Спасибо за покупку

— Ну как? — обратился директор к Клаве и молодому человеку. — Поостыли?

Юлька решила, что директор хитрый дядька. Старика он выслушал первым, очевидно, не только из уважения к сединам. Надо было этим двум дать время, чтобы успокоились, пришли в себя после скандала.

— Поостыли, — засмеялся парень.

— Протрезвел, значит. — Клава зло покосилась на своего врага.

Директор на нее прикрикнул и спросил паренька, что же все-таки случилось?

Оказалось, парень пришел в магазин купить масло и сметану — велела жена. Получив от продавщицы свои покупки, он захотел пошутить и, накрыв одной рукой банку со сметаной, а другой кусок масла, отчетливо и строго сказал:

— Контрольная закупка!

Вмиг банка была перевернута и треснулась об пол, сметана разлилась по прилавку. Остальное директор видел своими глазами.

— Значит, пошутить хотели, — задумчиво сказал директор.

— Вроде. — Паренек беспечно пожал плечами. — Настроение было хорошее.

— Ты что скажешь? — Виктор Егорович обратился к Клаве.

— Врет он все! — Клава отняла от носа скомканный в кулаке мокрый платок, быстро заговорила: — Не опрокидывала я банки, сам ее сшиб, сам! Все врет! Выпимши он был — любой и каждый вам подтвердить может. Хорошо, к весам не допустила, не то и их бы двинул.

— Ерунда это, — сказал парень. — На междугородных я работаю. Шофер. Час, как из рейса. Там, пожалуй, выпьешь.

— Ох-хо-хо, ангел с крылышками — хоть стой, хоть падай! Знаем вас, шоферню!

— Клава, прекрати! — резко сказал директор и затем, обращаясь к парню, продолжил другим тоном: — Клавдию Ивановну Глушкову мы строго накажем. Выговор ей объявим за грубое и нетактичное обращение с покупателем. Оставьте адрес, копию приказа вам вышлем.

— Да ладно, я крови не жажду. Вы мне сметаны в какую-нибудь банку налейте. А то от жены влетит.

— Вы уж на нас зла-то не держите, — попросил директор. — И адресок все ж таки надо бы записать.

Он протянул парню шариковый карандаш, тот что-то написал на бумажке.

— Иди, Клава, отпусти товарищу масло и сметану.

Клава вышла, недовольно бурча под нос, который от многочисленных соприкосновений с платком принял пунцовый оттенок.

— Счастливой вам торговли! — Парень снова улыбался. — Жизнь прекрасна!

Сразу за парнем ушел и директор, сказав Юльке, что через минуту будет.

Рассеянным взглядом она скользнула по стенам кабинета. На них были вывешены социалистические обязательства магазина, какие-то непонятные графики, красовалась косо пришпиленная стенная газета с тремя небольшими заметками. Газета называлась «За советскую торговлю», и выпустили ее еще к 1 Мая. Но Юлька не стала читать газету и обязательства, что непременно бы сделала в другое время, хотя бы из природного любопытства, — она напряженно думала.

Директор не появлялся уже минут пятнадцать. Где-то совсем близко, наверное за стеной, включили подъемник. Он стал урчать, подвывать и чем-то довольно громко лязгать, однако и это не помешало Юльке предаваться размышлениям, пытаться осмыслить столкновение, происшедшее между пареньком и продавщицей там, в торговом зале.

Сопоставляя факты, Юлька неоспоримо для себя признала, что Клава обвесила покупателя, то есть присвоила себе чужое, совершила — пусть в небольших размерах — то, что принято называть несмываемо позорными словами — воровство, кража.

Куда Юлька попала?! По спине у нее проползли мурашки.

И как быть с Клавой? Разве сможет Юлька спокойно работать рядом, зная о Клаве это?

«Но может, и задумываться не стоит? — продолжала Юлька свои невеселые рассуждения. — Ведь уйду я отсюда, все равно уйду при первом удобном случае!»

Вернулся директор и, молча сев за стол, стал подписывать бумаги, на каждой из которых было напечатано жирным шрифтом «СЧЕТ-ФАКТУРА» и типографским способом оттиснут многозначный номер.

Окончив это занятие, он посмотрел на Юльку.

— Чего загрустила? — Предупреждая Юлькины возможные возражения, поспешил добавить: — Не отказывайся, вижу!

Надо было говорить о Клаве, нельзя не сказать. И Юлька начала говорить, стараясь не глядеть на директора, потому что стыдилась за продавщицу, стыдилась ее поступка, и стыд этот был по-особому неприятен и жгуч.

— Скажите, Виктор Егорович, Клава обманула того парня, шофера? Обвесила его, да?

Директор поднялся из-за своего стола, прошелся по комнате туда-сюда, снова уселся.

— Переживаешь?

Юлька промолчала.

— Переживаешь, точно. Больше, правда, за себя.

Юлька и тут ничего не ответила. Неловкость, которую она испытывала за продавщицу, почти неуловимо связывалась с беспокойством за собственное душевное равновесие, поскольку Юлька и представить себе не могла, как же это бок о бок работать с человеком заведомо нечестным.

— Это хорошо, что за себя переживаешь, — уверенно сказал директор. — Нам, понимаешь, крепкая моральная атмосфера нужна. Как бы это поясней? В общем, здоровый нравственный климат.

— А он здесь нездоровый? — Вопрос не отличался тактичностью, и Юлька мысленно себя ругнула.

— Здоровый — нездоровый, кто его знает! — откровенно признался директор. — Я в магазине месяц всего. По профессии инженер-строитель, в торге им и работал. Правда, экономические курсы еще закончил, без отрыва. Вот руководство меня сюда и сосватало. Не хотел, да пришлось на старости лет менять специальность.

— И отказаться было нельзя? — заинтересовалась Юлька.

— Почему нельзя отказаться? — удивился директор. — Отказаться всегда можно. То есть было, конечно, можно. Сейчас-то уж нет.

Он посмотрел на Юльку, словно оценивая, стоит ли ему, человеку, разменявшему, как говорится, пятьдесят, пускаться в откровенности с зеленой девчонкой.

Сказал, не вдаваясь в подробности:

— Видишь ли, в магазине в этом три директора за малый срок сменились. Так получилось. Теперь вот меня назначили. Дело, понимаешь, страдает. Разве откажешься?

«А где гарантия, что четвертый будет подходящим, если три не подошли?» — подумала Юлька. Она продолжала подогревать свою настороженность.

— Насчет Клавы ты подожди выводы делать, — посоветовал директор. — Вы ведь, молодежь, как — раз-раз, и готово: либо черное, либо белое. Никаких промежутков.

— Клава специально масло в лоток бросила, чтобы его не взвесили. Я же видела.

— И я видел, — сказал директор. — Что с того? А она, Клава, другое видит. Контрольные чуть не каждый день берут. Кто только ими не занимается! И ОБХСС, и торговая инспекция, и общественность. Нервы знаешь какие нужны? Веревки! Тут с перепугу не то наворотишь.

Директорские доводы Юльку не убедили. Говорил он еще, что Клава — женщина одинокая, двое детей. И что здоровье у нее шалит. Только какое это отношение имело к самому поступку? Да никакого. В общем, вел себя директор странно.

Тут в кабинет вкатился низкорослый человечек, одетый в синий замусоленный халат. Он было начал что-то нудить вполголоса директору, но, увидев Юльку, замолк и уставился на нее светлыми, белесо-прозрачными, как зимнее небо, глазами.

— Застрелиться можно! — сообщил он радостным тоном, который никак не отвечал мрачному смыслу высказывания. — Что ли, дочка, Виктор Егорыч? Похожа вроде. Носик вроде папин, ай? Гляди-ка, красавицу сладил!

— Какой носик?

Виктора Егоровича оторвал телефонный звонок, и сейчас, положив трубку, он потрогал свой нос. Наверное, машинально. Он, конечно, не слышал, вернее, не уловил, о чем говорил низкорослый.

А тот продолжал:

— Под копирку, как есть! — И, сложив ладонь корытцем, шагнул к Юльке: — Проздравляю!

— С чем ты ее тут проздравляешь? — нетерпеливо передразнил директор. — Что-то не пойму?

— С тем, что она ваша, то есть директорская, дочь, а вы наш руководитель, то есть ее отец. Вот!

Виктор Егорович засмеялся, потом встал и церемонно представил Юльку:

— Юлия Константиновна Рогова. Зачислена ученицей продавца в гастрономический отдел. А это, — он обернулся к низкорослому, — Алексей Андреич, подсобный наш рабочий. Большой, понимаешь, физиономист!

Алексей Андреевич с важностью поклонился.

Директор протянул ему подписанные счета-фактуры.

— Возьми вот, отдай экспедитору.

— Премного вами благодарен! — сказал почему-то Алексей Андреевич и, понизив голос, добавил: — За простой машин поставщики, поди, снова намахают штраф. Три фургона прибыли разом, хоть застрелись!

— Чего ж ты время теряешь? — возмутился директор. — Ну, и команда на мою голову! А Петро где?

— Не вышел на работу по причинам неизвестным. И потому отсутствует.

— Тьфу! Хоть сам на разгрузку становись.

— Не положено, — строго заметил Алексей Андреевич. — В авторитете убыток будет.

— А штраф платить магазину положено? Тут убытка не будет?

Виктор Егорович направился к двери, поманив за собой подсобного рабочего.

— Пошли!

Про Юльку он как будто совершенно забыл.

Она вышла из кабинета и, пройдя мимо каких-то бочек, очутилась рядом с большими черными платформенными весами. Тусклый свет лампочки, подвешенной под самый потолок, томил.

Где-то совсем рядом с грохотом отворилась дверь, впустив в темноту коридора слепящий импульс летнего дня. Вошла женщина — коренастая, крепко сбитая, одетая в белый халат. Грубовато спросила:

— Кто тут весами балуется?

— Я не балуюсь, — сказала Юлька. — Просто стою.

Вошедшая приблизилась к Юльке, пытаясь рассмотреть.

— Новая ученица, что ли? — Она протянула руку. — Трошина Мария Степановна, заведующая молочным отделом. В мою, между прочим, секцию пойдешь работать.

— Рогова Юля. — Юлька пожала жесткую, очень шершавую руку Марии Степановны. — Меня в гастрономический назначили. Так и в направлении торга написано.

— Мало ли кто что напишет! А у меня работать некому, людей нет. Или, может, прикажешь отдел закрыть? — с вызовом и в повышенном тоне спросила Мария Степановна. — Молчишь?

Разумеется, Юлька молчала. И не только потому, что не несла ответственности за подбор и расстановку кадров в магазине, но еще и по той причине, что работа в одном отделе с Клавой ее увлечь не могла.

Однако, как оказалось, Мария Степановна и не ждала ответа на свой вопрос.

— Выйдем!

Яркий полдень заливал маленький дворик золотисто-голубым светом. После прохладного сумрака коридора добела раскаленный городской воздух казался плотным, он окутывал непроницаемо-прозрачно, как целлофан.

Здесь, въехав задними колесами на тротуар, застыли с открытыми дверцами три продуктовых фургона. У одной из машин стояла Клава, она принимала круглые металлические кассеты с уложенными в них пакетами молока. Теперь не только нос, но и все ее лицо раскраснелось, распарилось, пряди потных волос прилипли ко лбу.

Пробегая мимо Юльки и Марии Степановны с двумя кассетами в обнимку, Клава озорно крикнула: «Посторонись, зашибу!» — и, толкнув своей ношей дверь, скрылась в темной утробе магазина.

Мария Степановна громко позвала директора. Он тут же высунулся из кузова второй машины. Вид у него был не лучше Клавиного — Виктор Егорович раскраснелся и тяжело дышал.

Спрыгнув на асфальт, он принялся вынимать из машины ящики, набитые густо замазанными салом банками с говяжьей тушенкой. Мария Степановна ему что-то горячо доказывала, одновременно помогая разгружать привезенные продукты. Время от времени она показывала или посматривала на Юльку. Нетрудно было догадаться, что речь шла о ней.