Тень ведьмы

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

XIX

Наступал вечер. Донья Мерседес и я вышли из дома и пошли по улице к дому Леона Чирино. Мы неторопливо проходили мимо старых колониальных домов вблизи рыночной площади, заглядывая в открытые окна. В комнатах было темно, и все же мы могли различать тени старых женщин, которые перебирали бусинки четок, читая свои безмолвные молитвы.

Мы вышли на площадь и отдохнули на скамье в окружении стариков, сидящих на грубых деревянных стульях. Мы сидели с ними, ожидая, когда солнце исчезнет за холмами и вечерний бриз охладит воздух.

Леон Чирино жил на другой стороне города у подножья холма, утыканного хижинами. Его дом, сделанный из неоштукатуренных цементных блоков, имел обширный двор и был окружен высокой стеной.

Маленькая деревянная калитка в стене была открыта, так же как и передняя дверь. Без стука и оклика мы прошли через большую гостиную и направились прямо в заднюю часть патио, которая была превращена в мастерскую.

В свете одиночной лампочки Леон Чирино шлифовал кусок дерева. Он сделал широкий жест, приглашая нас присесть на скамью недалеко от его рабочего стола.

- Я догадался, время собираться, — сказал он, стряхивая опилки со своих курчавых седых волос и одежды.

Я вопросительно взглянула на донью Мерседес, но она просто кивнула головой. Таинственный огонек блеснул в ее глазах, когда она обернулась к Леону Чирино. Ни слова не говоря, она встала и пошла по коридору в заднюю часть патио.

Я последовала за ней, но Леон Чирино резко остановил меня.

- Тебе лучше пойти со мной, — сказал он, выключая свет. Он сплюнул сквозь зубы, метко попав в цветочный горшок в углу.

- Куда пошла донья Мерседес? — спросила я.

Он нетерпеливо пожал плечами и повел меня в противоположном направлении к узкой нише, которая отделяла гостиную от кухни. У одной из стен небольшой конторки стояла глиняная посуда с процеженной водой, около другой — холодильник.

- Хочешь одну? — он указал на бутылку с пепси. Не' дожидаясь моего ответа, он открыл ее и небрежно добавил: — Донья Мерседес уверяла, что сигар будет достаточно.

- Здесь будет сеанс? — спросила я, принимая от него бутылку.

Леон Чирино включил свет в гостиной и прошел к высокому окну, выходящему на улицу. Он достал деревянный щиток и вставил его в оконную раму. Затем оглянулся через плечо. Его глаза блестели. Одна рука поглаживала подбородок. Его улыбка, слегка перекошенная, была дьявольской.

- Здесь безусловно будет что-то, — сказал он.

Потягивая пепси, я села на кушетку у окна. Отсутствие мебели делало комнату гораздо большей, чем она была на самом деле. Кроме кушетки здесь был еще высокий шкаф, набитый книгами, снимками, бутылками, банками, стаканами и чашками. У стен рядами стояли стулья.

Что-то неразборчиво прошептав, Леон Чирино выключил свет и зажег свечи, которые стояли на вырезанных полочках под образами святых, индейских вождей и черных лидеров. Стены комнаты были выкрашены охрой.

- Я хочу, чтобы ты сидела здесь, — попросил он, поставив два стула в центр комнаты.

- А на котором?

- На любом, который ты предпочтешь. — Широко улыбаясь, он отстегнул мои ручные часы и спрятал их в карман, затем подошел к шкафу и вынул оттуда небольшую банку. Она была наполовину наполнена ртутью. В его темных руках она казалась гигантским зрачком живого чудовища.

- Как я понял, ты вполне оперившийся медиум, — сказал он, положив банку на мои колени. — Ртуть удержит духа от притяжения к тебе. Мы не хотим, чтобы он приближался к тебе. Это слишком опасно для тебя — Он подмигнул и надел на мою шею серебряное ожерелье с медалью Вирджинии. — Эта медаль гарантирует покровительство, — заверил он меня.

Прикрыв глаза, он сложил свои руки в молитве. Закончив ее, он предупредил меня, что нет способа узнать чей дух посетит нас во время сеанса.

- Смотри не урони банку и ни в коем случае не снимай ожерелья, — предостерег он, устанавливая в круг стулья в центре комнаты.

Он погасил все свечи, оставив только одну, ту, что горела под образом Эла Негро Мигуэля — знаменитого лидера черных, который повел рабов на первое восстание в Венесуэле. Леон Чирино прочел небольшую молитву и в молчании покинул комнату.

Когда он вернулся, свеча почти догорала. Посоветовав мне смотреть только на банку, он сел рядом со мной. Не в силах преодолеть любопытство, я все же несколько раз осмотрелась, особенно когда услышала шаги входящих в комнату людей и скрип стульев. В неясном свете я не могла разглядеть отдельных лиц.

Мерседес Перальта была последней, кто вошел в комнату. Она сняла свечу с полки и раздала самодельные сигары.

— Ни с кем не разговаривай ни до, ни после сеанса, — прошептала она в мое ухо, поднося мигающее пламя к моей сигаре. — Никто, кроме меня и Леона Чирино, не знает, что ты медиум. Медиумы очень уязвимы.

Она села напротив меня. Я закрыла глаза, раскуривая сигару так, как делала это неоднократно в патио доньи Мерседес. Я так углубилась в это действие, что потеряла счет времени. Тихий стон раздался из дымной комнаты. Я открыла глаза и увидела женщину, которая материализовалась в центре круга из стульев. Это была туманная фигура. Красноватый свет медленно распространялся по ней, пока она не запылала огненным вихрем.

Манера, в которой она вела себя, ее одежда — черная юбка и блуза — знакомый наклон головы набок, все это заставило меня подумать, что передо мной стояла Мерседес Перальта. Однако, чем дольше я за ней наблюдала, тем меньше была уверена в этом.

Меня заинтересовало это необъяснимое видение, которое я уже наблюдала однажды. Я взяла в руки банку с ртутью и встала со стула. Но женщина стала прозрачной. Я остановилась, прикованная к месту. В ее прозрачности не было ничего пугающего. Я просто приняла, что можно видеть сквозь нее. Свет внутри нее погас. Я полностью поняла, что это не призрак, когда она вытащила платок и высморкалась.

Устав, я опустилась на свой стул. Леон Чирино, сидящий слева, подтолкнул меня локтем, показывая на центр комнаты. Там в кругу стульев, где только что находилась призрачная женщина, стояла старуха, по-видимому, иностранка. Она пристально смотрела на меня, ее голубые глаза были широко открыты, они пугали и приводили меня в замешательство. Ее голова дернулась взад, потом вперед. Но прежде чем у меня появилось какое-либо чувство относительно видения, оно угасло. Медленно она растворилась в воздухе.

В комнате было так тихо, что я подумала на миг, что все ушли. Я потихоньку осмотрелась. Все, что я увидела, было огнями сигар. Но это были не те сигары, которые раздавала донья Мерседес, подумала я. Когда я наклонилась вперед, чтобы привлечь к себе внимание Леона Чирино, кто-то положил руку на мое плечо.

- Донья Мерседес, — воскликнула я, узнав ее прикосновение. Все еще склонив голову, я ждала, что она скажет мне что-то. Но она молчала. Я осмотрелась еще раз. Никого вокруг не было. Я была одна в комнате. Все уже ушли. Испугавшись, я вскочила и бросилась к двери, но меня остановил Леон Чирино.

- Дух Фриды Герцог бродит вокруг, — сказал он. — Она умерла на ступенях этого холма. — Он подошел к окну и открыл деревянную панель. Словно призрачное видение, дым забурлил, выходя из комнаты и растворяясь в ночном воздухе. Леон Чирино обернулся ко мне и вновь повторил, что Фрида Герцог умерла на ступенях этого храма. Он прошелся по комнате, тщательно проверяя затемненные углы; возможно, он думал, что в комнате кто-то прятался.

- Фрида Герцог, это та старуха, которую я видела? — спросила я. — Ты тоже видел ее?

Он кивнул, затем еще раз прошептал, что ее дух бродит вокруг. Он несколько раз обтер лоб, будто пытаясь избавить себя от мысли, или, возможно, образа пугающей старухи.

Тишина в комнате стала невыносимой.

- Я лучше догоню донью Мерседес, — тихо сказала я и открыла дверь.

- Подожди! — Леон Чирино бросился вперед и схватил меня за руку. Он снял с меня серебряное ожерелье и взял из моей руки банку с ртутью. — Во время сеанса хронологическое время прекращается, — прошептал он медленно и устало. — Спиритуальное время — это время равновесия, это и не действительность, и не сон. Но это время существует в пространстве. — Он намекнул, что я была брошена в событие, которое произошло много лет назад. — Прошлое — это не есть последовательность событий во времени, — продолжил он. — Сегодняшний день может стать вчерашним или событием давно минувших лет. — Он застегнул на моем запястье часы. — Но лучше не говорить о таких вещах. То, что случается, является неопределенным и неуловимым, и его нельзя обозначить словами.

Я хотела присоединиться к донье Мерседес и равнодушно соглашалась с ним. Но, кажется, Леон Чирино решил держать меня в своем доме. Он вновь и вновь повторял то, что Фрида Герцог умерла на холме прямо за его домом.

- Я видела, как Мерседес Перальта стала прозрачной, — перебила я его. — Ты это тоже видел?

Он взглянул на меня так, словно не ожидал, что я задам ему вопрос. Но в следующий момент он рассмеялся.

- Она хотела ослепить тебя, — сказал он, наливаясь гордостью. — Она безупречный медиум. — Слегка улыбаясь, он прикрыл утомленные глаза, по-видимому смакуя какое-то бесценное видение. А потом он мягко вытолкал меня на улицу и без слов закрыл за мной дверь.

На секунду я опешила и остановилась у дверей Леона Чирино. Я знала, что потеряла счет времени в течение сеанса, но все же как-то не ожидала, что ночь прошла и что ночью шел дождь. Однако, уже рассвело, а на тротуаре блестели лужи.

Где-то далеко закричал попугай. Я огляделась. Через дорогу, словно тень, под эвкалиптом у цементных ступеней, ведущих на холм, стояла Мерседес Перальта. Я подбежала к ней.

Предвидя мои вопросы, она коснулась моих губ пальцами, затем низко согнулась и подняла небольшую свежесломанную ветвь, лежавшую на земле. Она была мокрой от ночного дождя. Донья Мерседес встряхнула ее; аромат эквалипта, заключенный в сотне капель, обрушился на мою голову.

- Нам лучше уйти, — сказала она, но повела меня не домой, а на холм.

В воздухе стояла запах гниющего картона. Вокруг нас не было ни души. Лачуги на холме выглядели брошенными. От широких ступеней, как от ствола, ветвилось множество тропинок. Мы свернули на одну из них и вскоре остановились перед желтым домиком, покрытым листами рифленой жести.

Передняя дверь открывалась прямо в спальню. Узкая опрятная постель стояла в середине комнаты. На стульях стояли экзотические горшки с лохматыми папоротниками. Под потолком висели бамбуковые клетки с канарейками. На кованых крюках, вбитых в стены, болтались брюки, жакеты и накрахмаленные рубашки.

Из-за ярко расписанной занавески, которую я сперва ошибочно приняла за настенное украшение, вышел мужчина.

- Эфраин Сандоваль! — воскликнула я, горя желанием узнать, что делает здесь человек, в лавке которого я покупаю свои блокноты и карандаши. Я хорошо знала его и его жену-немку, у которой речь и манеры были более венесуэльскими, чем у кого-либо. Вместе с двумя дочерьми они жили на площади над магазином канцелярских и радиотелевизионных товаров, которым он владел.