Легче пёрышка

Старик фыркнул.

— И много толку от тех знаний? Сильно ли тебе поможет умение ковыряться в земле деревянной мотыгой, в наш просвещённый век пара и электричества? Слишком поможет умение махать двуручным мечом или стрелять из лука, если можно взять в руки винтовку или револьвер! Много кладов зарыл какой-нибудь крестьянин, едва наскребающий на жизнь?

— А может, — не сдавался я, — в прошлой жизни был крутым кузнецом! И знал забытый секрет кузнечного мастерства!

— Например?

— К примеру, умел ковать диамантитовую сталь!

Дядя Мило фыркнул. Я не понял, в чём дело, но улыбнулся в ответ. Лицо старика начало краснеть и мне показалось, что ему стало плохо, поэтому я влез на стойку, готовый в любое мгновение прийти на помощь, пусть и не имел понятия как. Лицо его краснело и щёки раздувались, и когда я уже готов был бежать на улицу и звать хоть кого-то на помощь, проклиная раннее утро и отсутствие завсегдатаев, дядя Мило взорвался. Хохот его был глубоким, гулким и совершенно неудержимым. Беспокойство за старика вмиг сменилось глубокой обидой.

— Кузнец! Диамантит! — дядюшка растирал по щекам слёзы. — Сколько раз я слышу эти сказки! Волшебные мечи, способные резать любую сталь! Такие крутые, что их секрет был потерян сотни лет назад! Тайная ложа секретных кузнецов, хранившая секрет и унёсшая его в могилу!

— Потому что они были отважными и не сломились под пытками!

— Лави, малыш! Я постоянно слышу сказки о древних мудрецах, которые знали то, что нам неведомо ныне! О сгинувших в истории секретах, которые нам никогда не повторить! Это дерьмо!

— Но…

— Самое настоящее дерьмо! — дядя Мило выхватил револьвер из набедренной кобуры и ловко провернул его на пальце. — Посмотри на эту крошку! Высокоуглеродистая сталь! Воронение! Бронзовые накладки! Пусть какой-то древний пердун попробует повторить своим дурацким молотком! Лави, все утерянные секреты стали таковыми только потому, что перестали кому-либо быть нужны. Может быть диамантит и хорош. Но хорош он был сотни и сотни лет назад, против говёных клинков из болотного железа. Тогда и простая сталь была редкостью. А сейчас есть литейные конверторы, промышленность! Паровые машины! Прогресс! Наука! Печатный пресс!

Я вздохнул. Дядя Мило был ярым фанатом всего нового и мог так разговаривать часами. Пусть это было всегда захватывающе, но сейчас меня интересовало другое.

— А магия? — перебил его я.

— Что магия?

— Ну, а вдруг в прошлой жизни человек был магом?

— Пф, много ли ты видел магов? За сорок лет службы я их встречал только восемь раз, да и то, один раз почти не считается — мы наблюдали издалека за сражением, а идиотов подойти поближе как-то не нашлось! Так что не быть тебе магом, сынок.

— Ну всё равно, — я упрямо мотнул головой, — уметь махать мечом — тоже круто! Ребята бы обзавидовались!

— Ребята? Твои дружки-сорванцы? — на лице Мило появилось сочувствие. — Это самое тяжёлое. Все, кто Проснулся, лишены детства.

— Но почему?

— Проснувшийся — он как взрослый, запертый в детском теле. Возиться со сверстниками ему неинтересно, а те, кто постарше — его не примут, ведь он — говорящая взрослыми словами малышня. У взрослого не по годам умный ребёнок может вызвать умиление, но по-настоящему равным он ему не станет. И пока Проснувшийся не подрастёт, он обречён на одиночество.

— Ну а вдруг всё-таки вспомнит что-то важное, что-то неизвестное! — не сдавался я. Перспектива быть кем-то типа говорящего кота для окружающих взрослых, или возомнившего о себе засранца среди друзей, возможно, к тому моменту бывших, меня совершенно не радовала.

— Может и такое бывает, — пожал плечами дядя Мило, — но я подобного не слышал. И, насколько я знаю, Дейни Школяр тоже. Но может он просто не доучился?

Я тоже на это надеялся. Очень.

* * *

В прошлой жизни я читал очень много книг о различных путешественниках между мирами. Не только про тех, кто переносился в новый мир телесно, но и тех, чья душа находила приют в новом теле. И, вроде бы, я подходил под определение последнего. Но я совершенно не чувствовал себя попаданцем. Славный парень Славен Боранич — это я, но при этом Назар Константинович Светёлкин — тоже моё имя. Непрекращающиеся сны не показывали ничего нового — они были словно потоком далёких воспоминаний, всего, что я когда-то помнил и знал, но подзабыл за семь лет новой жизни. Я словно просто переехал в другую страну, а потом весточка из дому заставила вспомнить тех, кто остался на родине, тех, кого я любил. Тех, с кем не суждено встретиться вновь.

Я скучал по ним. По жене, женщине, которую любил больше жизни. По своим двоим сыновьям, с которыми был рядом на всех стадиях взросления: соски, погремушки и грязные подгузники, книги и планшеты, конструкторы и машинки. Я пересмотрел с ними кучу мультфильмов, переиграл кучу игр, и перечитал им кучу книг. Я вырастил их и отправил во взрослую жизнь. Я был на их свадьбах и полюбил их избранниц как родных дочерей. Мы с любимой дождались первого внука и вот-вот ожидали второго. Мы были счастливой и дружной семьёй. Я не знаю, как завершилась моя жизнь. Я не знаю, умер ли своей смертью, дожив до глубокой старости, попал в аварию или подхватил неизлечимую болезнь. Тот механизм реинкарнации, что направил мою душу сюда, оказался достаточно милосердным, чтобы окончательно удалить любую память о финале, но слишком жестоким, чтобы позволить вспомнить, что я когда-то имел и потерял.

Прогнозы дяди Мило оказались слишком точны. Пятидесятилетний мужчина не может притвориться ребёнком. Я очень любил детей, обожал нянчить внуков, а значит, как мне казалось, проблем не возникнет. Ошибка. Мне не хватало искренности — я смотрел на друзей с высоты собственного опыта, как на забавных озорных малышей, одним из которых пытался притворяться. Дети могут быть прекрасными созданиями, а могут и стать мелкими злобными зверьками, ненавидящими тех, кто не такой как они. Их могут воспитывать взрослые, но то же самое, исходящее от сверстника, приводит их в ярость. Друзьям я перестал быть интересен, и они сами по себе от меня отдалились.

Настало время пойти в начальную школу — в нашей стране было обязательное начальное образование. Пусть языки, на которых я умел читать и писать в прошлом мире, сильно отличались, но это был всё тот же фонетический алфавит, и даже буквы привычно писались слева направо. В школе я стал круглым отличником, вызывая восхищение учителей и ненависть сверстников. Как показали дальнейшие события, не все конфликты можно решить словами, а в дворовой драке, в особенности двое и больше на одного, всё решает лишь телесная сила. И разница в возрасте в пару лет может быть непреодолимой пропастью. У меня был выбор, либо многие годы избегать своих обидчиков, либо сделать так, что они будут избегать меня. Я выбрал последнее, пусть и не горжусь этим. Взрослый человек, планирующий действия на несколько ходов вперёд, может доставить неприятности даже тому, кто гораздо сильнее. Взрослый человек, которого пару раз заставили есть землю, помогая ударами ног по бокам, перестаёт думать: «они же глупые дети». От меня отстали — ведь я всегда бил в ответ: больно, подло и скрытно. Друзей мне это не принесло, со мной почти не общались, лишь старые соседские приятели не игнорировали меня, пусть и держали некоторую дистанцию. И я был им за это очень благодарен.

Оказалось, что у ребёнка, которому не нужно играть со сверстниками, появляется масса свободного времени. Мне было практически нечем заняться — не было друзей, не было особых хобби, не было забот. Это меня не устраивало. Взрослому духом человеку, пусть даже и в детском теле, дееспособному и здоровому, было унизительно принимать заботу от окружающих, быть беззаботным иждивенцем. И пусть тётушка Фирца активно возражала, утверждая, что ещё один сорванец, особенно такой спокойный как я, для неё не проблема, но повиснуть безучастным грузом у неё на плечах я не мог. У меня самого когда-то было двое сыновей, я знал, какими сложными могут быть дети, а её трое лоботрясов были кем угодно, только не пай-мальчиками.

Я начал искать работу. Искать любую подработку, любой способ заработать, взять, если не деньгами, то продуктами или вещами. Как оказалось, детская рабочая сила не была нарасхват. Мне удавалось перебиваться прополкой огородов, выпасом гусей, сбором сорняков на корм домашней живности, иногда получалось подменить пастуха — тогда я управлялся с коровами или овцами. Изредка я красил заборы, помогал с уборкой в домах, лазил по деревьям собирая яблоки, в общем, делал всё то, куда можно пристроить ловкого маленького сопляка. Тётя Фирца не хотела принимать мои заработки, мне пришлось настоять. И лишь вскоре я понял, какой обузой был до того, и насколько моя работа облегчила ей жизнь.

Однажды, когда я забежал к дяде Мило передать записку от тётушки, тот ухватил меня за шиворот и тщательно расспросил о житье-бытье. Я рассказал всё без утайки — к тому времени я почти гордился своими достижениями. В ответ получил подзатыльник — для взрослого человека это было очень обидно. А затем мне достались короткая нотация и предложение постоянной работы — тут уж я готов был дать подзатыльник самому себе.

Я знал, что Марисья — одна из официанток в таверне, девушка с большими грустными глазами — выходит замуж и переезжает к мужу в соседний городок, но как-то не подумал о том, что образовалась вакансия. В моём представлении две весёлые официантки были чем-то фундаментальным, непременным атрибутом таверны «У Мило», таким же неизменным, как и усатый старик со шрамом на глазу за блестящей надраенной стойкой.

Так я стал мальчиком на побегушках в месте, которое мне стало большим домом, чем родительский дом. Кстати, ещё одну официантку дядя Мило всё же нанял — он тоже считал весёлых девчушек неизменной частью своего заведения. Я помогал поварихе на кухне, бегал по городу, доставляя еду и выпивку, отвозил на телеге обеды на шахту и лесопилку, иногда помогал официанткам — большинство посетителей были местными и были в курсе моей жизненной ситуации, поэтому оставляли неплохие чаевые (которые я, смирив гордость, с благодарностью принимал).

Несколько раз дядюшка расспрашивал о моём прошлом. Мне было нечего скрывать, я охотно отвечал на вопросы одному из самых дорогих мне людей. Мои рассказы вызывали у него восхищение. Пусть значение компьютеров, телефонов и интернета он не мог оценить в полной мере, отмахиваясь, как от глупого баловства, но автомобили, самолёты и поезда захватывали его воображение, что уж говорить о ракетах, летающих в космос и людях, ступающих на поверхность Луны или Марса. Узнав, что в прошлой жизни я закончил политехнический университет, и как инженер приблизительно знаю строение большинства устройств своего мира, он пришёл в бурный восторг. Мило признал, что знания прошлой жизни иногда всё-таки могут быть полезными, однако посоветовал мне помалкивать, и не рассказывать о них никому. Впрочем, это и так было моим намерением — приюты слабоумных в этом мире существовали.

Жизнь моя наладилась, вошла в привычную колею. Но однажды в наш город пришёл маг.