Инопланетянка варвара (Лиз и Рахош)

— Не вижу ничего, что стоит обсуждать. Ты — моя пара. Ты принадлежишь мне.

Я шиплю в ответ.

— Значит, мы теперь вернулись обратно к собственности? — мое посткоитальное блаженство испаряется. Я поднимаюсь и иду к своей одежде. — Знаешь, что? Не хочу я с тобой сейчас разговаривать.

— Что ты делаешь?

— Одеваюсь. Я должна проверить свои ловушки.

Он встает на ноги и выхватывает из моей руки одежду.

— Тебе нельзя отправляться на охоту. Уже сейчас ты можешь носить под сердцем моего ребенка. Нашего ребенка.

О, нет, он ведь не бросил мне только что в лицо идею «босой и беременной лучше-ка заняться делами на кухне».

— Ты правда хочешь увидеть, как у меня голова взорвется, да?

Он не одобрительно хмурит брови.

— Я ни за что не желал бы причинить тебе вред…

— Аааа! — я вскидываю руки. — Просто замечательно. Тебе обязательно нужно быть таким? — я тыкаю пальцем ему в грудь — что оказалось довольно-таки больно, потому что чертова штуковина покрыта защитным слоем. — Между нами ничего не изменилось, за исключением того, что мы чуток потрахались как кролики. У нас был секс, вот и все. Я не стала твоей чудо-собственностью, а ты словно по волшебству стал моим мужем. Мы такие же, какими мы и были, а это означает, что мы — два придурка, которым нравится ссориться друг с другом. Мои охотничьи навыки не пострадали от твоей спермы. Я знаю, что вокруг много опасностей. Ты помнишь, что я тащила твое искалеченное тело целые три чертовы мили по снегу (Прим. ок.5 км)?

Он скрещивает руки на груди.

— Ну да, так я и думала, — я жестом указываю на вход в пещеру. — Так что теперь я пойду и поймаю для нас завтрак. Ты можешь сидеть здесь и словно троглодит изо всех сил бить себя кулаком в грудь или что-то в этом роде.

Я направляюсь, чтобы забрать свой лук, но он хватается за него, прежде чем мне удается перебросить его через плечо. Я свирепо смотрю на него.

Когда Рáхош начинает говорить, говорит он вполголоса и очень серьезно.

— До того, как ты появилась здесь, в этом мире, у меня не было ничего, ради чего стоило бы жить. Я охотился. Я существовал. Мне не к чему было стремиться. А теперь здесь ты, и уже сейчас ты можешь носить под сердцем моего ребенка, — он стискивает челюсти. — Я знаю, что ты отлично справляешься. Проблема не в тебе. Она во мне. Этот мир слишком опасен, и одна только мысль, что ты, одна-одинешенька, где-то там, в дикой природе, это — гораздо больше, чем я в силах вынести, — он так долго и так пристально смотрит на меня, что мне кажется, у него челюсть переломится от силы стискивания зубов. — Если я потеряю тебя, — наконец хрипло проговаривает он, — У меня не останется ничего.

И потому, что мое сердце как зефир, я смягчаюсь. Я протягиваю руку, чтобы похлопать его по щеке, но при моем прикосновении он наклоняется, и это превращается в ласку.

— Рáхош, я серьезно. Я знаю, как позаботиться о себе.

— Как и я. Тем не менее, меня одолела стая мэтлаксов.

Ладно… в его словах есть смысл.

— Ну, тогда пошли со мной. Можем поохотиться вместе, — я киваю ему головой. — Если чувствуешь, что справишься с этим.

— У меня идея получше, — шепчет он и выхватывает лук из моих рук. — Мы можем есть и копченое мясо. Ты вернешься в постель и позволишь мне заполнить твое мягкое влагалище моим твердым членом, — его руки обнимают меня за талию, и он притягивает меня к себе. В тот момент, когда мы соприкасаемся, наши воши начинают резонировать. — А завтра мы отправимся на охоту. Вместе.

Трудно долго злиться на парня, когда он гладит твою кожу, и от этого всем телом ощущаешь пронзающее желание. На мгновение я задумываюсь.

— А что с моими ловушками?

Он смотрит на вход в пещеру.

— Идет снег. Что бы там ни было, это может там оставаться замороженными еще на один день.

— Ммм, — я притворяюсь, что обдумываю. Там и в самом деле нечего делать. Моя вошь несется со скоростью мили в минуту, и я знаю, что уже влажная между ног от потребности. Я поднимаю глаза на него. — Если мы собираемся стать парой…

— Нет никакого «если». Мы и есть пара, — настойчиво утверждает он.

— Тогда мы должны быть равными партнерами, — говорю я ему. Я провожу ладонью по его великолепной, обнаженной груди, а затем двигаю рукой вверх к его шее, лаская его затылок. — Нет такого понятия, как собственность. Ты мой так же, как и я — твоя. Уяснил?

— Я твой, — соглашается он. — Целиком и полностью.

— Тогда и я тоже могу быть твоей.

Он наклоняется и нежно целует меня в губы.

— Моя пара. Моя Лиз. Ты для меня все.

«Нда, определенно трудно продолжать злиться после этого».

***

В конечном итоге мы валяемся в постели еще несколько часов, еще несколько раз занимаемся любовью и дремлем. Надо отдать ему должное, Рáхош обещает быть более понимающим относительно охоты. Когда он думает, что я не замечаю, он все время ласкает мой живот.

Я никогда особо не подумывала о том, чтобы быть чьей-то мамой. Но ясно ли это Рáхошу? Я и этот ребенок — все для него. И это заставляет меня задуматься, на что похожа его жизнь в домашних пещерах. В устах Вэктала это звучало так, будто все они были довольными и беспечными весельчаками, живущими в ледяном жилище или что-то вроде этого дерьма, но, может, там более одиноко, как мне кажется, для такого мужчины, как Рáхош, у которого шрамы и отстойные навыки общения с людьми. То, что он оказался старым добрым девственником, говорит мне, что в племени, где лишь несколько женщин, они точно не ломились в его дверь ради его члена.

И неважно, насколько великолепно он оснащен.

И это странно, но я даже рада, что он весь мой. Там нет ни одной девчонки, ожидающей, когда он вернется домой. Никаких бывших подружек, с которыми мне, возможно, пришлось бы столкнуться. Он — только… мой. Будто он всегда ждал именно меня.

Итак…, похоже, что я не стану отправляться на охоту в одиночку, если он от этого и впрямь так психует.

Но к тому моменту, когда мы настолько голодны, чтобы поужинать, я начинаю колебаться при одной мысли о том, чтобы опять есть сухое, безвкусное вяленое мясо.

— Ты можешь пойти со мной, — упрашиваю я Рáхоша. — Мы можем проверить ловушки и заполучить что-то свеженькое и вкусное, чем полакомиться. Было бы здорово? — я похлопываю себе по животу. — К тому же, если я и правда беременна, свежая еда была бы лучше.

В ответ он издает рык и надевает свою набедренную повязку, так что, думаю, этим подразумевается, что мы выходим наружу. Странно, но я очень рада выбраться на свежий воздух и пробираться через сугробы, утопая в снегу по самые уши. Мне приятно видеть, если что-то попало в мои ловушки. И у меня на самом деле пристрастие к свежему, сырому мясу. Это… странно, я знаю.

Мы окружаем валом костер и хорошенько прибираемся в пещере, а затем, одетые и вооруженные для похода, отправляемся в путь. Погода пасмурная, и, похоже, что снова может пойти снег. Ну, надо же, какой сюрприз. Здесь снег идет каждый чертов день.

Пока Рáхош выздоравливал, я вытащила из воды еще двух тех уродливых копье-рыбье-подобных существ и сделала два лука и целую кучу стрел. Мне даже удалось из кое-какой лишней кожи сделать парочку импровизированных сумок для стрел. Я без малого настоящий Даниэль Бун[13].

Странно, я помню, как мы вместе с отцом охотились, когда я была маленькой девочкой, но никогда не задумывалась над этим. Теперь, когда я вместе с Рáхошем сама вышла на дело, мне вспоминаются вещи, которые я уже и позабыла, и более того… — которыми я наслаждалась. Я никогда не считала себя типом любительниц приключений, но ничто не может дать такого удовлетворения, как отправить отлично сделанную стрелу в дичь.

Ну, ладно, ладно, секс с Рáхошем приносит намного большее удовлетворение. Охота — на втором месте.

Пока мы пробираемся сквозь сугробы, Рáхош слегка витает в раздумьях до того, как я шлепком не отбиваю его руки, когда он пытается помочь мне пробраться через особенно глубокий сугроб снега. Его губы изгибаются в насмешке, когда я стреляю в него раздраженным взглядом, и я понимаю, что он дразнит меня.

Вот же хрен. Я припомню ему этой ночью, когда мы вернемся в пещеру. В то время как мы проверяем ловушки, я мысленно продумываю способы, как могу сексуально помучить своего инопланетянина. Если снять секс с повестки дня — это наказало бы меня так же, как и его. Может, миленький, томный минет, и не дать ему кончить…

— Эй! — доносится издалека незнакомый голос, этот звук, унесенный ветром, почти неслышен.

Я удивленно смотрю на Рáхоша. Это и вправду прозвучало на английском? Может мне померещилось?

Рáхош неподвижно замирает, а затем просматривает горизонт. Тут же он хватает меня за руку и торопит меня вернуться обратно, откуда мы пришли.

— Скорее, Лиз.

— Постой. От чего мы убегаем? — пока мы пробираемся сквозь снег, я держу наготове свой лук. — Там опять мэтлаксы?

— Рáхош! — выкрикивает голос, а затем произносит несколько слов, которых я не понимаю.

Я ахаю.

— Это люди из твоего племени?

Я останавливаюсь и поворачиваюсь, прикрывая глаза от пасмурного неба, чтобы убедиться, смогу ли я рассмотреть, кто там.

— Возвращаемся в пещеру! — рычит Рáхош и спотыкается в снегу.

У меня сердце в пятки уходит, и я дергаю его за руку. Порезвиться в постели — это совсем другого типа активность, нежели утомительно пробираться через обильные снега, и я беспокоюсь, что он себя перенапрягает. Только на прошлой неделе он сломал ногу.

— Рáхош, подожди. Только не повреди себе…

Он хватается за шкуру моего тяжелого плаща и тянет меня к себе. Мне требуется лишь миг, чтобы осознать, что он поднимает меня и уносит отсюда. «Он пытается сбежать от них?»

— Рáхош, да постой же!

— Они не отнимут тебя у меня, Лиз, — заявляет он свирепо. — Ты моя! Моя пара.

— Они не могут отнять меня, — говорю я успокаивающе, пытаясь погладить его по плечу. Я боюсь, что он навредит себе. — Рáхош, пожалуйста. Ты меня пугаешь.

Это вынуждает его прекратить свое отчаянное продвижение вперед. Он останавливается в снегу и осторожно снова ставит меня на землю. Он рукой прикасается к моему животу, ну а потом обнимает ладонями мое лицо.

— Ты для меня все, Лиз, — бормочет он перед тем, как впивается мне в губы страстным поцелуем.

— Знаю, — говорю я в растерянности.

— Рáхош! Человек по имени Лииз! — провозглашают уже два голоса, из которых один слышится впервые. — Не убегайте!

Нас обнаружили.

Рáхош закрывает глаза и прижимает меня к себе, сжимая в руке нож. Это очень беспокоит меня. Я кладу свою ладонь поверх его в молчаливой просьбе не нападать на них.

И мы ждем.