Детектив и политика 1991 №2

Каз Доловиц

Толстый, одышливый Казимир (или просто Каз) Доловиц, у которого брючный ремень глубоко врезался в пухлый живот, торопливо пробирался сквозь толпу на станции "Гранд Сентрал". В желудке у него бурлило, и от тяжести начинало схватывать сердце. По своему обыкновению он переел за обедом и теперь клял себя за это, повторяя, что он доживет до момента, когда придется пожалеть о своем аппетите, имея в виду что он доживет до смерти от переедания. Смерть как феномен не слишком пугала его, хотя он волновался, что же будет с его пенсией, если он внезапно умрет.

Когда он проходил мимо ресторана, где всего час назад поглотил такое огромное количество съестного, вид изображенного на рекламе цыпленка вызвал у него приступ тошноты.

Он толкнул дверь с табличкой "Служебное помещение. Посторонним вход воспрещен" и вошел в туннель.

Интересно, думал он, многие ли наши служащие знают об этом туннеле, который давно уже не используется. Рельсы убраны, но их ложе осталось в целости. Проходя по туннелю своей неуклюжей, тяжелой походкой, он то там то здесь видел сверкающие в темноте глаза. Это был передовой отряд армии одичавших котов, годами живших в туннеле вдали от солнечного света, питавшихся крысами, которые здесь водились тысячами. "Тут попадаются такие здоровенные крысы, которые могут поднять тебя и понести", — торжественно сообщили ему в первый же день его работы диспетчером. Еще более страшные легенды ходили о крысах из отопительной системы "Пенн-Сентрал". Одна из таких легенд повествовала о преступнике, который забрался в туннель, спасаясь от полицейских, заблудился и был обглодан крысами до костей.

Прямо на него мчался поезд. С улыбкой он продолжал спокойно продвигаться ему навстречу. Это был северный экспресс, который спустя секунду свернул в сторону. Естественно, в тот первый день двенадцать лет назад никто не предупредил его об этом, и, увидев летящий навстречу экспресс, он пережил приступ неподдельного ужаса. Теперь для него самого было маленькой радостью провести новичка по туннелю и понаблюдать, что случится, когда тот увидит поезд.

Неделю назад он сопровождал на экскурсии по подземке коллег из Токио и, конечно же, не упустил случая проверить на практике пресловутую "восточную невозмутимость". Какая там невозмутимость! Как только северный экспресс с ревом помчался на них, они перепугались насмерть и чуть ли не заорали от страха. Однако они быстро оправились и всего полминуты спустя уже жаловались на вонь в туннеле. "Что ж, — пришлось сказать ему, — это туннель подземки, а не ботанический сад". Японцам не понравилась и сама диспетчерская, которую они нашли неуютной, обшарпанной и мрачной Ерунда, подумал тогда Доловиц. Конечно, не дворец, а просто длинная, узкая комната, несколько рабочих столов с телефонами и туалет. Но ведь, как известно, не красна изба углами… Достопримечательностью диспетчерской было огромное контрольно-демонстрационное табло, занимавшее целиком одну из стен. На его экране световыми точками и линиями обозначались перемещения всех поездов. Все это переливающееся сияние было наложено на карту-схему линий подземки, на которой были четко прорисованы пути и станции.

Он поднялся по ступеням и вошел в диспетчерскую — контрольный центр, работой которого он руководил восемь часов в сутки. Он и его коллеги называли это диспетчерской "башней" — название, унаследованное от старых башен, которые воздвигались в ключевых узлах железных дорог в прежние времена.

Доловиц оглядел помещение. Его подчиненные были, как обычно, заняты наблюдением за движением на демонстрационном табло и телефонными переговорами с диспетчерами других "башен". Его взгляд остановился на миссис Дженкинс. Женщина-диспетчер! И к тому же негритянка. Он никак не мог свыкнуться с этим, хотя она проработала уже почти месяц. Что ж, придется привыкать. Говорят, все больше женщин приходят учиться на диспетчеров. Того и гляди, они полезут в машинисты, или как их называть — машинистки? Правда, нельзя сказать, чтобы у него были основания для недовольства работой этой Дженкинс. Она спокойна, аккуратна, компетентна. И все-таки…

Из левого угла комнаты ему сделал знак Марино. Доловиц подошел к его креслу и встал за спиной. Судя по табло, поезд местного значения встал где-то на перегоне между 28-й и 23-й улицами.

— Стоит и ни с места, — прокомментировал Марино.

— Это я вижу, — отозвался Доловиц. — И давно?

— Минуты две-три.

— Позвони в Центральную, пусть свяжутся по радио с машинистом.

— Уже сделано. Они вызывают его, но он не отвечает.

Доловиц мог представить себе несколько причин, почему машинист не отвечает на вызов. Вероятнее всего, его просто нет в кабине. Он мог, например, выйти, чтобы привести в порядок неисправную дверь одного из вагонов. Если бы случилось что-то более серьезное, он бы вызвал ремонтную бригаду. Однако, как бы то ни было, машинист первым делом обязан был сообщить о происшествии в Центральную диспетчерскую. Продолжая неотрывно следить за табло, Каз сказал, обращаясь к Марино:

— Если только он не полный кретин, у него, скорее всего, не в порядке передатчик, и он просто ленится добраться до ближайшего телефона. Однако они у нас избаловались!

Когда он пришел работать сюда, такого удобства, как двусторонняя радиосвязь, не было и в помине. При любой неприятности машинисту приходилось выбираться из кабины и идти по туннелю к ближайшему телефону, которые располагались по всему маршруту с интервалами около 200 метров. Телефоны и сейчас оставались на своих местах на случай крайней необходимости.

— Ох, он у меня получит, этот сукин сын! Я ему закатаю по первое число, — сказал Доловиц, пробуя подавить пробивавшуюся наружу мощную отрыжку. — Какой это поезд?

— Это "Пелхэм, 123", — ответил Марино. — Смотрите, он начал двигаться. Да, но будь я проклят!.. Он движется назад!