Лесная сторожка

— А что ж делать, конечно носил. Ты что думаешь, — у фрицев разговор короткий: бах, и конец, а я жить хочу. Целых пятнадцать раз отнес, а кухня у них знаешь где? Там, где была кладовка у тети Фени!

— Так значит нам больше в школу не ходить, — задумчиво произнес Митька. — А учительница наша что смотрит, почему дает парты рубить?

— Мама сказала, что учительница едва, бедная, ноги унесла от фашистов. К партизанам, говорит, ушла наша Евгения Филипповна, — проговорил Толька.

— К партизанам? — удивился Митька. — Так она ведь женщина?

— Ты думаешь, у них и женщин нет? К ним все идут. Говорят, у них и ребята кто посмелее, в разведчиках. Вот бы нам, а?.. И еще, знаешь, — Толька таинственно понизил голос, — я слышал, как мама с соседкой говорили, будто Борьки Шапкина отец не в тыл уехал, а в партизаны ушел, в лес…

— Вот это да! Может, и Борька с ним?

— Ну, где ему. Он только языком болтать горазд да других подначивать. Разве не помнишь?

У Митьки заблестели глаза.

— Ну, раз партизаны v есть, значит фрицам недолго в Сорокине стоять, — горячо сказал он. — Налетят ночью — всех перебьют.

— Наши дома не спалили бы, а то жить негде будет, — рассудительно заметил Толька.

— Ничего, скорей бы только фрицев прогнать, а где жить — найдем. Землянок накопаем, в них тоже можно временно жить. Солдаты ведь живут на фронте в землянках!

— То солдаты, а мы крестьяне, — ответил Толька таким унылым тоном, будто его дом уже сожгли. — Разве можно землянку с избой сравнить.

— А что!.. Землянку можно знаешь как хорошо устроить! Вот мы с дедом… — Митька осекся и замолчал. Ведь‘чуть-чуть не проболтался!

— Что вы с дедом? — заинтересовался Толька. — Договаривай.

— Да нет, ничего… Дед тоже говорил как-то, не пожгли бы. Знаешь, пора мне домой, он наверно уже ждет.

— Вот хорошо, что напомнил! Мне тоже надо домой спешить, — заторопился и Толька, — а то бабка моя сердиться будет. Ух, и сердитая она у меня! Страсть любит поругать. Ведь бывают же такие— все время хочет надо мной командовать. Папка ее не боится, мама тоже, так она надо мной куражится, ругает, будто я ее боюсь. А я вот ни капельки не боюсь. Только рука у нее крепкая. Иной раз как даст по затылку, аж голова трещит.

— А ты ее слушайся, она и не будет тебя бить да ругать, — посоветовал Митька. — Вот мы с дедушкой вдвоем живем: я его слушаюсь, что он скажет, стараюсь скорее сделать, так он меня никогда не бьет. Он добрый.

— Да и моя бабка тоже добрая. Если я что-нибудь натворю и мамка хочет меня побить, так она заступается. А сама нет-нет да и стукнет.

— Вот видишь, значит она не такая уж вредная. Ты ее слушай, она еще лучше будет. А теперь вот что, Толька. Хочешь завтра помогать мне сено сушить у нашего дома? Приходи тогда к нам часов в десять. Свистни, я сразу выбегу. Да смотри, снова Федьки не испугайся.

— Приду обязательно. Бабка отпустит. Я ей скажу, что к тебе иду, она позволит. Я тебе по секрету скажу: бабка очень тебя любит. Она мне часто говорит: «Вот, учись, ни отца, ни матери, круглый сирота, а какой умница да послушный». Вот как она про тебя говорит.

— Ладно, ладно, брось врать… — смутился Митька.

— Да честное пионерское, этими самыми словами говорит!

— Ну хорошо, до завтра тогда. Пошли, Федька! — И Митька с медведем зашагал в лес.

Оставшись один, Толька долго смотрел вслед другу, потом гикнул и помчался по тропинке в деревню.

Когда Митька вернулся домой, дед уже варил картошку.

— Ты что ж это пропадаешь? Заблудился, что ли, в лесу? — начал он было бранить внука, но, взглянув на него, громко рассмеялся. — Батюшки! Ну и разделали тебя пчелы! Видно, Федька — мастер медовый — растревожил рой, да и тебе досталось за компанию.

Митька рассказал деду, как все получилось.

— А где же он сам, проказник? — спросил лесник. — Один грешник явился, а второго нет.

— Да здесь он, — ответил Митька. — Смотри, вон уже на качелях качается.

Действительно, с улицы слышался скрип. С некоторых пор Федька преодолел недоверие к шаткой доске и полюбил качели. Вот и теперь он лег животом на доску и тихонько раскачивался, самодовольно посматривая по сторонам и, видимо, позабыв о неприятностях сегодняшнего дня.