Мельпомена

– Они повесят все на меня…

– Не стоит думать об этом, как о свершимся факте, мсье Лавуан. Это лишь моя догадка, пусть и не безосновательная. В любом случае, Вы самая подходящая кандидатура на эту роль, уж простите за прямоту. Знаете, в таких делах, когда Вы хотите предупредить грядущие события, стоит себя спрашивать: «а как поступил бы я?». Тут, разумеется, стоит делать поправку на интеллект человека и сравнивать его со своим, дабы сделать верные поправки… Не столь принципиально сейчас. Это я все к тому, что я поступил бы на их месте ровно также.

– Это несправедливо! – Лавуана разорвало от ненависти и презрения к бюрократии в современном обществе. – Столько свидетелей, столько людей подтвердят мою непричастность к убийству Мелисы… Мы были лучшими друзьями на протяжении стольких лет!

– Мсье Лавуан, ну право, уж передо мной-то оправдываться Вам совершенно не нужно. Мне ситуация ясна как Божий день. Но для стороннего человека, ни коим образом не связанного с Вами, с театром, с мадемуазель Дюбуа, все это не имеет никакого значения. Поймите же, голубчик, Вы единственный, кого люди видели на площади, кроме истинного убийцы, жандармы подтвердят Ваше агрессивное поведение, стоит им только получить команду сверху. Поймите же, Филипп, это ситуация пусть и гипотетическая, но весьма вероятная.

– Что меня ждет дальше? – отчаялся писатель.

– Я не знаю, – развел руками директор. – Я не всеведущ и не всезнающ.

– Надеюсь, Вы меня поддержите, мсье Гобер.

– Куда же я денусь без своего главного писателя? – натянул широкую улыбку Гобер. – В любом случае, отдыхайте, дорогой мсье Лавуан. От Вас сейчас мало что зависит. Потому и беспокоиться особого смысла не вижу. Спокойно пишите, авось в этих стенах, в этой тишине Вам будет попроще закончить рукопись. Я к Вам еще зайду, уж будьте уверены. Проверю Ваше состояние, ну а на сегодня, – директор вытащил из кармана золотые часы на цепочке, – мне пора бы удаляться. Дела сами себя не сделают. Успехов, – он прижал руку к груди, едва заметно поклонился, взял трость из рук подоспевшего охранника и спешным шагом побрел куда-то вглубь темного коридора.

Слова Гобера, разумеется, негативно отразились на состоянии Филиппа. Поверить в то, что вместо Виктора Моро всю вину возложат на непричастного писателя, было трудно. С другой стороны, именно Лавуан всем вокруг доказывал, что в этой стране может произойти что угодно, ибо такова природа французов. Ход мыслей директора, пусть и был прискорбным, все же своей логичностью заставлял поверить в себя. Что мне делать? Сидеть и ждать помощи от мсье Гобера? Насколько беспомощным я себя ощущаю в такие мгновения!

По ночам к Филиппу как обычно приходила паучиха. Своими размерами она занимала едва ли не всю камеру. Ее мерзкая волосатая туша виднелась лишь при свете луны, заглядывающей через решетку в маленькое окошко. Существо как обычно ничего не делало и лишь нашептывало страшные мысли, внушая их все активней своему собеседнику. Наконец убийца получит по заслугам. Неужели ты и впрямь хотел спихнуть все на того полковника? Брось, это так глупо… Свою вину нужно бы признавать. А кто тут главный виновный? Правильно, ты, мой сладкий. Надеюсь ты понимаешь, что все это: тюрьма, процесс, общественное порицание – все ближайшее будущее лишь прелюдия для истинных мук. Не знаю насколько ты успел позабыть свою веру в этом Богом забытом месте, но уверяю тебя – ад ждет. Думаю, ты сам вскоре узнаешь, что же там такое внизу спрятано, какие мучения тебе уготованы… Я могла бы рассказать, но я так люблю сюрпризы… Посмотреть бы на твою мордашку при первом посещении этого места… А в том, что туда ты и отправишься, сомневаться не стоит, дорогой. Такое грешное ничтожество никуда кроме ада попасть не может. Проси у Господа прощения сколько влезет – все без толку. Ты обречен…

Ни спать, ни есть, ни спокойно существовать Филипп отныне не мог. Его физическое состояние уподоблялось ментальному. Где же Мелани? Почему она не придет меня поддержать? Хотя… Может и к лучшему, что ее здесь нет… Чтобы она сказала, увидев меня в таком состоянии? Лучше бы ей здесь не появляться… Девушка будто слышала мысли своего возлюбленного. За все время пребывания в тюрьме, Лавуан не слышал даже намека на гостей, кроме директора, само собой, и уж тем более девушек.

Все изменилось одним ранним утром. Солнце в это время суток не попадало в щели, которые здесь именовали окнами, зато свет заливал улицу, отчего и в камере становилось светлее. Тучный охранник, заменявший своего сослуживца, звеня ключами спешил ко входу. Филипп хотел было спросить в чем дело и почему такая спешка, но с этим человеком отношения у писателя явно не задались. Он был неразговорчив, скуп на сострадание и весьма груб. Все это отталкивало Лавуана.

– Приведи себя в порядок, – прикрикнул охранник, не оборачиваясь. К тебе дама в гости пожаловала.

Мелани. Зачем же ты пришла в эту дыру… Филипп, несмотря на недовольство, стал спешно приводить себя в порядок. Сделать это было непросто, ведь состояние свое он прилично запустил, а никаких принадлежностей для того, чтобы вернуть его на путь истинный, под рукой не было. Причесав руками голову, вытерев щетину и продрав глаза, Лавуан был готов встречать любимую. Охранник, все также звеня каждым своим шагом, огромной тушей заслонял весь проход так, что Мелани совершенно не было видно. Сколько бы ни пытался Филипп, поднявшись на цыпочки и вытянув свою тощую шею, обогнуть взглядом толстяка, у него никак не выходило. Когда наконец коридор закончился, то за спиной охранника показалось маленькое хрупкое тельце. Закутано оно было в какой-то старомодный плащ с капюшоном, покрывавшим голову так, что, пройдя такой человек по улице, он сразу бы обратил на себя внимание писателя и получил бы заслуженный ярлык – «очень подозрительная личность». Подойдя ближе к клетке так, что между заключенным и посетителем было меньше шага, девушка, наконец, произнесла:

– Доброе утро, мсье Лавуан, – капюшон перестал скрывать лица незнакомки и перед французом оказалось веснушчатое лицо немки.

– Доброе, Фрида, – вздохнул Филипп. Не то, чтобы он не хотел видеть Фриду, но все его нутро томилось в предвкушении встречи с Мелани, пусть себе он, как обычно, говорил обратное. – Что привело тебя сюда?

За девушкой, в самом конце темного коридора, в зале, куда едва пробивался свет, виднелся огонь рыжих волос, бродивших из угла в угол. Кузена привела на всякий случай. Мудрое решение. Девушка переминалась с ноги на ногу, решаясь ответить.

– Вы меня привели… Вернее, ситуация вокруг этого преступления.

– Да, как я понимаю, ситуация становится только хуже, – Филипп потер лоб. – Есть новости относительно моего освобождения?

– Боюсь, что есть… – немка побледнела пуще прежнего. Ее глаза бегали из стороны в сторону, словно взгляд пытался найти слова, которые ранят друга в наименьшей степени. – В городе все твердят, что это Вы убили мадемуазель Дюбуа… Я, конечно, в это не верю! – поспешила заверить Лавуана девушка, увидев его бурную реакцию, подступающую к горлу. – Все это чушь! Людей просто провоцируют… Я знаю, что Вы никак не способны на столь ужасный поступок. Но мои слова ничего не стоят…

Филипп схватился за голову. Слова директора оказались не пустым звуком. Он спрогнозировал все. Или он знал наверняка?

– А что мсье Гобер? Он обещал мне помочь. Во всяком случае, сделать все, что в его силах, дабы вытащить меня из тюрьмы.

– Мсье Гобер? Вытащить Вас? – Фрида выглядела по-настоящему удивленной. Казалось, сама эта мысль виделась ей каким-то бредом сумасшедшего. – Мсье Гобер открестился от Вас. Поначалу он занимал нейтральную позицию – никак не комментировал ситуацию, избегал ответов на бесконечные вопросы, а если и отвечал, то нехотя и уклончиво. Но пару дней назад он заявил о Вашем увольнении… – на этих словах писателю стало дурно. – О Вас он не говорит. Все разговоры труппы, а слухами театр нынче полнится, он старается замять. В общем, мсье Гобер делает все, чтобы о Вашей причастности к его заведению забыли, как можно скорее.

– Он же мою пьесу ставить собирается, – голос Филиппа звучал совсем уставшим.

– Он вычеркнул Ваше имя, мсье Лавуан, – с неохотой сказала немка. – Отдал ее дописывать кому-то. Я не знаю имени.

Все начинало катиться под откос. С каждым словом Фриды, с каждой неаккуратной фразой, что она по своей глупости могла обронить, французу становилось только хуже. Выхода из сложившейся ситуации он не видел. У человека, который привык все держать под контролем, у которого всегда был план, а порой еще и запасной, сейчас не было никаких идей относительно исхода всей этой истории. Ему начало казаться, что он проведет остаток своей короткой жизни здесь, в тюрьме, отбывая наказание за убийство, которого он не совершал. Тоска полностью сковала душу и тело бедного француза.

– Что мне делать?

– Я не знаю, мсье Лавуан. Я понимаю, что все складывается плохо. Но уверена, все будет хорошо! Справедливость всегда торжествует!

– Разве что в дешевых романах. Там у героев всегда все хорошо. Проблемы рассасываются как по волшебству…

– В жизни тоже так бывает, – настаивала девушка. – Бывает проблема исчезает сама и лучше просто пустить все на самотек, дав возможность судьбе самой во всем разобраться… Отдать себя в ее руки…

– Мне больше ничего и не остается, – заключил Филипп. – Отсюда я никак не повлияю на происходящее вокруг. Слушать меня тоже никто не станет. Если уж всем так быстро внушили мою вину, то разуверить всех один человек неспособен. Гобер поступил мудро, пусть и подло. А что с Мелани?

– Мадемуазель Марсо живет своей жизнью, – Фрида отчего-то перешла на явный официоз, – занимается своими привычными делами. Поначалу она хотела прийти к Вам. Но слухи отпугнули ее. Кажется, она и сама верит в Вашу виновность. Мои слова она всерьез не восприняла. Меня это не оскорбляет –в этой стране немцев никто не слушает, что весьма справедливо. Но не буду скрывать, что от мадемуазель Марсо я ждала большего.

– Больше никто не захотел приходить сюда? – Лавуан начал чувствовать себя самым одиноким человеком в городе.

– Мсье Трюффо хотел. Но его не пустили в этих дурацких латах, а снимать он их ни в какую не захотел.

Эта новость рассмешила Филиппа. Он залился громким смехом, эхом отражающимся от стен камеры. Сложно сказать была ли это истерика или ситуация действительно смогла так сильно позабавить француза. Даже он сам не знал ответа.

Фрида продолжала что-то говорить, но мысли писателя были уже далеко. Он думал о своей ничтожности. О том, что за всю свою жизнь так и не нашел ни одного человека, которому было бы хоть какое-то дело до его судьбы. Интересно, пришла бы Мелиса меня проведать? Филиппу хотелось бы думать, что ответ должен быть положительным. Но так ли это? Как ни крути, отношения Лавуана и Дюбуа, пусть и не без основания могли считаться дружескими, были весьма и весьма специфичны. Типичной дружеской поддержки тут не было: чаще это были издевки, обычно беззлобные, но порой, когда в пылу перепалки оба забывались, ругань могла действительно задевать за живое. Забота была редкой с обеих сторон, а когда и проявлялась, то выражалась в меланхоличным ключе, не помогая ситуации. Как так вышло, что единственной душой, которой до меня есть дело, стала бедная немецкая гардеробщица? И это мой уровень? Это все, чего я достоин? Это все, чего я достоин.