Остановка

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Прошел год. Снова лето. Комната Светланы. Пусто. Открывается дверь, зажигается свет. Это Л е г к о в. Он немного сдал, нет прежнего загара, прежнего шика. Но он вернулся в этот город, который так много значит для него. Войдя в комнату, внимательно оглядывается, потом хватается за телефон, набирает.

Л е г к о в. Где же она наконец! (В трубку.) Парикмахерская? Парикмахерская, спрашиваю? Какой еще морг? Черт. (Набирает снова.) Девочка, Барышевой там нет поблизости? Нет? А Огарковой? Да что это они все, гуляют?.. Не знаете? Ну и порядочки! (Зажигает настольную лампу, берет со стола журнал, листает, качает головой; ехидно.) «Морг»… Господи, как измотался… Почему же ее нет еще? (Откидывается в кресле, сонно.) Только бы… не случилось с ней чего.

Засыпает. Затемнение.

Внезапно, как сквозь дымку рассвета, возникает утро. Необычная тишина. Где-то в воздухе чуть слышен мотив «А может, снова, дорогая…» — но он словно не похож на знакомый нам. Та же обстановка, что вначале, но и здесь что-то неуловимо переменилось. В парикмахерскую входит Л е г к о в. Он одет так же, как в предыдущей сцене. С удивлением озирается, видит двух молоденьких д е в у ш е к - м а с т е р о в в сверхмодных нарядах, рядом на стуле Н е р у к о т в о р о в. Из магнитофона льется нечто странное, тоненькое.

Л е г к о в. Общий привет!

Девушки продолжают разговор, будто не слышат его.

Почему вы не отвечаете?

Ощупывает себя, резко останавливает магнитофон. Музыка прекращается.

Мне Барышеву надо.

П е р в а я д е в у ш к а. Барышеву?

Л е г к о в. Ну да. Старшего мастера вашего.

П е р в а я д е в у ш к а (изумленно переглядывается с другой). Но… она давно умерла.

Л е г к о в (нетерпеливо). Оставьте глупые шутки. Я говорил с ней по телефону.

В т о р а я д е в у ш к а. Странно. Значит, она сразу же умерла после этого. В тот же день.

Л е г к о в (трет лоб). Вы что-то путаете. А Огаркова? Олеся Огаркова куда делась?

П е р в а я д е в у ш к а. Олеся Огаркова? (Припоминая.) Уехала.

Л е г к о в. Как это — уехала?

В т о р а я д е в у ш к а. Как только Барышева умерла, она тут же и уехала.

Л е г к о в. Какое-то светопреставление. Не может этого быть! Понимаете? Не может!

Н е р у к о т в о р о в (поднимаясь с кресла, на котором Легков его не видел). Может.

Л е г к о в (обрадованно). Господи, наконец-то одно знакомое лицо. (Кидается к нему, трясет руку.) Здравствуйте. Какие пошлейшие розыгрыши!

Н е р у к о т в о р о в. Какие там розыгрыши! Все правда.

Л е г к о в (пошатнувшись). Правда… что Светлана умерла?

Н е р у к о т в о р о в. Да. И Валька Календарев умер. И Геннадий Палыч тоже.

Л е г к о в. Все… умерли?

Н е р у к о т в о р о в. Да.

Обе девушки подходят к Легкову, жестами предлагая его обслужить. Пантомима. Наконец он вырывается.

Л е г к о в (кричит). Кто же остался???

Н е р у к о т в о р о в. Я.

Л е г к о в. Только вы?

Н е р у к о т в о р о в. Только я. И… вы.

Л е г к о в. Боже, что может произойти за один год! Это же непостижимо! Все рухнуло… А я летел, томился, думал, не дождусь, пока ее увижу. (Падает в кресло. После долгой паузы.) Знаете, до чего доходило? Приеду, бывало, в какую-нибудь гостиницу. В командировку. И долго примериваюсь. Умещусь ли я на диванчике, не короток ли. Ведь кровать-то, думаю, Светке уступлю. А потом очнусь, что это, в уме ли я? Какой, к черту, диванчик. Ее же здесь нет со мной! (Сидит, согнувшись, голова на коленях, выпрямляется, кричит.) Не верю!!! Не может этого быть, чтобы все сразу. Как же теперь? Сколько всего пережито вместе, и надежда еще оставалась увидеться. Как же так?

Н е р у к о т в о р о в (очень веско). Жили же вы без них. И дальше будете.

Л е г к о в. Но это было временно. (Кричит.) Понимаете? Временно. До них было рукой подать. Каждый день верил — вот… соберусь с силами, уйду к Светке совсем.

Н е р у к о т в о р о в. Ничего не попишешь. Финита. (После паузы.) Вы что, на работу приехали устраиваться? (Достает блокнот.)

Л е г к о в. Какая, к черту, работа?

Н е р у к о т в о р о в. Да… я же забыл. Вы к нам не пойдете. Вы же сущность жизни открыли.

Л е г к о в. Сущность жизни?

Н е р у к о т в о р о в. Так я слышал.

Л е г к о в. Странно, я ведь только однажды подумал об этом.

Н е р у к о т в о р о в. А… я…

Л е г к о в (деловито). Жду, когда кончится мой вопрос в Академии, ведь уже год налаживают производство препарата для прикорма. А голова… (Задумавшись.) Это, знаете, такая штука, пока одно не сбросишь, за другое очень трудно браться. Прежнее сидит в тебе, не отпускает. (После паузы.) Уж больно долго все это тянется.

Н е р у к о т в о р о в. Значит, так надо.

Л е г к о в. Вот-вот. И вы такой же. Это знаете как называется? Равнодушие. Оно проросло в самую почву, уже к корням добралось. (Задумался.)

Н е р у к о т в о р о в (в нем вдруг незаметно все чуть смещается, как бывает у Райкина, голос становится гуще, солиднее). Я же вам сказал, товарищ Легков, хозяйственные планы на будущий год уже утверждены. Где же я возьму финансы, если они уже отпущены на другие важнейшие нужды. Наберитесь терпения. И все будет. Обязательно будет. Обещаю. Я же вас год назад сразу принял, выслушал внимательнейшим образом, запустил ваше дело на орбиту.

Л е г к о в (тоже чуть иной). Вот это самое ловкое, товарищ Нерукотворов. Вы не отказываете! Никогда. Если вы откажете, я полезу в бутылку, буду жаловаться. А для чего вам создавать конфликтную ситуацию. Она вас под нож рубит. К жалобам у нас пристальное отношение. Зачем же вам до жалобы доводить… (Слов его не слышно, он жестикулирует, потом голос снова прорывается.) Вы избрали верный метод. Новейший, беспроигрышный. Вы — обещаете.

Н е р у к о т в о р о в. А вы разве никогда не обещаете? Для поддержания духа, так сказать!

Л е г к о в (не слыша). Вы говорите: «Все будет в порядке». И я ухожу от вас окрыленный. Люблю больше отца родного. Ведь мне никуда не надо бегать, доказывать. Вы — мой единомышленник.

Н е р у к о т в о р о в. Интересную картину вы изобразили. По-вашему, значит, все стоит на месте? Никого не поддерживают?

Л е г к о в. Почему же. Кое-что сдвигается.

Н е р у к о т в о р о в (превращаясь в прежнего). Да… Обидно все-таки. Только, я думаю, зря вы это. Просто сгоряча расстроились. Вот вам все мрачным и показалось. А могло мирно уладиться, по-хорошему. Вы разве не знаете, что готовится специальное постановление о всемерном содействии творчеству изобретателей и рационализаторов?

П е р в а я д е в у ш к а (Легкову, подходя близко). Извините, может, я вас обработаю, или Барышеву ждать будете?

Л е г к о в. Что ж ее теперь ждать… она уже всё. Ее уже нет больше. (Встает, всматривается в брелок на шее.) А это что у вас такое? (Игриво.) Разрешите посмотреть.

П е р в а я д е в у ш к а. Пожалуйста. А вы танцуете?

Л е г к о в. Танцевал когда-то. Что это написано? Вобюлиманс, вобюлиманс.

П е р в а я д е в у ш к а. Так потанцуем вечером в дискотеке? У нас потрясающая дискотека открылась.

Л е г к о в (трет лоб). Вобюлиманс… Где-то я читал об этом.

П е р в а я д е в у ш к а. Вы не могли читать.

Л е г к о в. Почему?

П е р в а я д е в у ш к а. Для этого надо читать наоборот.

Л е г к о в. И что же?

П е р в а я д е в у ш к а (кокетливо). Тогда вы узнаете мою тайну. Если с конца, получается: «С нами любовь, с нами любовь». (Капризно.) Только никому не говорите.

Л е г к о в. Хорошо. Это где-то у Пушкина… (Словно очнувшись.) Тебя как зовут? Светлана?

П е р в а я д е в у ш к а. Откуда вы узнали?

Л е г к о в. Просто не могло быть иначе. Мне нужна только Светка, это моя женщина, у нас с ней навечно — вобюлиманс.