Викинг. Во власти огня

Давить до конца.

— Нужно быть начеку. Сейчас полезут все, кто когда-либо пытался выбиться в главари, — тихо проговорил Бьёрн, и он был прав.

У дяди Лёши было много хороших друзей, но даже среди них были те, кто мечтал занять его место. И вот такой шанс представился.

Я знал, что никто не будет ждать, когда убитый горем сын очнется и заявит о себе.

Скорее его добьют, чтобы быть уверенными, что претендентов на трон русского бандита уже точно не будет.

— Часть своих парней оставлю в Чертоге на всякий случай, а остальных забирай себе, Жень, — тем временем продолжил Бьёрн, хмурясь и пытаясь сохранить ясность ума в этой ситуации, когда трудно было не быть раздавленным. — Нужно удержать позиции эти дни, пока Лекс не придет в себя и не покажет, что он хозяин положения.

Женя кивнул и как-то весь собрался, не позволяя себе еще больше раскисать, потому что война только начиналась.

— Звони в любое время, — кивнул я ему, когда мужчина собрался уходить, чтобы организовать порядок на русских улицах. И похороны. — Мы всегда и во всём поможем.

— Спасибо, парни.

— Пусть Лекс пока у нас останется. Я присмотрю за ним. Здесь он в безопасности.

— Знаю, Варг.

Мы крепко пожали друг другу руки, зная, что прощаемся ненадолго и будем стоять плечом к плечу, чтобы сохранить позиции Лекса, не позволив никому свергнуть его.

А еще будем искать того, кто стоял за этим чудовищным убийством.

Бьёрн ушел вместе с Женей, тихо переговариваясь с ним о том, как организовать охрану для тети Нины и укрепить позиции в русском квартале, а я тяжело опустился на диван и никак не мог оторвать взгляд от одиноко стоящей наполненной рюмки.

Рюмки дяди Лёши.

— …Прости нас. Всех. Что не уберегли. Что не отвели от тебя беду… — прошептал я в полумрак своего одинокого кабинета, на секунду задохнувшись, оттого как в груди кольнуло и засаднило, и почему-то думая о том, что душа дяди Лёши действительно была где-то рядом.

Я ощутил движение за дверью скорее инстинктами, чем слухом и тут же рявкнул, потому что меньше всего хотел, чтобы мое одиночество сейчас было кем-то нарушено:

— Кто, мать вашу?

Я честно ожидал увидеть кого угодно.

Но только не Лизу.

От моего резкого злобного голоса девушка замерла и тяжело сглотнула.

Но не ушла, как сделал бы каждый, увидев меня в таком состоянии.

Моя отважная самоотверженная девочка.

Только при взгляде на нее сейчас на душе становилось еще тяжелее.

Меня словно придавливало к полу, пытаясь утащить в самые глубины проклятого ада, где каждый день начинался и заканчивался только одним — памятью о смертях тех, кого я любил.

Я бы не смог ее прогнать, хотя, наверное, нужно было это сделать, чтобы тьма моей черной, прожженной бедами и болью души не коснулась ее даже своей тенью.

Просто сидел на диване и смотрел, как Лиза вошла, крепко сцепив руки между собой.

У меня не было сил даже просто спросить, что у нее случилось, что она решила прийти ко мне. Потому что знал наверняка: я последний, у кого она попросит помощи.

Кажется, и она впервые не знала, что сказать мне, хотя всегда была остра на язычок.

Смотрела на меня и всё не решалась заговорить.

Но и не уходила.

Когда ее взгляд упал на три рюмки, стоящие на столе, одна из которых была наполнена, и рука девушки потянулась вперед, я выдохнул хрипло:

— Не трогай. Это дяди Лёши…

Лиза быстро моргнула, но тут же уловила суть моих слов, какими бы бредовыми они ни были для всех. Кроме русских.

— Я сейчас… — пробормотала она тихо и поспешно вышла из кабинета, оставив дверь приоткрытой, а когда вернулась спустя буквально пару минут, то в ее руках я увидел небольшой кусок темного хлеба, который она аккуратно и с чувством положила на рюмку.

Девушка не сразу отошла от стола.

Смотрела на рюмку печально и расстроено и, наверное, что-то говорила про себя.

Может, молилась?

Или прощалась с человеком, благодаря которому жизнь русских в своем квартале была спокойной и мирной?

— Я не знала его. Никогда не общалась лично. Видела Алексея Алексеевича только издалека, — проговорила Лиза тихо, словно боялась нарушить его покой, заставляя меня всматриваться в ее голубые глазища, где эмоции были такими чистыми и огромными, словно бескрайнее небо. — Но слышала о нем очень много хорошего. Когда мы приехали в Ванкувер, у родителей было не так много накопленных денег, и папа часто рассказывал, что именно Алексей-старший протянул ему руку помощи и помог открыть свой маленький бизнес…

— Дядя Лёша всем помогал, — глухо отозвался я, вспоминая вереницу бесчисленных людей, которые шли к нему почти круглые сутки за помощью или советом.

И никогда он не отказывал никому.

Потому что сам прошел через самый ад жизни и никому не желал подобного.

Как и я, дядя Лёша потерял родителей очень рано и остался сиротой. Только за его спиной никто не стоял, никто не поддерживал.

Он вырвал право на счастье у жизни с кровью и плотью и потому знал цену любой боли.

За это его уважали даже те, кто мог бы называться врагом.

А мы любили. Молча, но преданно. Всей душой.

И потому наши души горели в огне сейчас.

Лиза смотрела на меня и молчала, пока и я молчал, погрузившись в воспоминания о том, что всю мою жизнь после смерти родителей дядя Лёша всегда был незримо рядом. Не вмешивался в наши дела, не учил жизни, но к нему одному мы шли за советом и поддержкой, если это было необходимо.

Только рядом с ним мы снова чувствовали себя детьми… которых любят и ценят.

Должно быть, я молчал слишком долго, погрузившись в свои мысли, что даже сам не заметил, как Лиза оказалась рядом со мной.

Присела на диван, заставляя меня первые вздрогнуть, оттого что я упустил момент и позволил приблизиться к себе настолько близко.

— Я не самый лучший собеседник, Лиза, — проговорил я сухо, пытаясь расслабиться и сесть удобно, что категорически не получалось. — Всегда был таким. Но сегодня особенно.

Сейчас было самое время ей уйти и оставить меня одного.

Но Лиза продолжала молча сидеть рядом, а стоило мне повернуться к ней, как девушка неожиданно подалась вперед, обхватывая меня руками за торс… и крепко обняла.

Сказать, что я не ожидал подобного, — это не сказать ничего!

Не получилось даже сдержать эмоции, когда я глухо резко выдохнул, а брови взметнулись вверх.

Никогда еще Лиза не касалась меня так… волнительно. И сама.

И это просто выбивало из колеи. Вырывало из реальности. Расплющивало мозг, в котором и без того не было места для мыслей и тем более новых эмоций!

Я не знал, как бы отреагировал на этот выпад, будь я в другом состоянии и с иными чувствами.

Но сейчас я был растерян настолько, что просто застыл истуканом и не понимал, что мне делать дальше.

Поблагодарить?

Выгнать и накричать?

Обнять в ответ?

В этой ситуации я оказался впервые и потому только выдохнул:

— …Что ты творишь?

— Хочу поддержать тебя, — прошептала Лиза на уровне моей груди, заставляя меня растерянно заморгать и снова потеряться с неясных вопросах и эмоциях, от которых, кажется, становилось лишь еще хуже.

Потому что они делали меня слабее.

Делали из меня простого человека, а не ледяного монстра, которого все так отчаянно боялись, что никогда бы не позволили себе вот такого.

— Поддержать?..

— Не знаешь, что это такое?

— Нет, Лиза.

— А я хочу, чтобы ты узнал, — тихо отозвалась она, упрямо не разжимая рук и не убирая своих ладоней, которые буквально жгли меня даже через тонкую ткань кофты. — Потому что я — не ты. И я боюсь этого холода, хотя и учусь жить в нем. Я боюсь, что этот холод заберет твое сердце окончательно… Но когда вижу тебя таким, то надежда во мне растет.

— Каким?

— Человечным. Пока ты можешь сострадать и чувствовать душевную боль — твое сердце всё еще живо и не стало куском льда.

— Ты просто обманываешь себя.

Лиза упрямо покачала головой, и аромат ее волос заполнил мои легкие блаженно и невесомо.

— Если бы ты ничего не чувствовал, то не бросился бы на помощь Лексу. Не привез бы его сюда и не стал бы сидеть один в кабинете, глядя на рюмку для дяди Лёши.

Она прижалась ко мне и провела ладонями по спине, поглаживая, отчего сердце заныло и закашляло кровью, оттого что давние швы и раны на нем стали стремительно расходиться.

Так меня гладила только мама… много, очень много лет назад.

Но тогда я отмахивался и пытался казаться взрослым и самостоятельным, а сейчас... сейчас моя душа рвалась на части с хрустом, осыпая колючими осколками раны памяти.

Я просто застыл и не мог пошевелиться.

Я едва мог дышать.

Я бы хотел, чтобы этот порыв был для меня унизительным и раздражающим, но понимал, что просто тону в ее неожиданной ласке, которую не заслужил.

— Я пытаюсь понять, насколько это страшно, но не могу, — проговорила Лиза, которая никогда до этого не была ко мне настолько близка душой. — За мою жизнь не было смертей тех, кто был бы мне настолько дорог. Дедушка умер еще до моего рождения. А бабушка — когда мы уже переехали в Канаду, и мне было около пяти… Тогда я не понимала, что происходит. Мне сказали, что бабушка ушла к дедушке и теперь они вместе. Мне казалось, что это должно быть хорошо, только по глазам родителей видела, что им от этого очень плохо. Меня пугал плач мамы, который доносился из комнаты ночью. А когда мама уехала на несколько дней, то вернулась бледная и измученная. Потом, спустя много лет, будучи уже взрослой, я поняла, что у родителей не было даже денег на два билета и потому мама была вынуждена лететь одна, оставив меня на попечение папы.

Я слушал и понимал, насколько чистая и сильная ее душа.

Сколько в ней милосердия и желания сделать холодный мир хоть немного теплее.

Я сходил от этого с ума… и влюблялся в ее нерушимый огонь.

В эту упрямую девчонку, которая выжигала в моей ледяной душе целые дыры, сама не зная этого.

— Ты тоже знаешь эту боль, Лиза, — хрипло проговорил я, зная, что сделаю этими словами ей больно, и отчетливо понимая, что эту боль причинил я сам. — Эта та же боль, которую испытываешь ты, понимая, что больше никогда не увидишь своих родных.

Девушка задержала дыхание, но всё равно не убрала своих рук, продолжая гладить меня и пытаться успокоить.

— По крайней мере, я знаю, что они живы, — прошептала она хрипло, но слезы сдержала.

— Хочешь увидеть их?

Ее тело тут же напряглось и застыло.

— Что?

— Хочешь увидеть свою семью?

Я старался не думать о том, почему спросил это и для чего собирался делать то, что было запрещено для всех участников игры.

Знал только одно: я хотел ответить добром на ее добро.

Если только мой поступок в принципе можно было назвать именно так.

Лиза вскинула голову настолько резко, что я едва не захлебнулся, тут же провалившись с головой в синеву ее глазищ.

Она не верила мне, но ее сердце заколотилось, отчего тонкая венка на шее истерично забилась под тонкой белой кожей, привлекая мое внимание.

— Ты это сейчас серьезно?.. — прошептала девушка, побледнев, на что я только серьезно кивнул:

— Да. Поехали.

 Я зашевелился первым, понимая, что не хочу разрывать объятья Лизы, но вынужден сделать это.