Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

Верные телохранители-мамлюки окружили султана плотным кольцом и вынесли его на высокий холм, в те мгновения "омывавшийся" со всех сторон уже не войском, а обезумевшим от паники стадом.

И тогда с высоты холма, поверх облаков пыли, султан все увидел своими глазами.

Франков было немного - не больше двух тысяч, - но они, казалось, уже не мчались, а действительно падали на убегавшее войско тремя огромными валунами, тремя отрядами, давя тех, кого настигали.

"Кара Аллаха!" - похолодел султан.

Он вспомнил, как сам не раз всего с двумя тысячами всадников, сплоченных, спаянных единым вздохом, разгонял многотысячные толпы горе-воинов, то и дело забывавших, за какой конец держать копье. Так было когда-то в Египте. Так было и в Сирии. "Долг!" - послышался сзади ехидный шепот Шавара.

Теперь он сам, султан Египта, в наказание за самонадеянность, был "награжден" таким же позорным поражением.

Алое зарево невиданной радугой переливалось над франками, и султану почудилось, будто прямо над их головами скачет призрачный воин в красном плаще. Он то таял, то возникал вновь - то над одним отрядом рыцарей, то над другим.

- Повелитель, уходим! Это сам Иблис! - крикнул начальник мамлюков, защищавших султана.

- Стоять! - сорвав голос, велел султан.

Он пытался разглядеть странную повозку, напоминавшую катафалк и мчавшуюся в середине одного из франкских отрядов. Он вдруг ясно ощутил, что именно в этой чудодейственной повозке заключена вся сила кафиров.

И когда султан догадался, что это за талисман, его бросило в жар.

На повозке восседал страдавший проказой король франков. Он тянул вперед меч... нет, вовсе не меч, а руку, у которой проказа объела все пальцы. Он, Прокаженный Король, сам вел в сражение свое войско и потому оно стало непобедимым*.

- Я вижу, Всемогущий, на чьей Ты стороне! - подумал-прошептал султан Салах ад-Дин. - А правда - всегда на Твоей!

- Повелитель! Нас сомнут! Их слишком много! - выкрикнул за спиной султана командир мамлюков.

- Да, слишком много трусов, - пробормотал султан и позволил телохранителям унести его прочь из опасного места.

Вся дорога до Синая была усыпана копьями, мечами и саблями. Храбрые египетские воины бежали от франков, бросая все, что тянуло к земле, мешалось и напоминало о давно уже брошенной через плечо доблести. Беглецы поплатились за свою трусость вдвойне. На Синае многих безоружных египтян перебили или захватили в рабство бедуины.

Сам же султан свернул с позорной дороги вглубь Синайской пустыни и достиг подножия священной Горы.

Ничуть не смущаясь своих мамлюков, он первым соскочил с седла и, отряхнув пыль с одежд, опустился перед горой на колени.

- Всемогущий Аллах! - обратился он к Богу, подняв взор к вершине. - Ты говорил на этой горе со своим пророком Моисеем. Ты жестоко наказывал его народ за все ослушания. Ныне Ты, Всемогущий, наказал меня. Благодарю Тебя! Клянусь, что не забуду этого урока! И Ты, Всемогущий, прошу тебя, не отринь моей клятвы за мой проступок! Вразуми меня ныне , дай знамение!

Три дня и три ночи стоял султан под горой Синай, приглядываясь к горе и к небесам над нею. И вновь не получил никакого ответа, даже намека. Три дня и три ночи не появлялось над вершиной ни малейшего облачка. Стояла тишина. Ни одно из желтых полотнищ не шелохнулось от дуновения ветра.

"Так Всевышний призывает меня к терпению," - подумал султан.

На четвертый день, в полдень, на севере появилось темное облачко.

Мамлюки приготовились было защищать повелителя, сплотились полукольцом, но вскоре вздохнули с облегчением и разомкнулись.

Над быстро приближавшейся конницей развевалось золотистое знамя султана. Всадников вел сам аль-Фадиль.

- Слава Аллаху! - воскликнув он, всплеснув руками и, когда султан обнял его, добавил уже шепотом: - Малик, я ищу тебя уже третий день по всей пустыне. У меня чуть сердце не лопнуло от страха.

- Если бы не боялся за меня, то нашел бы сразу, - ответил Салах ад-Дин.

Когда они тронулись в путь, аль-Фадиль все приглядывался к султану, удивляясь тому, что повелитель как будто совсем не сокрушен бедою и ничуть не огорчен. Около часа оба ехали, храня молчание.

- Всевышний указал мне истинную, единственную дорогу на Аль Кудс, - сказал султан, словно утомленный вопрошающим взглядом аль-Фадиля. - Хорошо, что я получил знамение теперь, а не позже. Солнце восходит на востоке. Направление истинного джихада не может бы против движения Солнца, с запада на восток.

Аль-Фадиль удивился еще больше, но так и не решился просить у султана объяснения того, что же он имеет в виду.

- Мне показалось, что я уже заслужил Аль Кудс и Господь отдает его мне... как дар, - продолжал султан. - Франки стали наказанием за гордыню... А их прокаженный малик достоин уважения.

- Говорят, ему помогал великий воин Джуржи, - осторожно заметил аль-Фадиль.

- Кто такой? - вопросил султан, бросив через плечо недоверчивый взгляд.

- Самый великий и доблестный воин кафиров. Он родился неподалеку от того места... где появились франки. В Лидде. Тысячу лет назад. Он поклонялся пророку Исе и был военачальником у одного малика-язычника. Этот Джуржи отличился во многих битвах, но, когда тот малик узнал о его вере, то приказал Джуржи отречься от нее. Тот отказался и был казнен.

Нетрудно догадаться, что аль-Фадиль рассказывал султану о том, кого вы, христиане, именуете Победоносным Георгием.

- И теперь, как говорят, он иногда появляется и помогает в битве франкам, - добавил аль-Фадиль.

- Это, верно, тот самый воин, который помог кафирам, когда десять тысяч воинов Ислама осаждали Антиохию? - вспомнил султан.

- Да. В городе оставалось всего три сотни воинов-кафиров, и они голодали, - подтвердил аль-Фадиль. - Если бы не Джуржи, они, конечно, не решились бы так отчаянно напасть на правоверных...

- ...и обратить их в бегство, как трусливых овец, - договорил за своего замявшегося слугу Салах ад-Дин. - Значит, этот Джуржи действительно был великим воином и Господь посылает его вразумлять правоверных, когда они становятся кичливы и самонадеянны. Это еще одно подтверждение того, что Всемогущий Аллах принял мою клятву.

Аль-Фадиль рассказал султану, что эмир, которому было велено обложить Аскалон, клялся, будто видел, как Джуржи внезапно появился у крепости. Его конь без труда перемахнул через стену, а потом перескочил с башни на ближайшее облако и помчался галопом по облакам на юг, к Газе.

- Он уверял меня, что именно Джуржи передал воинам Храма послание франкского малика и воодушевил их поспешить ему на помощь, - поведал аль-Фадиль. - А как же иначе этот олух мог оправдаться, что упустил гонца из Аскалона?.. Как только отряд кафиров появился со стороны Газы, прокаженный малик распахнул ворота и отчаянно бросился в бой.

- Войско из одних эмиров... - пробормотал тогда султан.

- Каких эмиров? - не понял аль-Фадиль.

- Продолжай... - велел султан, но стоило аль-Фадилю открыть рот, как повелитель Египта и Сирии брезгливо взмахнул рукой и осек его: - Лучше продолжу я сам... Там, у Аскалона, наши славные воины, конечно, не смогли выдержать удар с двух сторон. Как же! И в лоб и с тыла. Они дунули врассыпную. Малик кафиров соединился с воинами Храма, разогнал овец и помчался догонять остальное стадо... А оно успело разбрестись по всей Палестине.

Он бросил на аль-Фадиля жгучий взгляд, и тот весь покраснел - впервые с того давнего дня, когда его в последний раз вздул за шалость отец.

- Прокаженный малик франков не только доблестный воин, но и весьма искусный охотник, - заметил султан. - В тот день он зашел не с юга, а сделал крюк и напал с севера. Остальное я видел собственными глазами. И воина Джуржи я тоже сам видел. Эмир не соврал.

Аль-Фадиль снова открыл рот да так и проехал целый фарсах, забыв его закрыть.

Будь Каир лодкой, он, конечно, опрокинулся бы, когда чуть ли не все его жители высыпали на восточные стены посмотреть, каким вернется султан после такого ужасного поражения. Немало оставалось в городе его недоброжелателей, с грустными вздохами вспоминавших времена Фатимидов и их белых знамен, времена, когда вино стоило на рынках втрое дешевле.

И вот как только на востоке подобно лучам Солнца появились всадники султана в золотистых одеждах, все ринулись на стены, отталкивая друг друга. Тут Каир потерял еще сотню египтян, в давке свалившихся с лестниц и стен.

Султан приблизился к воротам, и рты зевак раскрылись во всю ширь куда раньше, чем стали раскрываться врата.

В спокойном и победоносном величии султан вступал в Каир. Он выглядел таким величественным... и таким довольным, будто не бежал от врага, а возвращался с победой.

Даже самые прозорливые мудрецы Паутинного рынка, как ни приглядывались к султану, как ни щурились, как ни следили за ним из-за углов и из крысиных щелей, так и не приметили в чертах его лица ни одного вещего знака немилости Всевышнего, а в глазах - ни одного тлеющего огонька горечи.

Сразу поползли слухи, будто султан и впрямь одолел франков, а не они - его, а все пропавшие, не вернувшиеся назад египтяне на самом деле остались жить в Палестине, где разом обогатились и завели себе белокожих рабов и рабынь. Разные толки сталкивались между собой на узких городских улицах, завивались вихрями. Кое-где начались стычки.

На следующий день, выслушав доклад каирского мухтасиба о том, что буйный народ утихомирен палками и плетками, султан собрал всех своих родственников и военачальников, участвовавших в неудачном походе на Аль Кудс.

- Кто виноват больше всех? - грозно вопросил султан. - Больше всех виноваты мы. Курды. Когда это было видано, чтобы наши воины бродили по округе, как мелкие воришки?

Курды низко опустили головы.

- Мы наказаны Аллахом, - сказал султан. - Кто-нибудь думает иначе?

Виновные перед Всевышним опустили головы еще ниже.

И тогда султан ошеломил всех новым вопросом:

- И есть ли такой закон в Исламе, чтобы наказанный получал жалование за свое наказание?

Все опустили глаза и стали бродить взглядами по замысловатым узорам на коврах.

- Нет такого закона, - твердо рек султан. - Раз так, то получать жалование до тех пор, пока мы не одержим первой победы над неверными - значит гневить Бога.

На сбереженные деньги Салах ад-Дин всего за месяц смог собрать и полностью снарядить новую пятнадцатитысячную армию.

Как только это дело было завершено, султан снова поспешил в Дамаск, откуда стали приходить тревожные вести. Доблестный воин Ислама Тураншах, который упросил брата сделать его шина Дамаска, оказался и вправду скверным правителем, как о том давно предупреждал мудрый дядя Шихаб ад-Дин. Деньги стали таять в пирах и развлечениях, а из Халеба стали прилетать "ночные соловьи" - письма от ас-Салиха, полные соблазнительных обещаний. У Тураншаха голова пошла кругом, но тут вовремя появился султан и быстро образумил братца.

Здесь, в Дамаске, султан в продолжение целого года был "подобием безмолвной и неподвижной Синайской горы".

"Гора велела мне быть терпеливым, - думал он, день за днем получая вести, что франки стали копошиться, как трудолюбивые муравьи, и по всей Палестине укрепляют свои каменные "муравейники". - Я дождусь. Б у д е т верное знамение."