Тень ведьмы

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

XXIV

Я и Канделярия сидели за кухонным столом. Над нами светила тусклая лампочка. Канделярия изучала глянцевые картинки журнала, который я принесла для нее. Я прослушивала свои записи.

- Тебе не кажется, что кто-то стучит в переднюю дверь? — спросила я, снимая наушники.

Совершенно не замечая моих слов, она показала мне картинку с белокурой манекенщицей.

- Я не могу решить, какая девушка нравится мне больше, — размышляла она. — Если я вырежу это, я испорчу вторую на другой странице. Там брюнетка гуляет по улице с тигром на поводке.

- Я бы выбрала ту, что с тигром, — предложила я. — В журнале полным-полно блондинок. — Я коснулась ее руки. — Слушай, кто-то стоит у дверей.

Это на секунду оторвало Канделярию от журнала, и в следующий момент она поняла, что кто-то действительно стучит в дверь.

- Кто бы это мог быть так поздно? — безразлично шепнула она, вновь переводя свой взгляд на глянцевые страницы.

- Может быть, это пациент. — Я взглянула на свои часы. Уже было около полуночи.

- Ну нет, моя радость, — спокойно сказала Канделярия, смерив меня взглядом исподлобья. — Никто не приходит в такой час. Люди знают, что донья Мерседес никого не лечит так поздно без крайней необходимости.

Я хотела сказать, что возможно это и был тот крайний случай, но стук раздался снова, на этот раз более настойчивый.

Я заспешила в переднюю. Проходя мимо комнаты целительницы, я секунду колебалась, размышляя над тем, надо ли дать знать Мерседес Перальте, что кто-то ждет у двери.

Уже третий день она не выходила из этой комнаты. День и ночь она жгла свечи на алтаре, выкуривая сигару за сигарой, и с восторженным выражением на лице читала непонятные заклинания до тех пор, пока стены не начинали вибрировать от звуков. Она полностью игнорировала мои вопросы, но, кажется, приветствовала те небольшие перерывы, когда я приносила ей еду или настаивала на том, чтобы она отдохнула.

Новый стук заставил меня поспешить к парадной двери, которую Канделярия всегда запирала с наступлением темноты. Это было совершенно излишне, так как тот, кто захотел бы войти в дом, мог пройти через открытую кухню.

- Кто там? — спросила я, открывая железную задвижку.

- Генте де паз, мирные люди, — ответил мужской голос.

Удивленная тем, что кто-то в ответ произнес искаженную слабым акцентом, устаревшую форму приветствия времен испанских завоевателей, я автоматически ответила в требуемой манере: — Храни нас Дева Мария, — и открыла дверь.

Высокий седой мужчина, прислонясь к стене, смотрел на меня так озадаченно, что я даже рассмеялась.

- Это дом Мерседес Перальты? — спросил он неуверенным голосом.

Я кивнула, изучая его лицо. Оно было не таким морщинистым, скорее, его опустошило какое-то горе или боль. Его водянистые голубые глаза окружали черные пятна возраста и усталости.

- Мерседес Перальта дома? — спросил он, заглядывая мимо меня в затемненную переднюю.

- Она здесь, — ответила я. — Но она не принимает людей так поздно.

- Я долго кружил по городу, размышляя, идти сюда или нет, — сказал он. — Мне нужно видеть ее. Я ее старый друг и старый недруг.

Вздрогнув от боли и отчаяния, которыми был наполнен его голос, я попросила зайти его в дом.

- Она в своей рабочей комнате, — сказала я. — Сейчас я зайду предупредить ее о вашем приходе. Я шагнула вперед и ободряюще улыбнулась ему. — Как ваше имя?

- Не говори ей обо мне, — попросил мужчина, схватив мою руку.

- Дай я пойду сам. Я знаю дорогу. — Хромая, он тяжело пересек патио и коридор. Секунду постояв перед занавесом комнаты доньи Мерседес, он поднялся по двум ступеням и вошел внутрь.

Я шла за ним, готовясь взять на себя вину за бесцеремонное вторжение. На секунду я подумала, что она уже в постели. Но как только мои глаза привыкли к дымной темноте, я увидела ее в дальнем конце комнаты. Она сидела на стуле, едва различимая в свете одинокой свечи, зажженной на алтаре.

- Федерико Мюэллер! — задохнулась она, рассматривая его в полной панике. Она несколько раз провела рукой по глазам, не веря себе. — Не может быть. Все эти годы я думала, что ты умер.

Он неловко опустился на колени и, положив голову на ее колени, зарыдал, словно ребенок.

- Помоги мне, помоги мне, — повторял он сквозь плач.

Я заторопилась к выходу, но резко остановилась, услышав, как Федерико Мюэллер упал на пол с громким стуком.

Я хотела позвать Канделярию, но донья Мерседес остановила меня.

- Как странно! — воскликнула она дрожащим голосом. — Все сходится, как в волшебном кроссворде. Это тот человек, которого ты мне напоминала. И ты вернула мне его.

Я хотела сказать ей, что не вижу сходства между собой и этим стариком, но она отправила меня в свою спальню за корзиной с лекарственными травами. Когда я вернулась, Федерико Мюэллер все еще лежал на полу. Донья Мерседес пыталась привести его в чувство.

- Позови Канделярию, — приказала она. — Я не могу прикасаться к нему сама.

Канделярия, услышав шум, уже стояла в дверях. Она вошла. В ее глазах было недоверие и ужас.

- Он вернулся, — прошептала она, приближаясь к Федерико Мюэллеру. Она перекрестилась и, обернувшись к донье Мерседес, спросила: — Что мне надо делать?

- Его душа отделила себя от его тела, — ответила она. — Я слишком слаба, чтобы вернуть ее назад.

Канделярия села на бедра и быстро перевела инертное тело Федерико Мюэллера в сидячее положение. Обняв, она придерживала его сзади. Кости его спины трещали, словно лопались на тысячи кусков.

Она прислонила его к стене.

— Он очень плох. Я думаю, он вернулся сюда, чтобы умереть. — Канделярия вновь перекрестилась и вышла из комнаты.

Федерико Мюэллер открыл глаза. Он окинул нас мутным взором, а затем посмотрел на меня в молчаливой просьбе оставить его наедине с доньей Мерседес.

- Музия, — сказала она слабым голосом, остановив меня у выхода, — ты вернула его в мою жизнь, и ты должна остаться с нами.

Я нерешительно уселась на свой табурет. Он начал говорить, ни на чем не останавливаясь конкретно. Его бессвязные реплики продолжались часами. Мерседес Перальта внимательно слушала его. Что бы он ни говорил, все было важно для нее.

Когда он кончил, потянулись долгие минуты молчания. Донья Мерседес медленно поднялась и зажгла свечу перед Богородицей. Она стояла перед алтарем как древняя деревянная статуя, ее лицо превратилось в невыразительную маску. Лишь глаза, полные слез, казались живыми. Она прикурила сигару и несколько раз глубоко затянулась, как будто питая какую-то силу в своей груди.

Пламя ярко вспыхнуло. Свеча бросала жуткий свет на ее фигуру, когда она повернулась к Федерико Мюэллеру. Тихо нашептывая заклинания, она массировала сначала его голову, а затем плечи.

- Ты можешь поступить со мной, как захочешь, — сказал он, прижимая ее ладони к своим вискам.

- Иди в гостиную, — сказала донья Мерседес, ее голос перешел на дрожащий шепот. — Я дам тебе валерьяновое зелье. Оно заставит тебя заснуть. — Улыбаясь, она гладила его волосы.

Он неуверенно прошел через патио и коридор. Звук его шагов отдавался слабым эхом по всему дому.

Мерседес Перальта вновь повернулась к алтарю, но не пошла к нему. Она начала падать, и я подскочила к ней, подхватывая. Чувствуя неконтролируемую дрожь ее тела, я поняла, каким огромным было ее напряжение и состояние нерешительности. Она часами утешала Федерико Мюэллера. Но я видела лишь ее смятение. Она никогда не рассказывала о себе.

- Музия, скажи Канделярии, пусть она приготовится, — сказала донья Мерседес, войдя в кухню, где я работала. — Ты повезешь нас на джипе.

Я немедленно побежала в комнату Канделярии, уверенная в том, что она еще спит. Ее здесь не было. Дверца гардероба была широко раскрыта, выставляя напоказ перекошенное зеркало и ее платья. Они были расставлены не только по цветам, но и по длине. Узкая постель — остов из реек и волосяной тюфяк — стояла между двух книжных шкафов, набитых романтическими новеллами и альбомами с вырезанными журнальными картинками. Все было в безукоризненном порядке.

- Я уже готова, — сказала Канделярия.

Я испуганно оглянулась.

- Донья Мерседес хочет, чтобы ты…

Она не дала мне окончить фразу и, подтолкнув меня к выходу, сказала:

- Я обо всем уже позаботилась. Быстрее переодевайся. У нас мало времени.

На обратном пути я заглянула в гостиную. Федерико Мюэллер спокойно спал на диване. Донья Мерседес и Канделярия уже ожидали меня в джипе. На небе не было ни луны, ни звезд, но это была чудесная ночь, мягкая и темная, с прохладным ветром, струящимся с холмов.

Следуя указаниям Канделярии, я подвозила двух женщин к домам людей, которые регулярно посещали спиритические сеансы, а затем ожидала их на улице. Кроме Леона Чирино, я никогда не встречалась ни с кем из них, но знала, где кто живет. Мне показалось, что мои спутницы объявляли дату сеанса, они почти не задерживались в этих домах.

- А сейчас к дому Леона Чирино, — сказала Канделярия, помогая донье Мерседес сесть на заднее сиденье.

Мне показалось, что Канделярия была чем-то рассержена. Она непрерывно болтала о Федерико Мюэллере. Хотя я и умирала от любопытства, я все время теряла нить ее, по-видимому, бессвязных заявлений. Я была слишком озабочена тем, что разглядывала в зеркале заднего вида потерянное лицо доньи Мерседес. Она несколько раз собиралась что-то сказать, но вместо этого встряхивала головой и вглядывалась в окно, словно искала помощи и утешения в бархатной ночной темноте.

Леон Чирино долго не подходил к двери. Наверное, он крепко спал и не слышал нетерпеливых, громких ударов Канделярии. Наконец он открыл дверь и вышел, скрестив руки, защищая грудь от холодного, влажного бриза, несущего рассвет. В его глазах светилось предчувствие.

- Федерико Мюэллер в моем доме, — сказала донья Мерседес, обрывая его приветствие.

Леон Чирино молча смотрел на нее. Он явно находился в состоянии глубокого потрясения и нерешительности. Его губы задрожали, глаза яростно сверкнули и тут же наполнились слезами обиды.

Он пригласил нас на кухню. Позаботившись о том, чтобы донья Мерседес удобно устроилась в гамаке около печи, он приготовил свежий кофе. Мы сидели в полном молчании.

Подав мне и Канделярии кофе, он усадил донью Мерседес и, встав за ее спиной, начал массировать ей заднюю часть головы. Его руки скользили вниз по шее, по плечам, рукам, заканчивая движение на ступнях ее ног. Звуки мелодичного заклинания наполнили комнату. Они были чистые, как рассвет, пронизанные мирным, беспредельным одиночеством.

- Только ты знаешь, что делать, — сказал он, помогая донье Мерседес подняться. — Если хочешь, я поеду с тобой.

Кивнув, она обняла его и поблагодарила за отданную им силу. Таинственная улыбка изогнула ее губы. Она повернулась к столу и неторопливо выпила свой кофе.

- Сейчас мы увидим моего компадре, — сказала она, взяв меня за руку. — Ты повезешь нас к дому Эль Мочо.

- Это Лукас Нунец? — переспросила я, переводя взгляд с одного на другого. Все трое киэнули, но никто не произнес ни слова. Я вспомнила то, что Канделярия рассказывала мне о крестном отце приемного сына доньи Мерседес. Он обвинял себя в смерти Элио.