Броня Презрения

VII

Серафина. Буквы были вырезаны на тяжелой железной конструкции вентиляционного канала, и еще раз рядом, и еще раз. Эзра ап Нихт пробежался пальцами по буквам. Серафина. Это было, понял он, название большого корабля, на котором они плыли. Он нес свое название повсюду на металлической конструкции, как будто в напоминание, что он настолько большой, что человек мог забыть, где он находился, и нуждался в напоминании.

Эзра бывал раньше на большом корабле, но не настолько большом, как этот. Он был настолько огромным, что был миром внутри мира. Гаунт сказал Эзре, что корабль был «перевозчиком», транспортным кораблем. Несколько дюжин полков перевозились в его внутренностях, больше людей, чем он когда-либо видел за всю свою жизнь до того, как покинул Антилл.

Не было никакого ощущения, что они движутся. Никакого парящего ощущения полета. Только глухая вибрация на палубе, гармоничный звук в тяжелом железе каналов, стен и обшивки.

Он снова прикоснулся к слову, двигаясь по буквам слева направо, как Гаунт учил его. Его губы задвигались.

— С… сера… сераф… фина...

Он услышал шум и остановился, резко отдернув руку. Он пытался овладеть чуждым языком, но это было тяжело, и ему не нравилось, когда люди видели, как тяжело это ему дается.

Он был Нихтгейнцем, Лунатиком, лучником Антилла. Людям не стоило видеть его слабости.

Уже было достаточно плохо, что они видели его без воуда.

По проходу приближался Ладд. С Ладдом все было нормально, потому что Гаунт доверял Ладду, и Ладд с Эзрой сражались вместе в лживом городе.

Нахум Ладд увидел, что Эзра Ночь ждет его, когда подошел. Личные покои Гаунта находились в конце Казарменного Зала 22, с доступом через узкий проход, окруженным системой каналов и труб. Эзра решил охранять этот узкий проход, как дух воина, охраняющий тайное ущелье в каком-нибудь древнем мифе. За месяцы после их первой встречи, Ладд начал расслабляться около возвышающегося партизана, хотя его первое впечатление, что Эзра собирается убить его особенно тихим и эффективным способом, никогда не покидало его. Когда он встретил его в первый раз, Эзра был зловещим гигантом с дредами и раскрашенной кожей. Гаунт отмыл его, немного уменьшив дикий облик. Воуд исчез, как и косматые грива и борода, и мозаика вокруг глаз, но Эзра, все же, выделялся. Ненормально высокий, тощий, он носил черную одежду Гвардии, тяжелые ботинки со шнурками и камуфляжный плащ. Его череп был побрит, и имел благородную форму. Его кожа была цвета серого оружейного металла. Его глаза были скрыты за старыми потрепанными солнечными очками, которые когда-то дал ему Варл.

Все об Эзре Нихте, на самом деле, было скрыто. Скрываться – именно это делали Нихтгейнцы. Они скрывались сами и скрывали свои мысли, свои эмоции, свои надежды и свои страхи. Ладд знал Эзру, но он совершенно не знал его. Он сомневался, что вообще кто-то знал. Даже Гаунт.

— Хистью, соуле Эзра, — сказал Ладд. С небольшим обучением от Гаунта, Ладд практиковался в Нихтгейнском языке, всего лишь несколько фраз. Ладду казалось нечестным, что только Гаунт может разговаривать с ним.

Эзра кивнул, слегка развеселенный. Акцент Ладда был ужасен. Гласные были слишком короткими. Ладд почти произнес хистьюх, слово, обозначающее отруби для свиньи, вместо хистью, приветствия.

— Хистью, соуле Ладд, — ответил Эзра.

Ладд ухмыльнулся. Это было почти приличным разговором по стандартам Эзры ап Нихта. Очень длинные гласные в акценте Эзры забавляли Ладда, в особенности то, как он произносил его имя, звучало как «Льюд» (Lewd – развратный).

— Мы собираемся на совещание, — сказал Ладд. — Этим путем пройдут еще люди. — И я бы предпочел, чтобы ты их не убивал, было невысказанным концом предложения.

Эзра считал себя собственностью Гаунта, и только по этой единственной причине следовал за полковником-комиссаром на всем пути от Антилла Гереона. Как Ладд понял, Эзра не расценивал себя в качестве раба.

Гаунт владел им, как кто-нибудь владеет хорошим мечом или отличной винтовкой. Как часть этих взаимоотношений, Эзра защищал Гаунта и его жилище с тем, что адъютант Гаунта Белтайн описал как «материнская ярость». Несколькими днями ранее, Белладонский сержант спешил по проходу, чтобы доставить Гаунту пакет с приказами, а Эзра накинулся на него из тени, предполагая в нем, возможно, убийцу. Потребовалось время до того, как Эзра достаточно убедился в невиновности человека, чтобы отпустить его горло, и гораздо дольше до того, как сержант стал нормально дышать.

Эзра снова кивнул. Он понял. Ладд предупреждал его, любезно, что идут другие, давая ему время исчезнуть. Он не любил компании.

У начала прохода послышались голоса. Ладд бросил взгляд назад. — Это остальные, — начал он, — так что мы…

Он снова повернулся. Эзра ап Нихт испарился, словно его тут никогда и не было.

Ладд вздохнул, покачал головой, и пошел дальше.

Шли остальные. Из тени труб, Лунатик наблюдал за ними, его рейн-боу был заряжен и нацелен. Первый – Майор Роун, идущий с Дорденом, старым хирургом. Эзра не знал Дордена хорошо, но он относился к нему с теплотой. Нихтгейнцы уважали старших их племени, и Эзра выказывал такое же почтение к старейшинам клана Призраков. Роун был другим. Из иномирцев, которые пришли в Антилл, Роун был одним из самых яростных воинов, и только за это он заслужил уважение Эзры. Гаунт тоже ценил Роуна, и это тоже многое значило.

Кроме того у Роуна было качество. Злоба. У народа Эзры было слово – срахке – которое они использовали для людей, таких как Роун. Буквально, оно означало остроту лезвия недавно заточенного кинжала.

Следующими прошли Майор Колеа и Майор Баскевиль, и Белтайн, адъютант. Они весело разговаривали. Колеа, Вергхастец, был большим человеком, физически впечатляющим, с духом надежности и решительности вокруг него, таким же сильным и тяжелым, как глыба оуслита. Но вес его личности смешивался с хорошим юмором. Баскевиль был Белладонцем, хорошо сложенным, компактным человеком, в котором, как и у Колеа, соединялись твердая надежность с живительной меткой доверия. Белтайн, Танитец, был маленьким и сияющим, и таким слабосложенным, что казалось, что солдатская служба совершенно для него не подходит.

Но Эзра видел, как Белтайн сражается, и видел, как он выжил в Антилле. Наряду с Гаунтом и Ладдом, Белтайн был одним из тех немногих Призраков, которых Эзра мог считать друзьями. Хотя, на языке Нихтгейна, слова для «друг» означали просто «кого-то, кого Я могу считать заслуживающим доверия партнером по охоте».

Белладон, Вергхаст, Танит… с этого момента вещи для Эзры становились сложными. Гаунт объяснял это много раз, но это все равно все еще казалось необычным. Сражающимся кланом был Танитский, Танитский Первый и Единственный. В какой-то момент их истории, после, как сказали Эзре, огромной битвы, Танитский согласился принять людей из другого клана в свои ряды. Это были Вергхастцы, и некоторыми из них были женщины. Два клана стали одним. Такое, по опыту Эзры, никогда не случалось среди племен Антилла. Пока болезни или голод не опустошали одно племя, и были нужны партнеры для размножения.

Затем наступил черед лживого города. Эзра был там и видел все, сопровождая Гаунта на войну. Во время экспедиции Гаунта на Гереон, его сражающийся клан был отдан другому лидеру, и был привязан к третьему клану, который назывался Белладонский. После возвращения Гаунта, и гибели в войне другого лидера, все три клана объединились под началом Гаунта и взяли название Танитский Первый и Единственный.

Это, насколько Гаунт и остальные, казалось, думали, было хорошо.

Эзра не был уверен. В Антилле, кланы редко успешно объединялись. Для начала, был запах. Ни один клан не пах одинаково. Как они могут объединиться, когда их тела дают такой различный запах?

С закрытыми глазами, Эзра легко мог их различить. Смола Танита, рудная пыль Вергхаста, твердая сталь Белладона. С открытыми глазами все становилось еще более очевидным. Танитцы были худыми и жесткими, с бледной кожей, с темными волосами. Вергхастцы были более мощными, плосколицыми и белокурыми. Белладонцы были между ними по строению, с темной кожей и более мягким голосом.

Эзра не понимал, как такое слияние сражающихся кланов может работать. Даже при том обстоятельстве, что они могли. В лживом городе, они сражались до победы вместе из-за чрезвычайных обстоятельств. Подлинная связь еще должна быть доказана, и это испытание произойдет, куда бы они ни отправились, куда бы огромный корабль не отвез их.

В мозгу Эзры еще более усложняло ситуацию то, что Гаунт не был Танитцем, Вергхастцем или Белладонцем.

Он был другим, с запахом хорошей, промасленной кожи. Так же другими были Ладд (пепел и кремень), и Харк (костная мука и химикаты). И, так же, старик Цвейл, хотя, как это понимал Эзра, клан держал Цвейла поблизости, чтобы их мог развлечь скачущий псих. Вожди Антилла часто оставляли дурачкам жизнь именно по этой причине. Названиями для них были жестир или фуле.

Гаунт, Ладд, Харк. Они были Танитцами, но не Танитцами. Это озадачивало. Сражающийся клан, уже перемешанный кровью и запахом, позволил вести себя людьми из кланов из других мест.

Эзра решил, что никогда этого не поймет, даже если доживет до сорока лет.

Колеа, Белтайн и Баскевиль прошли по проходу в жилище Гаунта. Через мгновение сам Гаунт прошел мимо, один, шагая целенаправленно.

Эзра опустил свой рейн-боу. Затем он быстро поднял его снова, когда последняя фигура прошла мимо.

Макколл. Начальник разведчиков. Начальник охотников. Танитец, настолько Танитец, что его Танитский запах был сильнее, чем у кого-либо, хотя Эзра сомневался, что кто-нибудь сможет выследить след человека.

Внезапно Макколл остановился, на полпути по проходу, повернулся и посмотрел прямо в тени, в то место, где скрывался Эзра. Он улыбнулся.

— Все в порядке, Эзра? — спросил он.

Эзра замер, затем кивнул.

— Хорошо, — оскалился Макколл. — Продолжай. — Он ушел в жилище командира.

Для таких людей, как Макколл, у Нихтгейнцев тоже было слово. Это было сидзе. Оно означало – призрак.

Комната была весьма маленькой, всего лишь стальной коробкой, со столом в центре. Белтайну пришлось, за несколько дней после погрузки на транспортник, выпросить, позаимствовать или украсть несколько стульев, чтобы превратить место в некоторое подобие комнаты для совещаний. Церковные скамьи с драной обивкой, несколько табуреток, пара кресел с высокой спинкой, оба из которых так свободно болтались на ножке, что трещали и раскачивались.

— Всем привет, — сказал Гаунт, снимая плащ. — Садитесь. — Офицеры полка стояли из вежливости. Теперь они заняли свои места.

Колеа с Роуном расположились на одной скамье, Дорден и Харк на другой. Баскевиль рванул на одно из трещащих кресел, а Макколл расположился на его близнеце. Белтайн уселся на табурет. Ладд занял угол комнаты и остался стоять.

Комната была темной, освещаемой только светом снаружи, пробивающимся сквозь дверь и высокими оконными прорезями.

Гаунт кивнул Ладду, и младший комиссар зажег потолочные лампы.

Подняв плащ за петлю на воротнике, Гаунт отряхнул его, пока нес к ряду крючков на стене.