Блуждающие в лабиринте

Эта поза казалось Джинни ещё более развратной, чем предыдущая, и она закрыла глаза, стремясь вновь настроиться на ощущения, не видеть перед собой его смущающего, бесстыдно разглядывающего её взгляда.

— Моя горячая узкая девочка, — произнёс Реддл срывающимся голосом.

Его пальцы надавили на складки, скрывающие клитор, и ритмично стали растирать их, до предела усиливая ощущения Джинни. Все мысли смешались, она полностью отдалась захватившей её жаркой волне, ударяющей в виски до красных пульсирующих точек перед глазами. Джинни задрожала, изо всех сил вцепилась в хлопок простыни и совсем утонула в окружающих звуках: хриплом прерывистом дыхании Тома, своих собственных усталых и сиплых выкриках, в неприличных мокрых шлепках. Потерялась в пульсирующем ощущении внизу, в поднимающейся сладкой болезненной дрожи, и ненадолго утратила чувство реальности. С гортанным выдохом Том вышел из Джинни и излился ей на живот.

…Стоя на дрожащих ногах в ванной, Джинни наскоро промокнула полотенцем мокрые после душа волосы, отворила дверь и тихо вышла, накинув на себя чистый белый халат, также выданный Томом.

Том, увидев её, в пригласительном жесте откинул одеяло. Джинни, сбросив неудобный, слишком большой для неё халат, забралась к нему под бок, устраивая голову на груди.

— Мокрая, — поморщился Реддл, аккуратно отодвигая от лица её волосы.

— Прости! — выдавила Джинни. — Я не нашла в ванной фен.

Том ничего не ответил, крепко обнимая её за плечи и задумчиво выводя на коже какие-то узоры.

— Ты не переживай! Волосы — это ерунда. Я сейчас немного полежу и уеду, не буду тебя стеснять.

Он повернул голову к Джинни, нежно целуя её в висок.

— Я и не переживаю. Я бы хотел, чтобы ты осталась. Совсем. Ну или хотя бы до утра, если не передумала. — И со смешком добавил: — Я буду чувствовать себя неловко оттого, что заманил девушку под предлогом пить кофе, а так и не сделал этого.

Джинни почувствовала, что краснеет. И легко толкнула его в бок.

— Не говори глупостей!

— А дома тебя не хватятся?

— Нет, я написала маме, что занимаюсь с однокурсницей, и если мы закончим слишком поздно, то я останусь у неё.

— И когда только успела? — изумлённо спросил Том.

— Расскажешь мне, что случилось у вас с Дамблдором? — вдруг спросила Джинни и сразу почувствовала, как напряглись мышцы Реддла.

— Зачем тебе это?

— Ты ведь не просто так оказался возле моего университета, верно?

— Верно. — Он сел, мгновенно став серьёзным. Одеяло соскользнуло вниз. — Я знал, что Альбус Дамблдор очень долго копал под меня. И смутно догадывался, что даже после смерти его дело не могло пропасть даром. Я предположил, что это может быть кто-то из его подопечных. И тогда подумал о Поттере. Я хотел узнать через тебя, как много доказательств он уже собрал, думал, что ты даже поможешь мне забрать у него все улики. Но я передумал.

Реддл вновь откинулся на подушку. Джинни почувствовала смертельный холод в груди.

— Почему?

— Потому что ты — это ты. — Он повернулся на бок, внимательно смотря на неё. — И я действительно больше не хочу втягивать тебя в эти дела.

Джинни тоже перевернулась на бок, широко распахнув глаза. Неужели она для него и правда что-то значила, или Реддл просто вновь усыплял её внимание.

— Ладно, слушай, — после долгой паузы наконец сказал Том. — Когда мы впервые встретились с Дамблдором, он был инспектором по делам несовершеннолетних. Мне тогда запомнились его глаза — строгие, я бы даже сказал, ледяные, ввинчивающиеся в самую душу, словно видящие тебя насквозь. Видящие всё — и не ведающие прощения.

— Гарри рассказывал, что у инспектора Дамблдора всегда было обострённое чувство справедливости…

— Справедливости? Кхм… Может быть… Однако тогда я чувствовал на себе только его ненависть. Все годы после тогдашнего моего привода, который, думаю, к большому его огорчению, закончился ничем за отсутствием состава преступления, он шёл за мной, наблюдал, вынюхивал, словно ищейка. Но я больше не доставил ему удовольствия в чём-то себя обвинить.

— Гарри сказал, что ты был повинен в смерти его родителей.

— А ты часом не собираешься записать меня на скрытый микрофон и сдать властям? Прямо как во второй части «Последнего Дона»(12)?

— Интересно, и где бы я, по-твоему, могла спрятать микрофон? — Джинни легко провела рукой вдоль своего полностью обнажённого тела.

Рука Реддла повторила этот путь за ладонью Джинни, легко касаясь её кожи самыми подушечками пальцев.

— Я был тогда очень молод. Полиция висела у нас на хвосте, началась перестрелка — либо нас бы убили, либо мы. А мне так не хотелось умирать. Смерть — это так страшно: безнадёжность, конечность, темнота. Всё в жизни можно исправить — всё, кроме смерти. Мне тогда казалось, что другого выбора просто нет. Что я, выпускник детского дома, просто больше никак не смогу пробить себе дорогу. Что такова моя судьба. Только недавно я начал задумываться над тем, что, возможно, был другой путь.

— Ты рос в детском доме?

— Да. Уже после я всегда хотел, чтобы между мной и моими людьми были крепкие, доверительные отношения, какое-то время мне даже казалось, что они стали для меня настоящей семьёй. Но слишком доверительные отношения очень плохо подходят моему делу. К сожалению, мне пришлось не раз убедиться в этом, прежде чем я смирился со своим непререкаемым одиночеством.

— Прямо как твой философ.

— Хм. Знаешь, я был бы согласен даже на компанию сестры(13).

Джинни отметила вдруг, что, возможно, все прежние слова Тома про одиночество не были пустой рисовкой, как она думала до сих пор. Что-то, остро похожее на жалость, кольнуло её. Но она хорошо понимала, что его бы только взбесило высказанное сочувствие. И поэтому промолчала.

— Но ты ведь не откажешься от намерения добраться до Гарри, так ведь?

— Я думаю теперь, что есть и другой путь. Тот, где твой драгоценный Гарри больше не будет для меня проблемой.

— Расскажешь мне, какой?

— Нет. Не люблю болтать о нерешённых делах.

Джинни посмотрела на него с сомнением, словно раздумывая, не обидеться ли на Реддла, но потом решила, что поступить так в обмен на откровенность с его стороны не очень-то честно. Поэтому она лишь придвинулась и вновь положила голову ему на грудь, обвив ногою его ногу, а рукой — талию.

— Я уверена, что ты сможешь поступить правильно. Если захочешь.

Реддл хмыкнул.

…Джинни проснулась, когда в комнату едва начал просачиваться серый ноябрьский рассвет. Она рассматривала расслабленное во сне лицо Реддла, небольшие складки возле губ, более глубокую морщинку между бровей, изящные руки, обнимающие подушку, и спокойно вздымающуюся грудь, и её затопила странная щемящая нежность.

Джинни подумала, что будет даже хорошо, если она уйдёт до того, как он проснётся.

Осторожно спустив ноги с кровати, она постаралась как можно тише натянуть бельё. Немного пригладив высохшие во сне как попало волосы, Джинни сошла по лестнице вниз, где лежала её остальная одежда.

— Уже уходишь? — Реддл в одних пижамных штанах торопливо сбежал по лестнице вниз.

— Не хотела будить тебя, — с улыбкой ответила Джинни, поправляя юбку. Она уже полностью оделась, и, спустись Том парой минут позже, ей бы удалось уйти незамеченной.

— Может, хоть позавтракаем? — с надеждой спросил он.

— Я не хочу. Мне правда надо уже идти. Мама будет волноваться.

— Собираешься скрыться в лабиринте города, жестокая моя Ариадна? — Том сел на самую нижнюю ступеньку, облокачиваясь на колени.

— Да какая из меня Ариадна. — Джинни фыркнула. Она подумала, что сама себя не может вывести из этого лабиринта, не то что кого-то другого. Джинни устала бороться с собой. Ей хотелось уже уйти и больше не рвать сердце ни себе, ни Тому.

— Крэбб… Я сам отвезу тебя. Дай только накину на себя что-нибудь.

— Не нужно, Том. Правда… — Джинни подошла к нему и протянула руку. Он встал, нависая над ней. Она обняла его за талию, прижимаясь к его груди. Сердце гулко колотилось о рёбра под её ухом. — Я уже вызвала такси.

— Значит, не передумала? — спросил Реддл, провожая Джинни до двери. Она лишь грустно качнула головой.

— Я рада была познакомиться с тобой, Том!

Джинни провела рукой по его всегда гладко выбритой щеке и впервые ощутила под пальцами щетину, отросшую за ночь. Как бы она хотела видеть его такого — в одних пижамных штанах, с голой грудью и всклокоченными волосами. Не идеальным убийственно красивым незнакомцем, а домашним и родным.

— Я тоже, Джинни.

Она не хотела уходить. Слезы душили её, подбираясь к самому горлу. И тем не менее дрожащим голосом Джинни произнесла:

— Что ж… прощай! — Она потянулась, чтобы поцеловать его в щёку, и Том до боли сжал её плечи.

— Пока!

Но, к сожалению, некоторым вещам не суждено сбыться. Джинни повернулась и пошла в сторону лифтов, чувствуя лопатками его провожающий замерший взгляд.