Фантазёр - покоритель горных вершин

Вторая работа принадлежала нашему однокласснику Алико Немсадзе.

— Что такое? Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй? — удивился я.

— Его сильно бить нельзя, у него гланды, — поспешил предупредить Коки.

— Да он и ни при чём! — успокоил я Коки.

Уж такой есть: справедливость для меня превыше всего.

— Ну-ка вот на это погляди! — протянул мне Головастик плотный лист бумаги.

— Всё ясно! — хватил я кулаком по камню. — Это он!

Судя по всему, моим «доброжелателем» был Залико из шестого класса. Всё, художник в ловушке. Теперь оставалось найти поэта.

Ни первый, ни второй поэт не вызвали подозрения, хотя стих первого чуть не выжал из меня слезу, но зато когда мы читали третий, на глаза нам навернулись настоящие слёзы, а в горле застрял ком. Гиви так даже начал всхлипывать.

— Ну, попался, голубчик! — воскликнул я и что было сил хватил кулаком по камню.

Дальнейшее расследование было признано ненужным.

А бабушка?..

Как я уже говорил, её смерть давно пережил уже даже мой отец. А мне вот и через тридцать пять лет после своей кончины она невольно оказала такую неоценимую услугу. Ну, а если бы эта замечательная старушка была и сейчас жива, разве стал бы я жаловаться на судьбу? Да никогда в жизни!

ПЛЕМЕННОЙ БЫК

У шестиклассников после уроков сбор звена. Я послал туда своего человека — ищем Залико, художника-доброжелателя.

— Там никого нет, ушли! — сообщил нам вернувшийся Коки и смущённо потупился в землю. — Ушли на ферму.

— Куда?

— Они уже который раз там устраивают собрания, среди навоза.

— Ага, верно, они же шефствуют!.. — вспомнил Вахтанг.

— Что ещё за «шефствуют»? Коров, что ли, доят?

— А кто их знает, кого они доят. Факт, что ушли. — Коки наконец поднял голову и посмотрел мне в глаза.

Делать нечего — отправились на ферму. Хорошо ещё, попутная машина подвернулась, отруби везла. Только дорога до фермы больно нехороша — растрясло нас порядком. Кто-то даже сказал, что лучше было бы пешком добираться.

Однако добрались.

— И вы пожаловали? — обрадовался при виде нас косой бригадир, правая рука заведующего фермой.

— Нам только работу подходящую подыщите. Не то сами понимаете: доить коров мои ребята не умеют, — сказал я, глядя в его хитрый глаз, уставившийся на меня; другой глаз глядел куда-то на облака.

— Само собой разумеется, дорогие, — засуетился бригадир. — Найдём для вас подходящую мужскую работу.

Тут на ферме замычал бугай.

— Айда, ребята, за дело! — обернулся я к своим молодцам.

— Ну, ну, не подкачайте! — крикнул нам вслед бригадир.

В длинном низком помещении фермы стоял такой резкий запах, что мне будто шило воткнули в ноздри.

Сотни коров вздыхали, пыхтели, топтались и мычали.

Бугай опять замычал. Тут мы его увидели. Он был привязан в углу у стенки. Ну и зрелище! Жирный, огромный, с загривком, огненно-рыжий, а из широких ноздрей кровь сочится. Мы подумали было, что он ударился обо что-то, по нет — пастух с засученными рукавами пытался продеть ему железное кольцо в ноздри.

Шестиклассников мы нашли в телятнике. Они кормили новорождённых телят, силой совали им в рот бутыли с сосками.

Кукури Апхадзе свернул на сторону шею несчастному телёнку и усердно вливал в него молоко.

— Э-э, ты что с ним делаешь! — прикрикнул я. — Он же видеть твоего молока не может!

— Это сначала так… — объяснил «кормилец». — И вчера не хотел, да если ждать когда захочет, он с голоду подохнет.

— А вы и вчера на ферме были?

— Мы тут каждый день часа по два работаем.

— Кому вы тут нужны?

— Хм… — Он взглянул на меня. — Ты знаешь, что такое шефство?

— Знаю. Это когда телята не хотят есть, а в них силком вливают молоко.

— Во, во, примерно! — со смехом согласился он.

— А Залико не шефствует? — спросил я.

— А как же, конечно, шефствует.

— Что-то его не видно. Наверное, он над поросятами шеф, а?

— Нет, он в дежурке, где бугай привязан.

— В дежурных, что ли. молоко вливает?

— А ты думаешь, тут другого дела нету? Он художник, у него своя работа. Красный уголок оформляет, потом диаграммы будет делать.

— Что ещё за диаграммы? — разинул рот Гиви.

— Вместо того чтобы без дела мотаться по проулкам, сходите на ферму, всё и узнаете, — посоветовал нам «кормилец».

Мы, конечно, могли ему ответить как следует, но сейчас перед нами стояла другая задача. И я повёл своих ребят к дежурке.

Мы обошли дежурку сзади, чтобы не связываться со свирепым бугаём, топчущимся у дверей, и вошли в помещение.

— Вот он, художник, — обернулся я к своим, заметив в углу комнаты увлечённого работой Залико. — Опередил-таки нас: смотрите, мол, какой я работяга!

То ли он очень был увлечён, то ли бугай за дверью слишком громко мычал, но Залико не поднял головы.

— Да он издевается над нами! — не унимался я.

— Как он смеет! — заорал Головастик и шагнул к нему.

— А…Что вам, ребята? — растерялся Залико и заморгал глазами. — Помочь пришли?

— Кому помогать? Тебе? — перешёл я в наступление. — Да кто ты такой?

— Если вам не нравится, — он протянул лист бумаги, — можете рисовать сами.

— Не нравится! — Я, не глядя, ткнул бумагу ему в нос и толкнул его в грудь.

Залико прижался к стенке и недоуменно смотрел на нас. Я, конечно, был в своём уме и потому не стал называть ему настоящей причины.

— Ни дружбы для тебя не существует, никого ты не жалеешь! — крикнул я.

— Какой дружбы, кого я не жалею?

— Может быть, и другие хотят шефствовать и рисовать диаграммы!

— Хе-хе, рисовать диаграммы? — выкатил зрачки Головастик.

— А ты помалкивай! — буркнул я Зуре, чтобы он случайно не проболтался.

— Вы, кажется, нарочно драку затеваете? — догадался наконец художник-доброжелатель.

— Да где это слыхано! — зашумел я. — Такой одиночка, такой кулак… такой… такой… как он называется, который людей не любит?

— Индивидуалист, — подсказал Залико.

— Где это видано — такой индивидуалист! Вот, например, заведующий фермой, по-твоему, один ходит за всем стадом? Один доит его? — Я обернулся к своим молодцам.

— Да у него целая орава пастухов и доярок, — поддержал меня Дито.

— По-твоему, он один ест пироги и хачапури? [4]

От такого вопроса мои ребята несколько подрастерялись.

— Почему же этот художник один-одинёшенек рисует, оформляет и индивидуальничает? — Я совсем уже взъярился и влепил Залико звонкую оплеуху.

Дело оборачивалось нешуточно. Залико это понял, хотел кинуться на меня, но видит — нас много. Наклонился за линейкой… Драться он, что ли, ею собрался? А мы тут-то и навалились на него скопом. Но в ту же минуту вдруг что-то как налетит на дверь — она и в щепки от такого удара!

Мы притихли — лежим смотрим, а на месте двери вдруг появляется окровавленная морда быка, в ноздрях у него кольцо железное торчит, а на рогах остатки верёвки намотаны.

Бугай огляделся, сверкнув глазами, вошёл в дежурку — дощатый пол заскрипел под ним.

Мы все языки проглотили.

А за дверью вопли:

— Разломал!

— Взбесился!

— Верёвку, скорее!

— Тащите что-нибудь!

И никто не смеет войти в дежурку. Наверное, не знают, что мы там сидим.

А бугай как закрутится на месте!

«Мууу, мууу!» — и назад к дверям. Оттуда на него люди. Он повернулся — и на нас! Ведь вот какая у меня судьба.

Но я уже сориентировался, сообразил, что к чему, и пополз к столу. Ребята за мной.

А Залико?

Залико, опешив от двустороннего неожиданного нападения, лежит на полу, где мы его свалили, и моргает глазами.

Что делать?

Я тоже лёг на пол и пополз. По пути подхватил обломок доски, и когда бык наклонил ко мне голову, норовя боднуть, я ткнул его доской в морду. Он замотал головой и завертелся на месте.

Когда он отвернулся, я воспользовался, схватил Залико за ногу, мне на помощь пришёл кто-то из ребят, и в три руки мы втащили художника-доброжелателя под стол.

А снаружи из-за двери всё доносятся вопли:

— Где он столько времени?

— Не нашёл?

— Косой, чего он сделает!.. Не могли зрячего кого-нибудь послать…

Видно, завфермой послал косого бригадира за цепью.

Когда мы все надёжно укрылись под столом, я знаком велел ребятам сидеть потише, чтобы не привлекать внимания быка.

Но тот налетел на стол, отогнал его к стене. Нас, на счастье, никого не зашиб. Только его горячие ноздри почти коснулись моего плеча. Тут, на моё счастье, мне под руки подвернулся моток верёвки.

«Ну, Каха, настало твоё время!» — сказал я себе, нащупал конец верёвки и осторожно, как только мог, пропустил его в кольцо, свисающее из ноздрей быка. Потом я схватил оба конца верёвки и закричал:

— Не бойтесь, ребята!

— Попался!

— Попался! — во всю глотку разорались ребята. Мужчины, ждавшие у дверей, не изволит ли бугай

сам выйти из дежурки, кинулись в комнату.

Заведующий фермой замахнулся на быка топором.

— Не надо! Не смей! — крикнул я. — Я поймал его!

— Поймал?! — проговорил завфермой, удивлённо глядя на быка.

— Ну и что? Эка невидаль — бугая поймал! Не носорога же, в самом деле! — беспечно бросил я.

Среди толпившихся в дверях работников фермы я увидел перепуганную, без кровинки в лице, свою маму и рукавом рубахи утёр с лица холодный пот.

ЛАЛИ

Вторая четверть невероятно растянулась. Учителя готовились выставлять отметки за четверть и каждый день пугали нас: кто не знает всего материала, берегитесь!

А позавчера выпал первый снег. Снег бывает только зимой, а книжки-учебники можно и летом почитать. Вот покататься на салазках летом никак не сумеешь. По зелёному лугу не проедешь — хоть тресни!

Вчера с утра, только перевязав руку после драки с поэтом-доброжелателем, я стал мастерить новые санки. Не простые, а с тормозом. Таких в нашем селе ещё ни у кого не было.

Вечером я собрался было позаниматься, даже учебники вытащил из сумки и положил на стол, но тут в доме поднялся шум и скандал.

Бабушка просила моего отчима убраться на все четыре стороны и называла его пьяницей и бродягой.

Мама выговаривала ему за то, что он где-то пропадает.

А отчим, Илико, со своей стороны, не оставался в долгу и кричал на весь дом, что его не понимают, что у него есть серьёзные причины, и просил оставить его в покое. Под конец он грохнул графин об пол — зазвенели осколки.

Я как побитый выбрался из дома и устроился в конуре вместе со щенком.

Мы оба уснули, но после полуночи меня разбудил холод. Я засунул дрожащего Ломгулу в сено, а сам вылез из конуры и прокрался в дом.

Утром сверкание первого снега заставило меня позабыть все неприятности.

Весь день я мастерил санки с тормозом. К вечеру санки были готовы — не хватало только тормоза, а ведь это было главное.

И тут, к моему огромному удивлению, ко мне в гости пожаловала Лали. В руках у неё была книжка с оленем и оленёнком, нарисованными на обложке.