Забытьё

Лето две тысячи четвёртого года

В дверь постучали. Кто-то из авроров прокричал «войдите», но стук повторился.

— Опять сова, — проворчал себе под нос старший аврор Коннор и взмахнул палочкой.

Действительно, в кабинет залетела взъерошенная коричневая сова, зависла над столом аврора Поттера, бросила свиток и пулей вылетела обратно, не подождав ответ и не задержавшись, чтобы выпросить лакомство.

Авроры вернулись к своим делам, не особенно заинтересованные, хотя совы влетали в кабинет уже трижды за это утро. Первый день месяца, да ещё и первый рабочий после Мидсоммера — повод для корреспонденции. И для неприятностей. Ничего нового: люди и совы появляются в поле зрения авроров только чтобы заставить их бежать куда-то сломя голову.

Гарри тем временем развернул свиток. Всего четыре слова и жирная клякса в конце, смазавшая восклицательный знак в лохматую каракатицу:

«Он пришёл в себя!»

Гарри вздрогнул. Он должен был отпроситься с работы и как можно скорее прибыть в Мунго, но что-то в глубине его души противилось этому. «Может быть, заглянуть туда после работы? Что изменят эти несколько часов? И вообще: что я скажу? Будет ли это уместно?»

О, Гарри мог выдумать ещё дюжину оправданий. Но он слишком хорошо понимал, чего они на самом деле стоят. Боялся он этой встречи? Да. Или нет. Скорее привык бояться, думая, как всё произойдёт, когда Северус Снейп, наконец, выйдет из комы.

«Вот и посмотрим».

Не откладывая дольше, Гарри поднялся, снял со спинки стула мантию и вышел из кабинета.

* * *

В фойе больницы его встретила Гермиона.

— Ну как? — поинтересовался Гарри, быстро целуя подругу в щёку. — Как он?

Она скорчила кислую гримасу:

— «Физически здоров», — обняла себя руками за плечи и поёжилась.

Что-то явно было не так. Гермиона не казалась довольной, а ведь ей следовало: шутка ли, после пяти лет в коме пришёл в себя пациент, восстановительная терапия которого легла в основу её дипломной работы. Но всего пару месяцев назад сдавшая все экзамены «медиведьма Грейнджер» молчала, смотрела куда-то в сторону блуждающим взглядом и вообще выглядела так, будто ей отчаянно хотелось закурить. Гарри невольно поймал себя на том же желании. Её нервозность была заразительна, а молчание превращалось в пытку.

— Но? — резче и громче, чем хотел, спросил он.

— Тише, ты не у себя в Аврорате, — шикнула на него Гермиона, сердито сверкнув глазами, и Гарри едва не улыбнулся: пока она могла устраивать разносы, всё не могло быть так уж плохо.

Но улыбка застыла на губах. Свет лёг чуть по-другому, и стало заметно, какие тёмные тени залегли под глазами Гермионы. В уголках губ — тонкие морщинки, кожа бледная и немного желтоватая. Грейнджер была не просто рассеянной и задумчивой, а смертельно усталой и какой-то отчаявшейся. Как будто её снедала изнутри какая-то неразрешимая задача, и она раз за разом прокручивала варианты, чтобы снова наткнуться на тупик.

— Физически здоров, — повторила она со вздохом. — Но ничего о себе не помнит. Ни кто он, ни как его зовут, ни откуда…

Вот так поворот. Итак, разговор начистоту откладывается. Против воли, Гарри ощутил нечто вроде облегчения. Вернее, ощутил бы, если бы не несчастный вид Гермионы, чей обычно наутюженный до жёсткости ярко-лимонный халат висел неопрятными мятыми складками, а волосы спутались в настоящее гнездо. Гарри постарался настроить себя на сочувственный лад:

— Совсем ничего?

Гермиона громко безрадостно расхохоталась, да так, что несколько пациентов и их родственников, очутившихся в тот момент в фойе, испуганно вскинули на неё взгляды.

— О, он помнит много всего. Как варить Волколычье зелье, в какую сторону помешивать напиток Живой смерти. Как убрать следы Сектумсемпры или сделать так, чтобы они остались навсегда… — наконец-то она заметила, что жестикулирует, как какая-нибудь чокнутая, да ещё то и дело пытается вцепиться пятернёй в свою и так всклокоченную причёску. Видимым усилием воли Гермиона заставила себя говорить и выглядеть спокойно. — Одним словом, все его знания при нём. Но он абсолютно ничего не помнит о себе. Консилиум думает, это последствия шока.

От Гарри не укрылось, что она сделала ударение на «консилиум».

— А ты так не думаешь? — скорее утвердительно, чем вопросительно, предположил Гарри.

Она снова сердито передёрнула плечами:

— Конечно, укус змеи это не праздник. Но он испытывал стрессы и похуже… Если только само извлечение воспоминаний, когда он был ранен, что-то повредило. Кстати, представь себе, даже во сне его нельзя было просканировать легиллименцией. И сейчас нельзя. Врачи говорят: «чёрный ящик».

На этот раз ей удалось приглушить истерический смешок, но Гарри всё равно посмотрел на неё с укоризной:

— Не стоит тебе так перенапрягаться. Я думаю, всё уладится само собой. Память потом всегда возвращается, верно? А если и нет, ты сделала всё, что могла. Может, это к лучшему: наконец-то у Снейпа появится возможность отдохнуть от своего прошлого, — он приобнял Гермиону за плечо и добавил: — Ты хоть вообще спала?

Она сердито потёрла красные глаза.

— Ты не понимаешь, Гарри. Дело не только в том, что я хотела… — её голос на мгновение охрип, как будто Гермиона еле-еле сдержалась, чтобы не заплакать, — хотела быть чем-то полезной Снейпу: после всего, что он сделал для нас. Меня это тоже коснётся. Экспериментальный метод вывода из комы — моя дипломная работа. Если выяснится, что амнезия как-то связана с тем комплексом зелий и заклинаний, что я ему давала… у меня могут отнять диплом!

— Бред какой-то, — фыркнул Гарри. — Это так не работает.

— У маглов — не работает. А здесь работает, — отрезала Гермиона. — Знаешь, сколько научных степеней по алхимии было аннулировано после исследования Фламеля? Одним словом… — она неожиданно широко зевнула: — я в растерянности. Может, ты и прав: всё образуется, а я просто паникёрша… Ну а ты? — резко переменила она тон разговора. — Хочешь его увидеть? Он сейчас завтракает.

Так получилось, что как раз вчера Гарри был с экскурсией на экспериментальной ферме магических существ, которых выращивали на артефакты для министерства. Поэтому на предложение Гермионы чуть не брякнул: «Обещаю с рук не кормить». Но вовремя сдержался и только помотал головой.

— Нет. Пусть отдыхает. Если ты, конечно, не думаешь, что я могу как-то вернуть ему память. Всё-таки последний, кого он видел перед тем, как…

Глаза Гермионы зажглись — но почти сразу же снова погасли.

— Нет, ты слишком сильно изменился.

Гарри виновато потёр бородку-эспаньолку и провёл рукой по короткому ёжику волос на голове. А что делать, если аврору удобнее стричься почти «под ноль»? Глаза и те из ярко-зелёных стали скорее зелёно-серыми — усталость…

— Я лучше ему твою фотографию покажу, — решила Гермиона и куда-то засобиралась: не иначе как проверять гипотезу. — Ладно, иди тогда. Прости, что оторвала от работы.

* * *

Попрощавшись с Гермионой, Гарри почти сразу же забыл и об их разговоре, и о Снейпе. Прошедшие годы научили его не фиксироваться на ситуациях, которые он не в силах был изменить, а квартальный отчёт по раскрываемости краж в Лютном сам себя не напишет. Если что, Гермиона сама с ним свяжется, — решил Гарри.

И она связалась.

Неделю спустя, когда Гарри зашёл пропустить рюмочку в «аврорский» (то есть, кроме авроров туда почти никто не заходил) паб, перед тем, как идти домой. Гермиона даже не стала скрывать, что пришла поговорить о Снейпе. Начала, впрочем, с хорошей новости.

— Профессор Эш, бывший моим рецензентом на защите, вступился за меня перед комиссией. Он обратил внимание, что у Снейпа полностью сохранна память на события и профессиональная память. Такие высокие показатели нельзя получить при повреждении мозга, а значит — зелья ни при чём. Эш высказал предположение, что в блоке автобиографической памяти виноват слив воспоминаний в предкоматозном состоянии, — поделилась Гермиона, дожёвывая второй бутерброд.

Она явно приободрилась по сравнению с последней встречей, но стресс ещё сказывался — иначе ни за что даже не прикоснулась бы к еде, которую подают в пабах. Ведь любой бармен знает, что авроры приходят сюда не есть, а потому понятие «свежести» носило очень условный характер — что-то вроде «пока не пытается убежать — можно есть».

— Ну а сам он как?

Гарри не был уверен, что хочет развивать тему про Снейпа — тем более, что память к тому, судя по всему, пока не вернулась, но долг дружбы требовал поддержать разговор. Тем более, зачем-то же он Гермионе понадобился… Впрочем, а с кем ей ещё поговорить? Гарри некстати вспомнил, что Рон, расставшийся с Гермионой почти два года назад, теперь планировал жениться. Она не могла не знать и вряд ли могла об этом не думать. Что ж, возможно, уход Гермионы в работу и неестественная одержимость Снейпом объяснялись именно попытками перестать следить за жизнью давно-уже-бывшего-парня-и-друга.

— Он меня пугает, — призналась Гермиона, пригубила стоявший на столе кофе и поморщилась: — Почти остыл, зараза! Ты понимаешь, Гарри, он такой… компанейский. Нет, он застенчивый и немного странный, но… вот вчера он мне улыбнулся. И? Что же мне с ним делать?

— Ну, хорошо, когда люди улыбаются, — пожал плечами Поттер. Конечно, картина улыбающегося Снейпа выглядела, мягко говоря, странно. Но Гарри всё равно не видел повода для паники.

— Не делай вид, что не понимаешь! Снейп. Улыбнулся. Мне. Мне! Я всегда его раздражала. Эмоции — последнее, что остаётся от памяти, даже когда она стёрта. Когда я показала ему твоё фото, он, кстати, загрустил.

Гарри уже научился на подобное не обижаться: у медиков свои представления о плохом и хорошем. А Гермиона продолжила:

— Погладил фото пальцем и сказал: «Какой печальный мальчик. Мне кажется, у него была тяжёлая жизнь».

Ну, это было уже слишком… Гарри одним махом допил остававшийся в стакане огневиски и поморщился.

— Слушай, без этой информации я мог бы и обойтись. Скажешь мне, когда к нему вернётся память. А до тех пор… Драккл, человек имеет право улыбаться, даже если он Снейп!

С этими словами Гарри бросил деньги на стол, подхватил верхнюю мантию и встал. Возможно, дело было в тяжёлом дне или опьянении, но он вдруг понял, что смертельно устал от этой истории. И хорошо бы никогда о ней больше не слышал. В ушах по-прежнему звучало «какой печальный мальчик…». Какого драккла? Да, он был многим обязан Снейпу, но Гарри уже и так сделал всё, что мог.

Он даже заставил журналистов забыть о той идиотской тираде на поле перед Хогвартсом, когда Гарри перед финальной схваткой с Волдемортом сказал первое, что ему пришло в голову. То, что затмило в глазах самого Гарри даже поступок Дамблдора, и о чём он не мог перестать думать даже перед лицом возможной смерти. Снейп любил Лили Эванс. Драккл. Драккл, драккл, драккл! Как просто было об этом не думать, пока Снейп не пришёл в себя! Гарри даже казалось, что он оставил эти воспоминания там, где им и полагалось быть: в прошлом. И вот сейчас он шёл, не разбирая дороги, похоже, поссорившись с лучшим другом, и в груди у него клокотало что-то дикое и страшное. Он понял, что на самом деле не боялся встречи со Снейпом: он его ненавидел. Ненавидел за то, что тот мог когда-то посметь… хоть на секунду подумать… что Снейп… Драккл. Как же это было жалко. И отвратительно. И ведь Гарри и вправду был обязан этому человеку. Он был приговорён его уважать. Гарри не мог отрицать, что его самого не было бы в живых, если бы не Снейп. Но всё то, что Гарри без колебаний простил бы мертвецу, живому Северусу Снейпу, в сознании, хоть и в беспамятстве, он простить не мог.