без рукояток — лишний вес: там, в горах, будут леса, и мы сможем срезать новые рукоятки.

Склад у нас был один — дупло дуба, стоящего на краю села. Чего там только не было: чугунный котелок и алюминиевая молочница, большие куски сахара, солёная вяленая рыба, сушёные яблоки, топор, дедовский кинжал без ножен, спички, консервные банки, хурджины и сухари в мешочках. Словом, подготовились мы основательно.

И вот наступил назначенный день.

Мама, как обычно, ещё до рассвета собралась на ферму — она работала там дояркой, а с тех пор, как ферму механизировали, ходит за породистыми коровами — так, говорит, трудодней побольше получается. Вообще она работяга, моя мама. Ни свет ни заря на ферму идёт, а вечером вернётся и по дому до ночи хлопочет — стирает, гладит, шьёт, стряпает. И на меня виновато поглядывает. С тех пор как она второй раз вышла замуж, я часто замечал этот её виноватый взгляд.

Эх, да что говорить…

Собралась, значит, мама на ферму. И вдруг видит меня — на ногах, а не в постели. Удивилась:

— Ты что это так рано сегодня?

— Ухожу… — отвечаю я.

— Уходишь? — заволновалась мама. — Куда?

— К тётушке схожу, к отцовой сестре.

— И надолго?

— Месяца на два.

— Да ты что, Каха? Как это на два месяца?

Я понял, что назвал слишком долгий срок, и поправился:

— Ну, недельки на две… Не возвращаться же сразу назад.

— Ладно, сынок, сходи отдохни, только не забывай, что осенью у тебя переэкзаменовка.

— Ничего, ещё два с половиной месяца впереди!

— Иди, сынок, с богом. — Она шагнула через перелаз, оглянулась и сказала дрогнувшим голосом: — Будь осторожен, Каха, я буду беспокоиться…

Да, трудно жить на свете решительному человеку. Не докажешь людям, на что ты способен, они и смотреть в твою сторону не будут. А чтоб доказать, надо что-то сделать. А скажи им, что ты решил сделать, признайся, станут за руки, за ноги хватать, отговаривать, запугивать. Ничего не поделаешь — придётся промолчать.

Погодя немного появилась во дворе бабушка, вынесла в переднике кукурузу для кур:

— Цып, цып, цып, цып!

— Ладно уж, бабушка, всё равно ты не успеешь их зажарить до моего ухода, — сострил я.

— Чего-чего? — не поняла бабушка.

Тут откуда-то вылез мой Ломгула, переполошил кур.

— Когда он подохнет, безобразник этот? Чего ему тут надо? Пошёл вон! — зашумела бабушка и опять стала сзывать кур.

Я нарочно встал там, где были раскиданы кукурузные зёрна, и Ломгулу подозвал: если бабушка рассердится на меня, ей легче будет со мной расстаться.

— Убирайся сейчас же, бездельник, вместе со своим щенком!

— В чём дело, бабушка? Скажи уж, что мне нельзя ходить по этому двору — и дело с концом.

— Уйдите сейчас же, дайте кур покормить!

— Да уж ухожу, бабушка. Оба уходим. Не увидишь ты нас больше. Только бы ты со своими курами была счастлива, а мы пойдём куда глаза глядят. — Я повернулся к Ломгуле. — Видишь, Ломгула, там, где ходят бабушка и её куры, нам делать нечего. Пошли отсюда!

— Ох, чтоб мне его землёй засыпать! Уложил бы уж в свою постель, если не можешь с ним расстаться! — крикнула мне вслед бабушка. На мои намёки об уходе она всё ещё не обращала внимания.

Я вошёл в дом и стал вынимать из шкафа кое- какую одежду. На одной из полок с удивлением обнаружил книжку «Рассказ маленькой косули». С каких это пор мой отчим стал читать детские книжки?

— Ты чего, в баню, что ли, собрался? — спросила бабушка и топнула ногой, отгоняя щенка — Не води его в комнату!

— Столько терпела, бабушка, потерпи ещё две минуты.

— А через две минуты куда вы денетесь, хотела бы я знать?

— Когда не увидишь нас, тогда узнаешь.

— Дай-то бог!

— Я тебе желаю, чтоб все твои желания исполнились бы так же, как это желание исполнится… Где моя ситцевая рубашка?

— На что тебе? Вон перед носом у тебя полотняная лежит.

— Мне обе нужны.

— Что это ты нынче утром дурака валяешь? Шутки со мной шутить вздумал!

— Да какие уж тут шутки. Мечту твою решил исполнить.

— Не скажешь, куда собрался?

— Покорять вершины.

— Куда? С ума меня сведёт этот мальчишка…

— К тётушке в гости решил сходить.

— Теперь к тётушке! Кто тебя разберёт, кручёного-верчёного… Столько одежды на что тебе? На всё лето, что ли, в гости собрался?

— Разве, уходя, можешь сказать, что случится с тобой. В дороге всякое бывает…

И вот мы взяли курс на неприступные вершины.

Наш груз оказался непомерно тяжёлым: два рюкзака, три мешка и три хурджина. Но я категорически запретил вынимать что-либо из мешков. Напротив, я приказал наполнить водой все сосуды.

Шли медленно и грузно. Лямки рюкзака резали плечи. Рукоятка кинжала или топорище больно упиралось мне в бок. Но раз уж взялся — терпи.

Однако не прошло и трёх часов, как самые худшие мои предположения оправдались.

Я решил проверить свою команду и, обернувшись, спросил:

— Ну-ка, ребята! Может быть, кто-нибудь устал или вспотел? Как дела с провизией?

— Я свою воду уже выпил, — ответил мне Коки и даже не смутился, против обыкновения.

— И я половину выдул. — Дито показал мне бутылку из-под боржоми.

— Так! Мы ещё и пяти километров не прошли, а вы уничтожили все запасы воды.

— Что же теперь нам — умирать от жажды? — удивился Гиви. — Я хачапури ел утром, после них всегда пить хочется.

— Разиня!

— Да и жарко сегодня…

— Воду не трогать! — приказал я. — На пути может не оказаться источников, и тогда мы все погибнем от жажды.

Ребята удивлённо переглянулись. Мне не понравилось что-то в их взглядах. Только Джимшер Долаберидзе слушал меня как ни в чём не бывало.

Скоро мы вошли в соседнюю деревню, там пополнили запасы воды и пошли дальше.

— Конец кирки весь бок мне разодрал, — пожаловался Гиви.

— Надо было складывать аккуратней. А ты как думал: альпинизм, по-твоему, прогулка? Всё на своих плечах должен нести. И кирку, и топор, и котелок, и еду. Туда, на вершины, никто кухни тебе не притащит. А такой обжора, как ты, должен целый склад с собой нести.

— А там еды не будет?

— Где?

— На вершине.

— Там только голые камни и лёд.

— Не умирать же нам там с голоду!

— Придётся, брат, потерпеть. И вершины покорить, и прославиться, и пузо набить — всё вместе не получится, нет. Так не бывает.

— А нас потом сфотографируют для газеты? — Гиви, разинув рот, уставился на меня, зацепился ногой за стелющуюся ветку кустарника и упал.

Задний мешок хурджина перекатился ему на голову, идущий следом Вахтанг споткнулся об него, тоже упал, и они оба в два голоса заорали:

— Не хочу!..

Не поправилось мне это дело.

— Чего, — говорю, — не хотите?

— Вершины, — говорят, — не хотим покорять!

Вдруг кто-то как крикнет:

— Кровь!

— Где кровь? Что за напасть?

— У Вахтанга кровь идёт…

Только этого нам не хватало.

— Где ты поранился? Обо что?

— Не знаю, — всхлипывая, отвечает он. — Наверное, на кирку Гиги напоролся, когда упал…

— Это ты во всём виноват, разиня! — накинулся я на Гиви.

— В чём я виноват? Я же нечаянно упал.

— «Упал»! — передразнил я. — На ровном месте падаешь, куда тебе на вершины идти!

— А я и не собираюсь.

Слыхали?

— Что же ты — по грибы, — говорю, — из дому отправился?

— Нет… но… но я же не знал, что сразу упаду… Что это… — замялся всё-таки разиня: совесть, видно, заговорила.

На его счастье, тут вмешался Джимшер и спросил, не захватили ли мы йод или спирт. Я только теперь вспомнил, что забыл вещь очень нужную в походе, в особенности когда в поход отправляются люди, падающие на ровном месте.

Другого выхода не оставалось: я извлёк из рюкзака свою ситцевую рубашку, отодрал от неё рукав и протянул своему заместителю.

— Перевяжи его, пока кровью не изошёл…

НОЧЁВКА В ЛЕСУ

А дальше начались одни неприятности.

Двух раненых, которые так плохо держались на ногах, что падали на ровном месте, мы сразу же отправили домой. Таким горы не покоряются. Остальные продолжили путь и, кое-как продравшись через дебри первого на нашем пути леса, к вечеру остановились на небольшой лесной поляне. Сил больше не было. Решили заночевать на этом месте. Поставили палатку и повалились на землю. Вся моя команда тут же уснула, только Джимшер да я сопротивлялись усталости. Чтобы отогнать сон, я разговаривал с Ломгулой, который зевал и, положив морду на лапы, смотрел на спящих мальчишек. К полуночи и я ненадолго вздремнул, а когда раскрыл глаза, с трудом разобрался при свете костра, кто где спит. Вот ноги Саргиса… А где он сам? Я вынул из костра тлеющую головешку, пригляделся и понял, что Саргис наполовину вылез из палатки, а Коки оказался под животом Джимшера. Пришлось мне сделать над собой усилие, встать и переложить ребят.

— Ничего не поделаешь, Ломгула, — объяснил я своей сонной собачке. — Такова дружба.

Потом откуда-то из мрака, из леса пришёл на свет гаснущего костра старик лесничий. Я сказал ему, что у нас пионерский поход. Он всё рвался поговорить со старшим. «Старший, — говорю, — у нас бессонницей мается: если сейчас разбудить его, потом не уснёт…» Пришлось соврать: кто его знает, что за человек. Старших ему подавай! А мы разве маленькие?

— Ладно, ладно, пусть спит, — сказал старик. — Только смотрите лес не подпалите! И не рубите деревья.

— Ну что вы! Наш старший вожатый только и твердит: не трогайте деревья.

— Значит, он не дурак, ваш старший.

…А наутро продрал я глаза и что увидел? В палатке лежим только мы с Джимшером, а ребят и след простыл. Я вздохнул и поглядел на Джимшера:

— Вот и хорошо. По-моему, нас для дела достаточно, если ещё кто-нибудь не вздумает назад вернуться.