Забытьё

Вначале всё напоминало их посиделки у Гермионы в кабинете, но потом, когда она вдруг решила сделать комплимент его квартире и магазину…

— У вас здесь так уютно. Наверное, вам здесь очень нравится?

— Нравится, да… — Снейп улыбнулся было, но его улыбка погасла.

Его пальцы вцепились в кромку стола, а взгляд вдруг затопили такая мука и запредельная тоска, что Гермиона, не думая, чисто инстинктивно накрыла его руки своими в нелепой попытке не то поддержать, не то утешить. После больницы Снейп казался ей необыкновенно молодо выглядящим, словно годы сошли с него вместе с тяжёлым грузом воспоминаний. Но сейчас он будто заново постарел.

— Мне страшно, Гермиона… — его голос был хриплым и тихим, на границе шёпота. — Мне так страшно. Я не знаю ни кто я, ни зачем я здесь. Всё вокруг такое замечательное… и такое ненастоящее. Я просто хочу почувствовать… кто я.

Первое прикосновение его губ к её было невесомым. Не поцелуй даже, а вопрос: можно? Его дыхание казалось горячим и солёным, будто от всех слёз, что ему не довелось выплакать. Ответный вздох Гермионы больше напоминал всхлип. Можно? Нельзя, конечно же, нельзя, потому что это было неправильным, потому что… Но Снейп не дал ей додумать.

Его губы прижались к её: жадно, отчаянно, неотвратимо. Он подался вперёд, вставая и нависая над ней, по-прежнему сидевшей на стуле, его рука скользнула по её затылку, спине, обвила талию и потянула на себя. Кровь в висках стучала так, что грохот свалившегося стула показался тихим шумом где-то на границе слышимости. Гермиона не могла вспомнить, исчезли ли пуговицы на её блузке, или Снейп просто расстегнул их одну за другой с такой сноровкой, что уже в следующий момент она почувствовала его руки на своей груди и шее. Не размыкая объятий, он подсадил Гермиону на столешницу, край длинной юбки задрался, и туда, туда где лёгкий сквозняк холодил голую кожу, устремилась ладонь. Пальцы подцепили край трусиков — и Гермиона едва не вскрикнула: её нижнее бельё исчезло, обжигая кожу остаточным магическим следом.

Он вошёл в неё слишком быстро, и, если бы она не дрожала от ей самой непонятного возбуждения, заставлявшего откликаться на каждое прикосновение Снейпа волной лихорадочного жара, это причинило бы боль. Гермиона и так ощутила её — тупую и ноющую, поднимавшуюся из низа живота до самого пупка и заставлявшую сжиматься. Один толчок, другой, третий — и вот уже боль была не важна, по окаменевшим на мгновение мышцам прошла волна расслабления, податливой покорности, шедшей навстречу этим движениям, хотевшей большего, искавшей его. Язык Снейпа проник между её разомкнувшимися в беззвучном крике губами. Глубоко, ещё глубже, казалось — до самого горла.

Отрезвление было совсем близко, когда вдруг один из толчков вызвал в ней такую яркую вспышку наслаждения, что по телу будто прошёл электрический ток. Глаза распахнулись сами собой, встречаясь с затуманенным, хмельным, нездешним взглядом Снейпа, чьи полуопущенные ресницы намокли то ли от пота, то ли от слёз. Он выдохнул, внезапно ослабляя хватку, едва ли не падая на столешницу, но всё ещё цепляясь за Гермиону.

Она не почувствовала, как он вышел из неё. Она не чувствовала вообще ничего, в голове была гулкая пустота, в теле — лёгкость привидения. И только губы Снейпа, вновь нашедшие её всё тем же робким, нерешительным прикосновением, будто ничего и не было, — вернули её на землю.

— Я люблю тебя, — прошептал Снейп. — Люблю.

* * *

Он уснул прямо на столе, подтянув ноги в позу эмбриона и почти не дыша. А Гермиона сидела на краю и плакала. Шатаясь как пьяная, она тыкалась по квартире, не в силах вспомнить, где же ванная комната. А включив душ, не сумела стоять и села прямо на кафельный пол, позволяя воде себя обтекать.

Она понимала, что должна перестать с ним видеться. То, что произошло, и так было настолько неправильно, что находилось где-то за пределами слов. Если бы Снейп владел своей памятью… Гермиона хотела подумать, что не только он ни за что к ней не прикоснулся бы, но и она, Гермиона, ни за что бы не… Ох, чёрт.

Вызванный в памяти образ Снейпа-учителя вызвал болезненную тяжесть внизу живота. Нет, ей теперь не поможет, даже если он станет собой прежним. А вот ему… Он возненавидит её, не иначе. И будет прав.

Но ведь она не лгала ему, она рассказала про его любовь к Лили и даже показала её фотографию, хоть это и было риском: кто знает, когда очередная газета решит ещё раз напомнить всем о биографии «мальчика, который победил Волдеморта ещё в колыбели»? Снейп вроде бы растрогался, глядя на колдофото, и забрал его себе.

Что ещё она могла сделать?

«Не отвечать на поцелуй. Вырваться. Попрощаться, извиниться и уйти. Остаться друзьями».

Гермиона едва не завыла, скорчившись на полу. Неужели можно не заметить, как влюбляешься? Неужели можно ни о чём не подозревать, пока не станет слишком поздно?

Внутренняя поверхность её бёдер по-прежнему была липкой. Сперма. А Гермионе даже не пришло в голову предохраняться. Ну да, конечно, она же ни с кем не встречалась. Кто мог подумать, что всё обернётся… так?

Словно сомнабула, Гермиона поднялась, сняла с держателя душевую головку и принялась охаживать себя со всех сторон струями воды. Вычистить себя полностью. Не оставить ни миллиметра кожи, которая помнила бы его прикосновения…

Гермиона снова заплакала. Перед глазами встал Снейп, потерянный и ищущий у неё утешения. Как она его оставит? Как?

Выхода не было и не предвиделось. Так Гермиона думала, пробираясь к входной двери с туфлями в руках — чтобы не шуметь. А потом её обняли за плечи. И туфли не понадобились, потому что по дому Снейпа можно было ходить и босиком.