Сэр, простите, ещё кое-что...

Дома, увы, щенка заморочили: каждый хотел звать его так и не иначе! И долго по дому разносились крики ребят:

— Бетховен, ко мне! — надрывал глотку Сэм. Ему пылко возражал Патрик:

— Ты что? Он — Фидель! Фидо, ко мне!

— Маршмеллоу! — пищала Майя. — Вы что, не видите? Он похож на маршмеллоу!

— Батон! — вопил Гарри. — Я хочу назвать его Батоном!

Щенок, оказавшийся в семье с пятью детьми, ибо пятый тоненько пищал на руках у мамы, обещая свои анонсы, предпринял весьма мудрую тактику — притворился глухим, а потом, поняв, что это сработало, занял позицию умного дурачка, то есть вообще перестал откликаться. Зато услышав нейтральные слова «он», «его» и «пёс», тут же вырастал, как из-под земли, ненавязчиво предлагая свою альтернативу имени. Двуногие члены стаи в конце концов согласились с его мнением, и хитрого бассета стали звать Псом. Чем были изрядно позабавлены ветеринары и грумеры, к которым Пса регулярно водили на стрижку когтей и чистку ушей.

Вскоре щенок отлично вписался в компанию детей и собак со всего северного района Глендейла, стал таким же свойским, как и все старожилы. Да и ребята по-своему зауважали собаку семьи Коломбо: шутка ли, настоять на своем и заставить всех называть тебя именно так, как тебе хочется, честно, не каждая собака на это способна!

Так что, приходя к дому номер семьсот-какой-то, ребята звали гулять не только Сэма с Патриком и Гарри с Майей, но и просили выпустить с ними Пса. Получив разрешение, брали бассета на поводок и вливались в уличные будни под начало Грэма Мэдисона. Грэм был местным заводилой и самым старшим из ребят, кроме него, за малышней следили Губер Мастрон, всего на полгода его младше, Стивен Слейтер и Мел Харрингтон, прыщавые недоросли четырнадцати и тринадцати лет. Собственно говоря, их негласный союз очень помогал вечно занятым домохозяйкам, которым надо присматривать за совсем мелкими детишками и поддерживать порядок в доме: уборка-стирка-глажка-готовка, походы в магазины, подработка в пошивочных и прачечных, не у всех же мужья-сыновья стабильно работают в полиции и на почте… Таким образом, ватага добровольных помощников, организованная Мэдисоном, здорово развязывала женщинам руки.

Что касается Денвера, то в его задачу входило совсем другое — утихомиривание выплесков детской магии. После каждого такого происшествия, когда Гарри, случайно чего-то испугавшись, сильно чудил, индеец забирал его из дома и, уведя потрясенного ребёнка за город, начинал осторожно успокаивать его вспышки магии и испуга. А пугался Гарри всего, что происходило вокруг него… Вот Сэм и Патрик, расшалившись в дождливую погоду, заигрались дома в мяч, и тот сшиб со стены декоративное блюдо с сеттером. Майя, увидев осколки с частями белой собаки, перепугалась и зарыдала, истово вскрикивая:

— Ой, нет! Это же папина любимая тарелочка! Ой, он так расстроится…

Сверху хлопает дверь, и слышны шаги мамы — она спешит узнать, что за звон внизу прозвучал? Патрик и Сэм, переглянувшись, малодушно удирают во двор. За ними с неумелыми ругательствами срывается возмущенная Майя.

— А ну стоять, паразиты! Отвечать кто будет?!

Гарри, оставшись один, неверящими глазами смотрит на любимую папину тарелочку, и его маленькое сердечко прямо-таки заходится от ужаса — как расстроится любимый добрый и драгоценный папочка, который придет усталый и измученный с работы… ох… Ох, ну почему она разбилась? Она же любимая, папина!.. Тут, понятное дело, срабатывает магия желания — исправить случившееся, сделать так, чтобы всё стало по-прежнему, что и происходит: подчиняясь детской магии, осколочки вдруг зашевелились и начали сползаться друг к дружке, пока не воссоединились в единое целое. И вот перед обалдевшим Гарри на полу лежит целая тарелочка, и на белом сеттере в классической позе-стойке нет ни малейшей трещинки и царапинки.

А тут и мама спустилась, подозрительно оглядев Гарри, блюдо на полу и ничего разбитого в ближайшем радиусе, она недоуменно пожимает полными плечами, поднимает украшение и, повесив на стену, уходит обратно к малышке Мирабель. А к Гарри откуда-то торопливо подходит Денвер, сев перед мальчиком на корточки, начинает ласково успокаивать, объясняя ему, что именно он сейчас проделал, что он волшебник и не должен бояться того, что делает.

Другой случай, новый испуг, новые объяснения, и постепенно, потихонечку Гарри начал сознавать себя как волшебника, а не странного непонятного урода, который взглядом поднимает вещи, меняет им форму, как будто они пластилиновые; за минуту высушивает промокшие ботинки и штаны, когда он, споткнувшись, упал в лужу; силой воли подталкивает и сбивает с крыши улетевший туда мяч…

А с недавних пор Денвер стал увозить Гарри в горы, в цветущие предгорья Вердуго, где он, оказывается, проживал со своей семьей на симпатичной ферме в небольшом деревянном домике. Дети Денвера вскоре начали встречать Гарри, как самого желанного и любимого гостя, да так, пожалуй, и было, ведь мало где к краснокожим хорошо относятся, тем более к таким, как он, недавно купившим гражданство и живущим «на воле», а не в резервате…

Здесь, в потайной долине, Гарри обучался управлять своей волшебной силой, а рядом с ним теперь всегда находился Калеб Куонеб, трехлетний сын Денвера, и так же, как и Гарри, учился магии.