Гадкий я

— Если вы снимете кольцо неженатым, то сгодитесь в мужья только мне, — громогласно провозгласила она, застёгиваясь на все пуговицы. — А Мэнор, — уже тише прибавила она, — ваше приданое, — Бригитта по-хозяйски приблизилась: — Слово нужно держать, мой милый...

— Никакой я не милый, — осклабился Драко, борясь с желанием наступить «жене» на ногу. — Я гад! Самый натуральный. И вы ещё в этом убедитесь! — он сознавал силу кровного обещания. Как и суть выражения «одна кровь». — Я не думаю, что в аврорате оценят вашу настойчивость, — непрозрачно намекнул он.

— Думаете, Поттер за вас заступится? Ах, бедный ребёнок... Такой наивный... — Гринграсс игриво потрепала его по щеке и отступила.

— Ну мне же не пятьдесят, — чуть подняв подбородок, выдохнул он. — Наивность Малфоев выйдет вам боком, — по-детски кусаясь, пригрозил Драко. — У Поттера давно на вас зуб. Даже два! — приврал он.

— Значит, меня накажут? — она ехидно растянула губы. — И за что? Волчьи чары не наложить силой! Вы добровольно надели кольцо, как и заявили, что помолвлены. Заметьте, не своему отражению, а чужому лицу. И мне вот интересно, кому? Свидетели очень не помешают.

— Не ваше дело, — огрызнулся Драко и указал гостье на дверь. — Прощайте, Бри, — не менее ехидно выдал он.

— До встречи у алтаря, дорогуша, — шепнула немолодая невеста и с хлопком исчезла.

— Хрен тебе, а не муж! — буркнул Драко, понимая, что его спасение только в одном...

Точнее, в одной:

«Астория».

* * *

Расписавшись в своём поражении, Гермиона лишний раз убедилась: от влюблённости люди глупеют. Некоторые — робеют, некоторые — смелеют, а то и принцем датским прикидываются, но ума от этого точно не прибавляется. Иначе чем объяснить то, что два взрослых человека порой дурят, как парочка школьников. В случае Гермионы дерутся подушками и устраивают гонки по Мэнору. И даже если кто-то, условно, дёргает её за косички, это не обеляет ответный бред в виде «книжицы по макушке» — по факту, маленькой драки.

Безобразие полное.

Как и лёгкое слабоумие.

Накрывшее не теперь — в тот момент, когда Малфой поцеловал Гермиону. Он её зацепил. Разозлил. Он смутил её. Но что ещё страшнее — заставил чувствовать себя виноватой. Потому что вытащил на свет то, в чём она боялась признаться. Если так дальше пойдёт, станут сюсюкаться, обливаться водой и гонять гномов в саду у Лавгуд. А что? Чем это хуже игрищ на раздевание? И ведь причина бьётся внутри сердечной тоской.

— Прости... — шепнула Гермиона.

Шепнула сердцу. Шепнула Рону. Бесспорно, такая глупость — дань выживанию. Ведь люди вымерли бы раз сто, не влюбляясь, как дети: неосознанно, без оглядки. Ну, а кто захотел бы в объятья к Малфою? Уж точно не Грейнджер!

У неё есть Рон.

Был... Рон. До самого дурацкого поцелуя на свете!

Да, Рон был.

Но он в этом не виноват. Даже Малфой не виноват. А поцелуй — и того меньше! Виновата — она. Только она. Потому что не заметила, как язвительность Драко стала её забавлять, а хитрость — не вызывать раздражение. Как серые, пасмурные глаза превратились из лужиц в озёра, а губы — в само искушение. Не Малфой искал оправдания школьным придиркам, гадостям, прошлым ошибкам, а глупая девочка, сидящая в ней. Мелкая, вредная и назойливая! Которая распевала в уши о любви Драко — к отцу, к матери и, наверное, к Нотту, а любовь не растёт на бездушии... Эта же девочка убеждала, что в школе у кого-то не было выбора, только — страх. Судьба не наградила Драко Гарри и Роном, она лишь послала, как испытание, чистую кровь. А Гермионе — Малфоя...

Ещё одним испытанием.

Потому что заставлял её злиться и улыбаться день ото дня. Почти постоянно. Почти украдкой. И ведь не Рону, а дуре-Гермионе казалось, что Малфой заигрывал с ней, когда встречал в коридорах, цепляясь, как мальчик, по мелочам. Он таскался по злачным местам не ради славы и денег, и это его неуважение к правилам отдавалось в самом сердце. Потому что возвращало назад, в школу, когда даже глупость смотрелась подвигом. Гарри совсем недавно шутил, что скоро повесит в аврорате часы, прямо как в Хогвартсе, припишет под ними «Малфой и Грейнджер», и Блейз начнёт принимать ставки. А Джинни — подруга ещё называется! — сразу поставила на...

...ничью.

— Не сегодня, — буркнула себе под нос Гермиона.

Она сидела на полу спальни, подпирая спиной тяжёлую дверь, и ни на минуту не сомневалась, что недостойна Рона.

Такой.

И всё.

— Надо было давно рассказать, — о неясности между ними. О чувствах. Гермиона осторожно коснулась губ и шепнула: — Пока я не стала его целовать...

— Грейнджер... — один раз стукнули в дверь, и Гермиона невольно вздрогнула. — Это я...

Драко-старший вцепился в потёртую ручку:

— Слушай, Грейнджер... Давай поговорим.

Торча у спальни несмелым подростком, он тёрся лбом о бездушное дерево, запрещая себе войти. Потому что хотелось. До дрожи. Его неодолимо тянуло туда, где нет страха больничных стен. Где она не лежит на кровати изломанной куклой и в глазах еле теплится жизнь.

— Уходи! — велела Гермиона, упираясь затылком в дубовое полотно и затыкая несносное сердце, которое отстучало «привет» при звуках заветного голоса.

— А чем мне это поможет? — ожидая хоть шага навстречу, спросил Драко. И надавил, с твёрдостью и надеждой: — Ведь ты же Грейнджер... Ты должна мне помочь.

Вот же дурак!

Даже если заявился из будущего. И прячется от неё, связанный тайной.

— Говорить у тебя получается ещё хуже, чем драться, — с грустью протянула она. — Я ничего тебе не должна, Малфой. Я — твой куратор. Не друг. Не напарник. Не опекун. Я — аврор. И сейчас не в состоянии тебя выносить...

Когда внутри что-то рвётся.

— А когда была в состоянии? — бездумно поддел он. — Но худой мир лучше доброй ссоры. Потому у меня предложение, — с осторожностью спорил Драко, потирая двухдневную щетину.

— Оно меня не интересует, — непримиримо оборвала Гермиона, горя желанием прикрыть себе уши. Руки сами потянулись к ним, оберегая свой слух от Малфоя. И ранимую душу: — Оставь меня в покое.

— Не надо затыкать уши, — Гермиона немного оторопела и, не закончив, уставилась на старое зеркало, стоящее на каминной полке: «Оно зачаровано?» — Нет, я не подглядываю, — опередил Драко, улавливая её желание почти физически. — Вспомни, что даже преступнику дают последнее слово.

— С чего это оно последнее? — поинтересовалась Гермиона, подгибая голые ноги. — А для преступника ты мелковат.

Он подлец и шкодник.

Драко решил, что лёд тронулся. Пытаясь смягчить конфликт, пустил в ход капельку юмора:

— Давай ты забудешь о нападении, а я — о синяках и ушибах, — растирая повинную шею, вопрошал он, не особо на это надеясь. — Мне, между прочим, досталось.

«Преступник» улыбнулся и нащупал старую шишку.

— Так напиши на меня жалобу, — не оценив порыв, отшила она. — Давай начистоту, Малфой... Уже не важно, что ты скажешь, — Гермиона смежила веки, ощущая пустоту и обиду. — Ты перешёл черту, неужели не понимаешь?

А там за чертой — чувства и принципы. Которые она — что? Готова забыть?

— По-моему, мы перешли её вместе, — уточнил он через дверь, чувствуя, что между ними растёт не любовь, а пропасть.

— Нет, ты... ты бесподобен! — возмутилась Гермиона, вкладывая в это не комплимент. — В своих выходках ты обвиняешь...

— Но... — вклинился Драко, а Грейнджер будто не слышала:

— ...обвиняешь меня? — сложив на колени руки, она спряталась в них лицом. — Всё, хватит. Уйди, ради бога...

— Но ведь...

— Просто. Уйди, — упрямилась Гермиона.

— ...это ты меня поцеловала! — практически в полукрике выпалил Драко и осёкся. Резкость исчезла, осталась нежность: — Тогда, в саду... это ты поцеловала меня.

Их «кошки-мышки» в обнимку с яйцами закончились весьма неразумно. Погоня переросла в стычку, а стычка чуть не переросла... в секс? Чего греха таить, они оба забылись, отдавшись жадным губам и нескромным касаниям. Оба испугались...

Но не остановились.

Не сами.

— Ты, я... Какая разница? — не понимала Гермиона и, повернувшись, пялилась в дверь, будто могла увидеть его лицо сквозь смежный барьер. — Так тебе легче? — не пряча разочарование, спросила она. И пояснила: — Считать, что это сделала я.

Драко, осев вслед за нею на пол, коснулся пальцами полотна:

— Возможно, — признался он и огладил дверь, безотчётно и трепетно. Устыдился своей слабости, порылся в кармане и не удержал: — Но ты мне ответила. А потому, как и я, виновата...

— Знаешь, искать виноватых — так по-взрослому! — она отвернулась от безучастной двери и, взглянув в окно, пожалела, что не умеет летать. — Как и сбегать от меня в мамочкин сад, — припомнила Гермиона.

— А спорить на джинсы по-взрослому? — ответил взаимностью Драко. — Так что в расчёте! — заключил он, продираясь сквозь гул воспоминаний, опять наводнивших башку:

Старое прошлое. Новое прошлое. Мозаика чувств.

Только в этой мешанине виноват Малфой — именно старший, а не он — беспечный юнец. Ведь именно он раскрутил хроноворот, наплевав на изъян. И именно он может встретить новое будущее, а не тот мальчик, что спорит в гостиной с несчастной судьбой.

— Так ты ведёшь счёт? — рассердилась Гермиона. — Тогда я выхожу из игры. Немедленно. Навсегда! Ты, Малфой, так и не вырос, — она вновь почувствовала себя глупой. Наивной. Влюблённой. Но девочка в ней почти исчезала: — Ты напал на меня...

— Обстоятельства, — нерешительно вставил Драко.

Только её не пронять:

— Запер в Мэноре.

— Не подум...

— Нотта зачем-то в это втянул, — наперебой, вскинув брови, поражалась она, сознавая, что тот видел больше, чем голые ноги:

Её глупость.

Не ту самую любовь, а детскую глупость. Ребячество.

— Он не... — почти вступился горе-защитник.

— Выбросил в окно мою палочку, — по-учительски ровно вещала Гермиона.

— Это был не я, — скривив рот, взвыл Драко. Истина вдруг победила. Напасть — он напал, но не запирал... Что бы гад-пособник ни думал!

И тут, запнувшись, она искренне его обвинила:

— П...поцеловал меня и сделал вид, что ничего не было!

— Что, сделал вид только я? — не сдержавшись, упрекнул он. — Это потому что нас видел Поттер? — и как он их, паршивец, нашёл! Теперь Драко гипнотизировал дверь, будто требуя от деревяшки ответа.

— Так Гарри — повод меня избегать? — Гермиона вновь испытала неловкость: лучше б Гарри их не застал. И благодарность: за то, что застал. Неизвестно, во что бы вылился тот поцелуй...

Вряд ли во что-нибудь честное.

— А если я злился? — ляпнул Драко, проклиная чёртову злость. — На тебя, Грейнджер. На твой паршивый характер! На твою работу. И на долбаного дружка! — постукивая ключом по полу, прибавил он.

— Не примешивай сюда Рона! — запретила она, ощущая глубокий стыд. — И учти, скажешь ему хоть слово про...

— Я не скажу! — перекричал её Драко. И он не лгал. — И не сказал бы. Но ты сама мне поверила, — вздохнул он. — Так поверь и теперь... Мне понравилось тебя целовать.

Не боясь, Драко сказал это вслух. Только Гермионе не нужно знать, что он целовал её чаще, чем той казалось. Он целовал её — робко и жадно, на мятой постели, едва дыша. Целовал, наверно, только вчера... Согретый прощением. Пока — болван! — всё не испортил.