Как выглядит будущее?

Ключевую роль здесь могла бы сыграть «локализация» социальных практик, когда друзья жили бы на соседних улицах, семьи не меняли бы по нескольку раз место жительства, члены семьи жили бы не слишком далеко друг от друга, а живущих далеко можно было бы навещать не так часто. Как уже отмечалось выше, социальный статус вновь приобрел бы локальный характер и зависел бы от вклада жителя в деятельность своего сообщества и своего города. В новых представлениях об «успехе» важны будут достижения в «жизни на местном уровне» (Peters, Fudge, and Jackson 2010; Urry 2013a). Кроме того, в различных системах должны будут произойти трансформации, обеспечивающие прежде всего «процветание», а не «доход» (Jackson 2009). Антирост требует также такого планирования городов, которое позволило бы сделать социальные практики более локальными.

Дороги будут уже использоваться не только автомобилями (Reid 2015). Города, расползающиеся от центра во все стороны, утратят свою значимость и привлекательность (Ross 2014). Многие товары и услуги будут производиться и потребляться по соседству. Произойдет сокращение расстояний, на которые осуществляется перемещение людей, объектов, товаров и денег. Усиление и передислокация определенных экономических хабов, таких как оптовые рынки, а также местных малых предприятий будут способны повысить местную составляющую экономик и обеспечить более справедливый доступ к местным ресурсам и услугам.

В книге Джона Такары «Как процветать в следующей экономике» описывается множество локальных, некрупных прототипов, моделей и образцов. Все они привлекают и излучают то, что Такара называет «общественной энергией» (Thackara 2015: 76). Сюда относится переход от «землепользования» к «управлению земельными ресурсами», городское планирование, позволяющее добиться более экономного расходования водных ресурсов, сокращение заасфальтированных площадей в американских пригородах, озеленение городов, производство в городах сельскохозяйственной продукции, коллаборативные системы распределения, отказ от использования автомобилей, распространение электровелосипедов, стоимость которых в 50 раз ниже стоимости автомобиля, и использование и усовершенствование общих площадей и инфраструктуры, полученных в наследство от предыдущих поколений или приобретенных у них (Thackara 2015: 146). Существует множество других примеров уменьшения и локализации социальных практик – некоторые из них были описаны в предыдущей главе, в сценарии «города, удобного для жизни», – включая примеры из опыта Боготы, Копенгагена, Куритибы, Делфта, Тотнеса, Ванкувера и Векшё. В контексте утопического плана сделать Швецию к 2020 г. обществом, свободным от нефти, Векшё занят построением «будущего без ископаемого топлива». Город уже на полпути к реализации данной цели, не жертвуя при этом образом жизни и комфортом горожан или экономическим ростом.

Оценить влияние этих инициатив на сокращение выбросов довольно трудно прежде всего потому, что многие проекты находятся на стадии прототипов и еще не получили широкого распространения. Тем не менее данные по Европейскому союзу показывают, что выбросы углекислого газа необязательно должны лишь расти: в 2013–2014 гг. было зафиксировано небольшое их снижение (www.exeter.ac.uk/ news/research/title_412769_en.html). В Великобритании также наблюдается долгосрочная тенденция к сокращению объемов потребляемых ресурсов, описанная Крисом Гудоллом. Он утверждает, что материальное потребление в Великобритании достигло своего пика в 2001–2003 гг., после чего начало сокращаться как в абсолютном выражении, так и в пересчете на душу населения (Goodall 2011; D. Clark 2011). Поразительно, что это сокращение материального потребления началось еще до экономического и финансового кризиса 2007–2008 гг. Однако интерпретировать такие данные крайне непросто, особенно учитывая происходивший тогда же «экспорт» выбросов углекислого газа в Китай. Тем не менее основной вывод, который можно из них сделать, заключается в том, что взаимосвязь между западными экономиками и объемами выбросов углекислого газа может варьироваться, а потому добиться некоторого антироста вполне возможно.

Джордж Монбио пытается разобраться, была ли эффективная экологическая кампания одной из причин того, что материальное потребление прошло свой пик (www.mon-biot.com/2011/11/03/peak-stuff). Шаг за шагом влияние неправительственных организаций, экологической журналистики, государственных кампаний, дискурсов устойчивого развития, организуемой местными властями утилизации отходов и т. д. помогает нам снижать объемы потребляемого углеродного топлива. Сокращение выбросов, которого удалось добиться в отдельных странах, может служить указанием на наличие в них по меньшей мере «молодых побегов» низкоуглеродного гражданского общества. Если это действительно так, то это может быть очень важно для возможностей построения будущего, основанного на принципах антироста, посредством консолидации низкоуглеродного гражданского общества.

Климатическое будущее

Я перехожу к рассмотрению четырех возможных вариантов климатического будущего. В каждом случае необходимо рассмотрение потенциальной социальной базы, обеспечивающей поддержку того или иного варианта. Первый сценарий – сохранение существующего положения вещей, за что выступают многие консервативно настроенные специалисты (критику см. в: Centre for Alternative Technology 2013; Klein 2014). В этом сценарии задача «экономического роста» превалирует над всеми другими. Цель государственной политики состоит в увеличении ВВП и обеспечении производства все большего количества товаров и услуг, независимо от того, «нужны» они или нет, и несмотря на объемы используемого для их производства углеродного топлива (см.: Berners-Lee 2010).

В этом сценарии предотвращение климатических изменений является лишь второстепенной задачей экономической и государственной политики, к решению которой следует переходить лишь после обеспечения экономического роста. Независимо от своей риторики в вопросе об изменении климата большинство государств ставят во главу угла именно экономический рост; именно эту модель развития лоббирует большая часть делового сообщества, представляя ее в качестве «естественной». Выборные циклы только усиливают потребность в обеспечении краткосрочного экономического роста, если те, кто управляют страной, хотят переизбрания; и оппозиционные партии тоже называют своей главной целью экономический рост.

Более того, подобная модель, ставящая во главу угла экономический рост, зачастую является следствием внутренней структуры правительственных министерств. Вот пример заголовка одной из недавних статей в британских СМИ: «Как одержимое экономическим ростом Казначейство оставляет вопрос противодействия изменениям климата за бортом» (Jowit 2015). Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство, планируемое между Европейским союзом и США, тоже будет основано на идее экономического роста. То, что Кейнс окрестил «мнением Казначейства», является доминирующей силой в системе принятия решений Великобритании, иногда вступая в противоречие с задачами прочих министерств и ведомств. Свободный от государственного регулирования экономический рост является главной целью политики правительства, и покушаться на него не дозволено никому. Подобный подход можно наблюдать во многих странах мира.

Такая ситуация, когда экономическому росту придается первоочередное значение, означает, как считают многие климатологи, что нас ожидает чудовищное будущее, но сделать что-либо они не в состоянии: речь идет об упомянутом выше «синдроме Кассандры» (см. главу 2). Ведущие ученые, среди которых Лавлок и Хансен, убеждены, что им известно климатическое будущее, но, несмотря на их предупреждения, большинство людей не изменят своего поведения. Катастрофа, вызванная изменением климата, обязательно случится (о Лавлоке см.: http://richardfalk.wordpress.com/tag/ james-lovelock). Трагедия, связанная с неспособностью сойти с пути, ведущего к климатической катастрофе, подробно описана в книге «Падение западной цивилизации» (Oreskes and Conway 2014).

Второй возможный сценарий климатического будущего – это антирост. Выше я уже говорил о зарождающемся низкоуглеродном гражданском обществе, основу которого составляет огромное число активистов и экспериментальных проектов. Это гражданское общество готовится к переменам, не зная, что именно из того, что оно делает, сработает. Основной вопрос здесь заключается в следующем: сможет ли такое низкоуглеродное гражданское общество породить достаточно новых практик, привычек, товаров и услуг, способных снизить потребление ископаемого топлива в мировых масштабах и, соответственно, нивелировать противодействие влиянию со стороны мощных сил, прежде всего углеродного, финансового и цифрового капитала.

Это возможное развитие событий перекликается с историческим анализом, предложенным Э. П. Томпсоном в «Становлении английского рабочего класса» (Thompson 1968). Он показал, как в XIX в. зарождавшийся рабочий класс участвовал в собственном «становлении». Для Томпсона подобный класс общества имеет фундаментальное историческое значение, будучи вовлеченным в процесс собственного становления и последующей трансформации. И, участвуя в собственном становлении, рабочий класс преобразовал само английское общество. Мы можем видеть схожую силу в низкоуглеродном гражданском обществе. По мере того как последнее участвует в собственном становлении и набирает силу, преобразовывая свое будущее, оно изменяет общества по всему земному шару точно так же, как английский рабочий класс в ходе своего становления в XIX в. изменил Англию.

Однако вполне вероятно, что подобное станет возможным лишь в условиях масштабной катастрофы, которая однозначно будет вызвана изменением климата. Эмпирические исследования показывают, что обеспокоенность вопросом климатических изменений выше там, где людям приходится напрямую сталкиваться со стихийными бедствиями (Spence, Poortinga, Butler, and Pidgeon 2011). Таким образом, многие силы могут объединиться, выступив за реализацию глобальной стратегии снижения потребления ископаемого топлива. Одновременно с этим другие силы могут посчитать невозможным сохранение существующего положения вещей, поскольку именно оно привело мир к климатической катастрофе, и это можно наблюдать в самых разнообразных формах во многих регионах мира.

Третий сценарий сосредоточен на экономическом росте, но он достигается иным путем – путем экологической модернизации. Развитие и реализация целого спектра экотехнологий, прежде всего в таких сферах, как возобновляемые источники энергии, новые транспортные средства и принципы утилизации, должны обеспечить новый большой период экономического роста (Mol, Sonnenfeld, and Spaargaren 2009). Это требует структурных изменений, нацеленных на экологические инновации. Экологические модернизаторы считают, что процессы, которые способствуют или препятствуют расширению кластера подобных инноваций, встречают отклик во всем мире.

Иногда сторонники экологической модернизации опираются на идеи русского экономиста первой половины XX в. Николая Кондратьева и его последователей. Они выделили ряд технологических бумов в истории капитализма: паровой двигатель и производство текстиля; строительство железных дорог; химия и электрооборудование; появление системы автомобильного транспорта; интернет и цифровые технологии. Каждый из этих технологических прорывов приводил к продолжительному буму и процветанию, затем наступал перелом и, наконец, кризис. Как правило, продолжительность подобных «волн» составляла примерно 60 лет. Некоторые экономисты полагают, что сейчас мы переживаем шестую «кондратьевскую волну», в основе которой лежат кластеры экоинноваций в сочетании с биотехнологиями, нанотехнологиями и разработками в области здравоохранения. Нет никаких сомнений в том, что сегодня мы действительно наблюдаем целую волну инноваций, хотя для того, чтобы они смогли вытеснить углеродный капитализм и преодолеть нашу зависимость от ископаемого топлива, потребуется монументальный прорыв.