Блуждающие в лабиринте

Глава 5

Опамятуйся, Ариадна!

Я даровал тебе слух, я даровал тебе свой слух —

услышь же меня!

Ежели не возненавидишь себя, себя не полюбишь.

Я — твой лабиринт...

Лорд Волдеморт: Идеальной любви не существует. Людей вообще очень сложно любить с их манипуляциями, ложью и недомолвками, жаждой наживы, злобой. Поверь мне, я знаю, о чём говорю.

Холихедская гарпия: Ничего не желаю слышать! Парень, про которого я тебе говорила, он идеальный. :)

ЛВ: Едва ли, если он до сих пор не разглядел такую девушку, как ты.

ХГ: У него просто зрение плохое. Минус три или четыре, кажется.

ЛВ: Ещё и очкарик. :Р

ХГ: Какое-то у тебя сегодня декадентское настроение, не находишь?

ЛВ: Осень, так её за ногу… Лучше уж быстрее бы весна началась.

Джинни шла в толпе выходящих из метро, поправляя ещё с утра отглаженную, а в давке в вагоне уже изрядно помятую блузу. Если бы не убийственный лондонский трафик, Джин бы уже давно подумала о машине. Весеннее солнце выбиралось из-за быстро летящих облаков, а потом снова заходило, то погружая город в прохладную тень, то ласково осеняя лицо. Ветер путал тяжёлые густые волосы Джин, и ей то и дело проходилось отбрасывать их от лица.

В Баттерси(14), где она жила, съехав от родителей, мешалось множество архитектурных стилей: современные здания из стекла и стали соседствовали с уютными викторианскими строениями, знакомыми каждому жителю и гостю Лондона. Это был ближайший район от Сити, который Джинни могла себе позволить на небольшую зарплату начинающего спортивного обозревателя. И близость её квартирки к метро делала Джин, наконец, относительно независимой от городского движения.

Спешить домой не хотелось. Её там, как и всегда, никто не ждал. Хозяйка квартиры, которую снимала Джин, не разрешала завести даже кота.

С тех пор, как ранним утром Джинни покинула Тома Реддла — или Том Реддл покинул её? — прошло уже больше двух лет. С Гарри она рассталась вскоре после этого, Джинни не собиралась его обманывать. И более того, она наконец поняла, что окончательно разлюбила парня. В конце концов, когда из своего первобытного мрака улыбается танцующий бог, Тесею ничего не остаётся, как только поднять паруса и уплывать прочь.

«Но, если я люблю, я не хочу сострадать, мне опостылело моё сострадание…»

Когда Джинни встретила Реддла, она почувствовала, будто столкнулась с самой жизнью — необузданной, роковой, пьянящей; страстью, идущей из самых недр природы, возвращающей к гармонии мира и единству всего со всем. Всё аполлоническое, окутывающее её жизнь до этого лишь «прекрасной кажимостью сновиденческих миров» и позволяющее мириться с окружающим, весь порядок, спокойствие — хотелось отринуть, начертать на листах бумаги и отдать ветру. Освободиться.

Дионисийское и аполлоническое схлестнулось, переплелось перед глазами у Джинни, словно в древнегреческой трагедии(15), а потом вновь рассыпалось разрозненными фрагментами, мириадами павших звёзд. А улыбка Диониса мелькнула и скрылась, как непостоянное весеннее солнце.

После этого Джинни так и не удалось завести новых отношений. Ни с Майклом — милым светлоглазым парнем с экономического факультета, ни с Дином — мулатом с обалденной спортивной фигурой, с которым её познакомили друзья. Ни с одним из них не вышло больше пары свиданий. Оба раза закончились на какой-то оборванной, истерично взвизгнувшей ноте, и Дин, и Майкл бросили Джинни, практически не дав никаких объяснений. Джин начала всерьёз опасаться, что с ней что-то не так.

Она присела на лавку недалеко от дома, подставляя лицо солнечному свету. По асфальту деловито прогуливались сизые голуби, подбирая просыпанные кем-то хлебные крошки. Мимо на велосипедах проехали дети, оглашая двор весёлым смехом и треньканьем звоночка. Джинни прикрыла глаза, отдаваясь во власть окружающих умиротворяющих звуков и лёгкого ветерка.

Оставив наконец попытки наладить личную жизнь, Джинни посвятила все силы своей начинающейся карьере и мечтала когда-нибудь сменить спортивную газетную колонку на телевидение.

Несмотря ни на что, о встрече с Томом Реддлом Джинни никогда не жалела. Пару раз она ловила себя на жгучем желании разыскать его, настоять на ещё одной встрече, увидеть ещё хотя бы один раз. Она корила себя за то, что у неё не было ни номера его телефона, ни даже фотографии. Но когда приступ ломки проходил, она всегда заключала, что так было даже лучше. Постепенно черты его лица, его запах и голос — всё начало выветриваться из памяти Джин, словно известковая порода под горными ветрами. Только глаза — синие, как вечернее небо — она всё ещё временами видела во сне.

Недалеко на обочине притормозила машина, спугнув голубей, которые с недовольным воркованием захлопали крыльями. Легонько хлопнула дверца автомобиля, выпуская пассажира в тихий вечер спального района.

— Не слишком ли холодная погода для солнечных ванн?

Джинни вздрогнула от звука мужского голоса и открыла глаза. Наверное, она задремала, сидя на лавке, и теперь видит сон.

— Том? — Джинни показалось, что она забыла, как дышать. Сердце подстреленной птицей заметалось в груди. — Что ты здесь делаешь?

— Да вот, ехали мимо вместе с Крэббом, смотрю — старые знакомые. Дай, думаю, засвидетельствую своё почтение.

Джинни поёжилась и вся подобралась, запахивая на груди полы шерстяного кардигана.

— Жестоко так шутить, знаешь?

— Знаю. Извини. Я хотел поговорить с тобой. Можно я присяду?

У неё не было его фотографии до того самого момента, как она увидела лицо Тома Реддла на предвыборных листовках консервативной партии в Палату общин(16) от избирательного округа Тутинг. С листовок Том улыбался ей самой обаятельной из своих улыбок, и конечно, не было ничего удивительного, что он выиграл те выборы.

Джинни немного подвинулась на лавке, хотя места и так было полно.

— Садись, конечно. Это общественная собственность.

Реддл хмыкнул и опустился рядом. Мимо проехала жёлтая машина такси. Джинни проводила её глазами до поворота. Всё внутри неё скручивалось от волнения. Во рту даже стало немного кисло.

— Как поживаешь? — спросил Том, видимо, из чистой вежливости. Или, возможно, потому что не знал, как сказать то, что собирался. Джинни погасила в себе вспышку гнева и безумное желание схватить его за воротник безупречного костюма и начать трясти. Вытрясти из Реддла то, зачем он вновь заставляет её чувствовать каждой клеткой тела чудовищность решения не иметь с ним никаких дел.

С трудом она заставила себя выдохнуть и выдавила вежливую улыбку.

— Неплохо, а ты?

Реддл дёрнул плечом, словно всё ещё не в состоянии подобрать слов.

— Что ты хотел сказать, Том? — Джинни едва слышно выдохнула и дотронулась до его руки, лежащей на чуть вытянутой вперёд ноге в обманчиво расслабленной позе. Реддл тут же перевернул ладонь, пожимая пальцы Джин.

— Как думаешь, член партии и Палаты общин достаточно приличная пара для обычной девушки из обычной семьи? — Том наконец улыбнулся и повернулся голову к ней. Из внутреннего кармана пиджака он достал знакомую Джинни листовку, сложенную вдвое, и протянул ей.

— Что? — Джинни засмеялась. — Оставь себе, у меня есть такая.

Джин открыла свою сумку, лежащую на лавке рядом, выудила из внутреннего кармана глянцевый листок, который почему-то всё время таскала с собой, и показала его Реддлу.

— Даже так? — Улыбка Тома стала шире. — Значит, ты ещё не совсем потеряла интерес к моей скромной персоне?

Джинни как могла более равнодушно пожала плечами, чуть зардевшись.

— Так что ты хочешь сказать? — вновь поторопила она его, теряя терпение.

— Что того препятствия, о котором ты говорила, между нами больше нет. Я вышел из дел. Вывел из тени всё, что получилось. Только представь: официальная зарплата, налоги, даже медицинская страховка! А те, которые не смог — от них избавился. Я теперь практически чист перед законом.

— Подожди.— Джинни приложила ладонь к пылающему лбу. Она ещё немного покрутила в руках листок, хоть уже изучила его прежде в мельчайших деталях, а потом вновь убрала в сумку. — У меня в голове не укладывается. И когда ты решил это провернуть?

Когда Джинни увидела, что Реддл подался в политику, то у неё, конечно, мелькнула мысль о том, как было бы хорошо, встреть она его только теперь. Но Джинни была уверена, что для сожалений уже слишком поздно, ведь Том, несомненно, давно выкинул её из головы.

— Примерно года за три до того, как мы встретились. Мне уже тогда стало тесно в рамках того, что у меня было. Мне хотелось отойти от дел, шагнуть на следующую ступень, расширить горизонты, выйти наконец из тени. Но ты вдохнула в это намерение новые силы.

— Так ты с самого начала планировал это? — Джинни задохнулась от возмущения. — Почему тогда сразу не сказал?

— Мало у кого действительно получается завязать. Дела тянутся за тобой, не отпуская, втягивая вновь. Отрываешь одну ногу, а вторая проваливается по бедро. Слышала про ведро с крабами?(17)

— А теперь? — Джинни затаила дыхание. Безумная надежда больно-больно резанула по сердцу, хоть это и было смешно. Разве можно вернуть ушедшее? Она поспешно добавила: — Думаешь, у тебя действительно получилось вырваться? Тебе не будут мстить?

— Да, у меня всё ещё есть кое-какие опасения, до конца тут не просчитаешь, к сожалению. Но, Джинни, я не могу больше ждать. — Том посмотрел ей прямо в глаза, вновь завладевая её рукой, между его бровей собралась вертикальная складка. — Жизнь ведь не бесконечна, как бы мне ни хотелось обратного. Я не хочу вновь выжидать год, два, десять, не видя тебя, не прикасаясь к тебе, понимая, что ты всё больше и больше забываешь меня и однажды — совсем забудешь. Не хочу больше проводить вечера один или в компании тех, кому легко предпочёл бы одиночество. Я сделал всё, что смог, Джинни, чтобы разрешить твои сомнения.

— Я понимаю, Том.

Она действительно понимала. При всём его прошлом и никуда не девшихся безумных амбициях Реддл нашёл максимально законный путь. Не ценить такого его стремления — всех его усилий — было бы верхом безрассудства для Джинни. А кроме того, разве она сможет второй раз отпустить его?

— А что будет потом, Том?

— Посмотрим… Хотелось бы попасть в Кабинет(18). А в перспективе было бы неплохо побороться за кресло мэра… Сориентируюсь на месте.

— А твоё… прошлое? Если всё всплывет?

— Не всплывёт. А даже если и так, я думаю собрать вокруг себя команду лояльных журналистов, чтобы в случае чего повернуть всё немного под другим углом.

— Купленных, ты хочешь сказать? — скептически усмехнулась Джинни. Кривая усмешка коснулась губ Реддла.

— Почему сразу купленных? Преданных! Лично мне и общественному благу. Которые так же, как и я, будут хотеть изменить облик столицы или, чем чёрт не шутит, целой Великобритании к лучшему.

Том провёл рукой по волосам Джинни, приглаживая их, и заправил за ухо рыжую прядку. Джин так не хватало этого его любимого жеста. Так не хватало Тома.

— Уверен, что знаешь что-то об общественном благе?