Золотая Грива

Сутки в тайге

Созревает голубика. Дед Аким предлагает Горке сходить на сборы на один из недалёких ягодных куреней с ночёвкой. Баба Лина хоть и волнуется – мало ли что может ночью случиться, вон сколько лихого люда шастает ныне по тайге, – но внешне не выдаёт своего опасения. Однако дед Аким догадывается:

– Вы, Алина Агаповна, не беспокойтесь! Место там тихое. Окружено болотами. Если не знаешь тропы, то и не пройдёшь. Вот там никого и не бывает. Я с собой ружьецо возьму, да и Лаки с нами. Утречком уйдём и следующим утречком вернёмся. Да и связь по мобильникам в том местечке не пропадает. А первую ночь в тайге Егор Данилович на всю жизнь запомнит. Это как первая любовь, – смеётся дед Аким.

Баба Лина провожает ягодников в тайгу, как на фронт, и вздыхает, и обнимает, и след крестит.

Горка и дед Аким идут по окраине болота. Мох под ногами мягко проседает, чавкает жижа, пружинят кочки. То тут, то там попадаются на глаза приземистые, как горбуны, чахлые деревья.

Горка несколько раз не попадает ногами по центру кочек и чуть не по колено ухает в холодное блюдце воды.

Дед Аким слышит его недовольное пыхтение за спиной и понимает, в чём дело. Он сворачивает с тропы в сторону сопки. Вскоре они выходят на сухую поляну.

– Давайте, Егор Данилович, тут ненадолго отаборимся, разведём костерок и обсушимся.

– И зачем они нужны, эти болота? – Горка недовольно стягивает резиновые сапоги, чтобы снять их для просушки.

– Нужны, Егор Данилович, очень нужны. Вот болотце доставило вам некоторую неприятность, а вы уже на него рассердились.

Дед Аким обдирает кору со старой высохшей берёзы, обламывает ветки.

– Запомните, Егор Данилович, в природе нет ничего ненужного, ничего лишнего. Природа – величайший и самый рачительный хозяин.

Дед Аким разводит костёр. Втыкает неподалёку две палки. На них надевает сапоги Горки.

Появляется Лаки, мокрый с лап до головы. Он прыгает вокруг хозяев. Отряхивается. Алмазным веером летят во все стороны брызги. Глаза его светятся счастьем.

– Вот видите, Егор Данилович, как радуется болоту Лаки. Кого-то гонял там или играл.

– С кем там играть? – хмурится Горка.

– О-о-о! Болото – родной дом для многих живых существ. Там гнездятся лягушки, журавли, цапли, волчки, выпь, чибисы, ондатры, бобры. Это вообще на всех болотах. На наших таёжных – поскромнее. У нас они небольшие, выпуклые. Учёные их называют сфагновыми, верховыми. А знаете, каково главное назначение болот?

– Не знаю, – продолжает хмуриться недовольный Горка.

– Они являются хранителем огромных запасов воды. Вот вам известен такой предмет, как губка?

– Конечно! Это такая очень мягкая штука с дырками. Баба Лина моет ею посуду.

– Правильно. Губка хорошо всасывает и удерживает воду. Вот так же ведут себя болота. Во влажную погоду – дожди, снегопады, туманы, – они, как губки, впитывают в себя воду из воздуха и окружающих земель и хранят её. Если случается сухое время года, то щедро отдают влагу обратно. Многие великие реки на земле берут начало в болотистых местах, а по пути движения пополняются ручьями, которые тоже рождаются в болотах. Они являются аккумуляторами воды в природе. Вот так-то, мой юный друг!

Солнце в облачной пелене поднимается к полудню. Сапоги просыхают. Костёр догорает. Дед Аким тщательно затаптывает угли.

– Ну-с, мой юный друг, вперёд! Ещё метров сто – и курень голубики. Она, кстати, тоже растёт на слегка заболоченных местах, как и клюква, и морошка, и моховка. И люди придумали каждому месту своё название: зыбун, ходун, топь, кочкарник.

– А мы на какое идём? – интересуется Горка. Он уже забыл о своей обиде на болото. Ему не терпится встретиться с голубикой.

– Думаю, на кочкарник. Воды там открытой нет, но влажно.

Вскоре ощущается запах болотного багульника. С ним Горка знаком. Если долго находиться в его зарослях, то начинает болеть голова, зато прекрасно очищается носоглотка. Багульник всегда соседствует с голубикой.

Появляется, наконец, и она. Ягоды крупные, сочные, ядрёные, похожие размером на виноград.

– Ну, Егор Данилович, ведерко мы с вами наберём махом. Отменный курень. Давно такого не встречал.

Дед Аким обвязывает колени полиэтиленовой плёнкой от голеней до самого паха, помогает Горке. Это для того, чтобы можно было обеими руками собирать ягоду, стоя на коленях. Земля влажная. На корточках – быстро затекают ноги, а в рост – вниз головой – появляется боль в темени.

Горка приглядывается, как сноровисто обирает дед Аким хрупкие веточки. Приноравливается и постепенно набирает скорость сам. И, оказывается, это совсем не трудно. По началу ягоды попадают в Горкин рот, вяжут и наполняют желудок чуть горьковатой сладостью. А вскоре идут горсточками только в кружку, а из неё – в ведро.

Через пару часов оно наполняется, по выражению деда Акима, «с опупком». Он разгибает спину, потягивается.

– Кончил дело – гуляй смело. Тут неподалёку есть местечко с родником. Там мы и устроимся на отдых.

Скала уходит прямолинейно ввысь. Частично её лицевая сторона голится гранитом, но на других растут, вцепившись в камни, сосны, лиственницы, берёзки, осинки и мелкий разнообразный кустарниковый чапыжник. В давние времена ветер занёс в расщелины скалы семена разных деревьев, они дали ростки, и так появилось дружное и стойкое семейство.

Из-под скалы выбивается ручей. Вода тонким слоем растекается по ровной поверхности гранитной плиты, устремляется в естественный каменный желобок, блестящим свивом падает с метровой высоты в образовавшееся небольшое озерко и уже из него продолжает дальнейший путь.

– Вот тут, Егор Данилович, и устроимся на ночлег.

Дед Аким достаёт из вещмешка компактный свёрток плёночной двухместной палатки. Вырубает топориком колышки из тонкой сухостоины – для её крепления и с помощью Горки ставит под скалой. Потом рубит лиственничный лапник и густо устилает им землю под пологом. Горка собирает для костра сушняк. Лаки, переполненный счастьем, прыгает рядом, поочерёдно выказывая свою любовь хозяевам.

Дед Аким сооружает таганок из двух вбитых в землю рогулек и поперечной толстой палки. Вешает на него котелок с родниковой водой. Когда она закипает, заливает корейскую лапшу, крошит в неё колбасу, а в оставшийся в котелке кипяток сыпет заварку собственного производства из восьми трав, важной из которых является кипрей.

– Знаете, Егор Данилович, – говорит он, приступая к чаепитию, – есть какая-то магия в еде, приготовленной на костре. Вот дома употребляешь те же компоненты – один к одному, а вкус не тот. Конечно, корейская лапша в пакетах – это утоление голода, не более того. Какая от неё польза? Вот если бы русский супец. Да-а-а! Но вот нет, к сожалению, у меня для него того, чего нужно, а главное – свежего мясца. А оно бывает только у охотников. А я, увы, уже давно оставил этот промысел, хотя мясо употребляю. Большинство населения любит мясо, только не желает знать, как оно добывается. Не очень, надо сказать, это занятие приятно.

– Деда Аким, а ты был охотником? – вдруг спрашивает Горка.

Дед Аким тупится в лёгком раздумье.

– Наверное, был. На любительском уровне.

– Что значит «на любительском»?

– Охотники подразделяются на два вида: промысловики и любители. Те, что добывают зверя профессионально, для получения мяса и шкур и заработка денег, называются промысловыми охотниками, а если ради спортивного интереса, то охотниками-любителями. Пожалуй, я и отношусь ко вторым. Я же, Егор Данилович, занимался научной работой и порой просто вынужден был добывать зверя. Случалось, что ездил в тайгу с компанией. Но, – дед Аким сконфуженно кхекает, – до поры до времени.

– До какой поры? – не отстаёт Горка.

– Можно сказать до той, когда вышел на пенсию. Уговорили меня как-то ребята съездить в тайгу на загонную охоту косуль.

– На загонную?

– Ну, вот обнаруживают охотники стадо косуль и разделяются на две группы. Одна криками да выстрелами пугает животных, гонит их в специальное место, где на номерах их поджидают стрелки. Вот я и стоял на одном номере в распадке. И выскочила на меня косуля, как-то неожиданно. Я из двух стволов картечью – наугад. И попал в ноги. Упала она.

– Картечью?

– Это такие шарики из свинца. Убойная сила! Подбегаю к косуле, а она подняться пытается, голову кверху вздымает, а из глаз слёзы бегут. Вот такие светлые горошины. Никогда в жизни не видел! И у самого – слёзы из глаз. От чужой боли. Вот тогда я и дал себе клятву никогда в жизни больше не убивать никаких зверей, никаких животных.

Замолкает дед Аким. Смотрит в одну точку и моргает, моргает глазами, точно вновь переживает те горькие минуты своей последней охоты.

– Знаете, Егор Данилович, ведь и настоящий охотник-промысловик, тоже испытывает порой это чувство… Ну, как попонятнее выразиться, неловкости, что ли. Убийство не может доставлять удовольствие ни одному нормальному человеку. И у охотника чувство милосердия всегда лежит где-то на донышке сердца.

Вот Филипп Матвеевич – егерь наш, охотник, как говорят, от Бога, мне рассказывал. Встретилась ему как-то в тайге молодая лосиха. Взял он её на прицел, а курок спустить у ружья не может. Стоит лосиха, тёмненькая такая, ножки беленькие, голова точёная; смотрит по сторонам, точно сама себя стесняется. А кругом – ёлочки, кустарничек кудрявый, небо голубое-преголубое. А она стоит и егеря разглядывает. Ну, прямо картина писаная! Как в такую красоту пулю-то пускать? И опустил, Филипп Матвеевич, ружьецо.

Дед Аким выгребает из золы клубни картофеля и подбрасывает в костёр сосновые сучья. Огонь быстро набирает силу. Светлые полосы отсветов дрожат на водной ряби озерка, словно кривые мечи утыкаются в бережка. Серые сумерки опускаются на землю, точно распахивается и раздвигается на несколько метров водная гладь, высвечиваемая лёгким трепетом пламени.

– Осуждаю ли я то время, когда ходил по тайге, брал на прицел ружья и кончик ножа чью-то звериную жизнь? Скорее всего, нет. Так сложилось: миллионы лет человек жил и развивался за счёт охоты, то есть обеспечивал свою жизнь, отнимая её у других. Правильно ли это? Вот эта мысль заставила меня на склоне лет повесить ружьё на стенку. Многое пересмотрел, от многого отказался, ко многому изменил отношение, о многом передумал, но ответить на этот вопрос не мог. И не могу.

– А с медведем ты встречался?

– Да, два раза сподобился.

– Стрелял?

– Стрелял.

– И убил? – в глазах Горки просверкивает страх.

– Не в него стрелял, а в воздух, чтобы отпугнуть. Мишка – зверь мирный. Он злой, когда шибко голодный. Это случается, если что-то ему помешает залечь на зиму спать в берлогу, вот он и шатается по зимней тайге в поисках пропитания. Его так и кличут – шатуном. Он может в голодном ослеплении и на человека напасть. И если его ранят.

– Ну, а когда ты стрелял, это как было?

– Ягоду мы компанией на одной еланьке собирали. Голубику. Мишка её тоже обожает. Вот и появился на куренях. А сборщики-то в основном женщины да подростки. Вот и стали мы кричать да в вёдра стучать, а я – из ружья вверх бухать. Косолапый такого шума не переносит. Удрал в тайгу, пятки смазал.