Как выглядит будущее?

Экономический антирост

Противодействовать этим пустившим глубокие корни экономическим и социальным порядкам крайне сложно. Несмотря на широкую озабоченность вопросом «изменения климата» в начале нынешнего столетия, каких-либо эффективных мер, позволяющих существенно сократить потребление углеродного топлива, в достаточных масштабах почти не предпринималось (Berners-Lee and Clark 2013; Dayrell and Urry 2015). История Дубая показывает, как именно финансиализированные «пузыри» способствуют росту объемов сжигаемого ископаемого топлива, предлагая соблазнительный пример образа жизни, основанного на сверхвысоком потреблении углеродного топлива.

Но возможно, что семена новой формы капитализма, новой структуры чувства, выходящих за рамки государственного регулирования и неолиберального, или дезорганизованного, капитализма, уже посеяны. Беверли Сильвер и Джованни Арриги выступают за «альтернативу ресурсоемкой западной модели капиталистического развития» и предостерегают, что, если выбор в пользу этой альтернативы не будет сделан, мы можем столкнуться с «длительным периодом системного хаоса» (Silver and Arrighi 2011: 68; см. главу 3 настоящего издания).

Этот альтернативный вариант будущего, все чаще называемый антиростом, предусматривает развитие и укоренение социальных практик, предполагающих существенное сокращение потребления углеродного топлива в общемировых масштабах (Latouche 2009). Главное новшество здесь состоит в изменении спроса на ископаемую энергию, а не в замене ископаемого топлива другими формами энергии (www.demand.ac.uk). Подобный вариант возможного будущего основывается на инновационных идеях и принципах, предлагаемых экологами, учеными, неправительственными организациями и аналитическими центрами. Значительная часть этих инноваций возникает в «зазорах» и «трещинах» в доминирующей системе, прежде всего – в капитализме, основанном на интенсивном потреблении углеродного топлива (Wright 2010: 322; Kirby 2013).

Как таковой этот альтернативный капитализм не существует, представляя собой скорее архипелаг мельчайших островков, разбросанных по миру и зачастую располагающихся в совершенно неожиданных местах. В большинстве обществ на поверхности есть всего несколько таких островков, но они практически никак не связаны друг с другом. Данные островки представляют собой зарождающееся «низкоуглеродное гражданское общество», которое возникает в результате десятков тысяч экспериментов, групп, сетей, прототипов, лабораторий, ученых, вузов, конструкторов и активистов (см.: Thackara 2015) и требует установления новых взаимосвязей между постуглеродными практиками по всему миру, и многие из них стали возможны благодаря новым цифровым мирам, включая экономику мобильных приложений. Это низкоуглеродное гражданское общество представляет собой общественное движение, которое пытается как ограничить сегодняшние процессы, результатом которых является производство парниковых газов, так и подготовить и «обкатать» различные постуглеродные альтернативы.

Одна из центральных ролей в этом отведена концепции «естественного капитализма». Она связана с критикой неспособности капитализма признать соответствующую ценность крупнейшего используемого им капитала – природных ресурсов и живых систем (Hawken, Lovins, and Lovins 1999; Хокен, Ловинс и Ловинс 2002). Капитализм XX в. сумел экстернализировать издержки использования природы и особенно – ее энергоресурсов. Соответственно, он сжигал ископаемое топливо, не заботясь о том, как это сказывалось на самой природе. Как уже отмечалось выше, по оценкам МВФ, ежегодная глобальная «субсидия» отрасли, связанной с добычей ископаемого топлива, составляет 5,3 трлн долларов (www.scientificamerican.com/article/fossil-fuel-subsi-dies-cost-5-trillion-annually-and-worsen-pollution).

В основе концепции антироста лежит идея «экономика-плюс-общество», в рамках которой признавалась бы ценность всех форм капитала. Что если бы экономика была организована не вокруг экономических и финансовых абстракций, а вокруг природы, которая больше не считалась бы оторванной от экономики и при этом доступной для краткосрочной максимизации прибыли (Urry 2011)?

Благодаря антиросту местные, общенациональные и международные институты смогли бы сохранять ресурсы в течение долгого периода. Это потребовало бы от государства роли «гаранта» и соответствующих налоговых поступлений. Будущие поколения были бы не менее значимы, чем нынешние, а ситуация в будущем – по крайней мере в течение ближайших десятилетий – не ухудшилась бы. При таких общих ресурсах центральная роль отводилась бы энергии, а краткосрочная максимизация никогда не могла бы стать главной основой соответствующей политики. Главенствующую роль в системе финансов играл бы принцип полезности, а не спекуляции. Государство же, рассматривая проблему ресурсов, энергии и выбросов в долгосрочной перспективе, отвечало бы прежде всего за регулирование.

Более того, мы знаем, что возможны провалы рынка, и нельзя исключать также «провалы ресурсов» и возникновение глобального кризиса. Кризисы важны, поскольку они делают необходимым принятие государствами или государствоподобными организациями глобальных мер. Более того, те решения, которые оказываются способными покончить с кризисом, в равной степени оказываются социетальными и экономическими, затрагивая как реальную, так и денежную экономику, как долгосрочное инвестирование, так и краткосрочную максимизацию прибыли. Переломные моменты свойственны не только финансовым рынкам, они могут наступать повсеместно, затрагивая, например, климат планеты или цены на нефть.

Итак, в чем именно заключается антирост? Во-первых, он предполагает создание и защиту разного рода «скрытого богатства», например хорошего социального взаимодействия, благополучия и низкоуглеродного образа жизни. Подобные формы «скрытого богатства» не находят отражения в традиционных показателях положительного или отрицательного роста экономики, в частности ВВП (Gore 2013: 142–143, 184–185; Halpern 2010; Rifkin 2009: 548–549). Показатель ВВП, впервые разработанный в 1937 г., выражает в количественной форме сумму измеримых рыночных трансакций в экономике. Один из главных недостатков этого показателя в том, что он может расти даже тогда, когда то, что им учитывается, самым негативным образом сказывается на благополучии отдельных людей и особенно на окружающей среде. Сейчас этот показатель учитывает также рыночные операции, связанные с азартными играми, проституцией и торговлей наркотиками! Подобные проблемы, касающиеся применяемых показателей, заставляют разрабатывать альтернативные способы оценки того, что делает условия жизни в обществе приемлемыми. Одним из примеров новых показателей служит Международный индекс счастья, предложенный фондом New Economics Foundation, который учитывает субъективно оцениваемое благополучие, продолжительность жизни и степень воздействия деятельности человека на окружающую среду (www.happyplanetindex.org/data).

Крайне неравные общества занимают в подобных альтернативных рейтингах далеко не первые места. При высоком уровне неравенства многие приобретаемые товары и услуги оказываются «потраченными впустую». Сюда можно отнести, например, «необязательные» товары, малопродуктивные конференции, куда участники добираются самолетами, отдых за границей, который ненамного веселее отдыха на родине, слишком высокие температуры обогрева помещений и т. п. (Offner 2006; Shove, Chappells, and Lutzenhiser 2009). Более того, эти находящиеся на всеобщем обозрении излишние товары и услуги могут вызывать недовольство у тех, кто не в состоянии их купить, что в итоге заставляет членов общества чувствовать себя хуже и снижает усредненный уровень благополучия. Рост числа товаров и услуг, которые большинство населения не может себе позволить, ведет к снижению общего благополучия общества. Большее может порождать меньшее, и, соответственно, меньшее может порождать большее благополучие (Sayer 2015; Wilkinson and Pickett 2009).

Существуют любопытные примеры того, как именно можно добиться подобного сокращения излишних товаров и услуг, хотя речь и идет об обстоятельствах, выходящих за рамки привычных. В военное время все оказываются в «одной лодке», неравенство снижается, а благополучие, как это ни парадоксально, может расти. Например, во время Второй мировой войны в Великобритании почти прекратились увеселительные поездки, в США вдвое выросла статистика пользования общественным транспортом, в большинстве стран-союзниц значительно увеличились масштабы использования велосипедов и совместного использования автомобилей, 2⁄5 овощей в США выращивались в так называемых садах победы, которые представляли собой приусадебные участки или разбивались в публичных парках и скверах, особый упор делался на повторную переработку использованных материалов и на ремонт пришедших в негодность изделий вместо приобретения новых, американская промышленность была быстро перепрофилирована на производство танков и легких транспортных средств и стала менее привязанной к культуре индивидуального автотранспорта (Klein 2014: 16–17, 90). Однако в послевоенный период вместе с ростом масштабов потребления энергии, товаров и услуг (Великое ускорение) усилилось и разделение интересов различных групп общества. Кляйн отмечает, что в будущем «нам, возможно, потребуется вернуться к образу жизни, схожему с тем, который мы вели в 1970-е гг. – до того как потребление „словно сорвалось с цепи“ в 1980-е гг.» (Klein 2014: 90). В предшествующий этому период уровень жизни был вполне удовлетворительным для большей части населения большинства стран «богатого Севера», неравенство было не столь острым, а благополучие – выше (Piketty 2014; Пикетти 2015).

Программа развития городов переходной модели включает поэтапное снижение потребления энергии в городах. Согласно Робу Хопкинсу, основателю движения за город переходной модели, такие инновации должны быть «заразительными» и открытыми для всех (Hopkins 2011; www.social-life.co). Это движение, зародившееся в британском городе Тотнес, превратилось во всемирное (см.: https:// www.transitionnetwork.org/initiatives/map). Антирост способен увеличить масштабы распространения «переходной модели» при одновременном разделении городов на самодостаточные сообщества без какого-либо жесткого территориального зонирования. Соответственно, снижение потребления энергии требует реконструкции городов как в физическом плане, так и с точки зрения социальной инженерии. В этих городах будет более высокая плотность населения, появятся возможности использования альтернативных, более медленных видов транспорта и произойдет переход к гораздо меньшим по масштабам практикам (Ephemera 15, 2015).

Кроме того, необходимо будет увеличить число местных автономных генераторов энергии, вырабатывающих электроэнергию с использованием ветра, солнца и воды. При этом развитие этих альтернативных источников будет более вероятным, если управление энергосистемами будет в ведении государства, а не в руках корпораций, держащих счета в офшорных зонах (Klein 2014: ch. 3). Мы уже знаем, что потребление энергии в огромном масштабе ведет к расколу в обществе. Иван Иллич еще в 1970-х гг. говорил, что «только ограничение использования энергоресурсов может привести к социальным отношениям, характеризующимся высоким уровнем справедливости» (Illich 1974: 27).