Темное сердце

— Доммиэль, — прошептала она, дрожа в моих объятиях, ветер развивал ее волосы с лица.

Я больше не мог держать свой рот подальше от нее, наклоняясь к ее губам и погружаясь глубоко. Мне нужно было прикоснуться к ней, но я не мог пошевелить руками, не ослабив хватку и не упав на землю.

Я отстранился, внезапно расстроенный своей неподвижностью. Из-за моего отсутствия контроля. В ужасе от этого.

— Опусти нас вниз.

Аня напряглась, крепче прижимая меня к себе, но она расслабила свои крылья, замедляя темп их ударов. Мы скользнули под облачный покров, проваливаясь сквозь белый пар. Она не просеивала нас вниз, прижимая меня к себе, позволяя гравитации тянуть нас на медленный спуск обратно на землю. Это было пьянящее чувство, ощущение падения, обернутое вокруг Ани.

Я не был таким идиотом, чтобы не признать, что это отражало то, что происходило со мной. Я и раньше падал с большой высоты. Я проиграл битву, восстав против небес, против собственного брата, потерял крылья и пал так низко, так низко… Только темнота и одиночество составляли мне компанию. И почему-то это даже не шло ни в какое сравнение с потерей, которую я почувствовал бы, если бы потерял Аню.

Паника пустила корни в моей груди, ускорив мой пульс, когда мы спустились на высоту гор Эльзеберге.

— Я держу тебя, — прошептала она, когда показались верхушки деревьев.

— Именно этого я и боюсь.

Ее понимающий взгляд ярко вспыхнул, когда мы замедлили ход, в поле зрения появился коттедж Нади, шлейф серого древесного дыма развернулся над верхушками деревьев. Аня забила крыльями еще яростнее, маневрируя и опускаясь прямо за ее дверью. К этому времени мы оба задыхались, все еще держась друг за друга.

Она ослабила хватку, отступила назад, затем взяла мою руку — мою металлическую руку — сжала ее, как будто она была настоящей, и потянула меня к двери коттеджа. Мысль о том, что она потянулась к моей металлической руке, моей деформации, вонзила еще один острый кусок в мою плоть, через грудную клетку, ужалив чувствительный орган под ней.

Аня попятилась, удерживая мой взгляд, и потянула меня в комнату. Мне было все равно, даже если она была сиреной, тянущей меня к моей собственной гибели, заманивающей меня в темные, водянистые глубины, где я испущу последний вздох. Хорошо. Возьми мое гребаное дыхание. Возьми все. Пока у меня на губах твой вкус, мне было наплевать. Я нуждался в ней за пределами разума, здравомыслия или чего-то столь же приземленного, как воздух в моих легких. Ничто другое не имело значения, кроме острого, как бритва, желания отрезать каждую часть моей жизни, которая не была с ней.

Однажды я потерял свою душу, когда сражался со своим братом, лишившись благосклонности Элизиума. Моя гордость была потеряна, когда я сменил преданность и был заклеймен предателем своего собственного вида. И вот я здесь, теряю свое жалкое черное сердце из-за ангела… нет, не просто теряю… Подношу его на алтарь, вручая ей кинжал и охотно ожидая смертельного удара. Потому что не было никакого способа, чтобы это закончилось хорошо. Где я был бы целым. Я был уверен в этом, как был уверен, что демоны танцуют в аду.

После того, как все это закончится, вытащим мы Уриэля или нет, не будет будущего, в котором такой ангел, как она, будет идти бок о бок с таким дьяволом, как я. Сказки заканчивались тем, что рыцарь и его девушка жили долго и счастливо. Белоснежка сбежала с принцем, а не с драконом. Не было сказок, в которых злодей получал девушку.

Если не считать Аида и Персефоны. Хмм. Даже тогда ему пришлось обмануть ее, взять силой в плен и держать в заложниках. Мысль о том, чтобы привязать Аню ко мне, накормить ее моей сущностью и держать ее связанной со мной, промелькнула у меня в голове. Этот собственнический порыв взять ее и удержать поднял свою яростную голову. Искушение сделать то, что подсказывали мне мои демонические инстинкты, было сильным, непреодолимым, требовательным. Почему я не слушал, я понятия не имел. Может быть, потому, что я не хотел, чтобы эти ангельские глаза смотрели на меня с ненавистью, отвращением, сожалением. Эта мысль заставила что-то похолодеть внутри меня, тот маленький огонек, который она зажгла с того дня, как я увидел ее в Дартмуре, — взъерошенную ветром, стойкую и отчаянно дерзкую.

Пробираясь через гостиную, она не сводила с меня своих простодушных глаз, таща меня в спальню.

— Надя сказала, что мы можем переночевать в этой комнате. Возможно, ее не будет какое-то время.

— Хочешь отдохнуть? — я выгнул бровь.

А Аид был не таким уж сумасшедшим и плохим парнем. В конце концов, он позволил своей королеве вернуться домой на шесть месяцев в году. Я мог бы это сделать. Мог бы отпустить ее на некоторое время, время от времени устраивать небольшой отпуск. Главное, чтобы она вернулась ко мне. Но захочет ли она?

Аня отпустила мою руку и сняла куртку, затем протянула руки, расстегивая пуговицы под крыльями. Она стянула с себя рубашку, потом лифчик, позволив им упасть куда-то. Мне было все равно, куда. Сев на кровать, она расстегнула ботинки и сбросила их, затем встала и стянула брюки. Ее трусики.

Я мог бы спонтанно воспламениться при виде того, как мой ангел срывает с себя одежду так быстро, как только может. И когда она стала моим ангелом? Когда мое подсознание вставило это маленькое притяжательное местоимение?

Аид был дураком. Ни за что на свете я не отпущу ее на полгода. Не дам ей даже ни одного проклятого дня.

Она стояла передо мной. Обнаженная. Красивая. И моя.

Я сбросил куртку, но остался на месте. Она шагнула ко мне, гибкая и совершенная. Затем она опустилась на колени и потянулась к пряжке моего ремня.

— Что ты делаешь, Аня? — Потому что, если она делала то, о чем я думал, я определенно собирался сгореть.

— Я не уверена в механизме, — нервно сказала она, ее пальцы дрожали, — но я хочу сделать это для тебя, — ее ангельские глаза поднялись. — Для меня.

Когда она расстегнула мои джинсы и нерешительно, но твердо вытащила мой восставший член, а затем открыла рот вокруг головки, глядя на меня, мой мозг затуманился, и пот выступил вдоль моего позвоночника. Клянусь, я слышал, как поют ангелы, потому что это был мой момент Аллилуйи, если он у меня когда-либо был. Хор серафимов, поющих хвалу горячему рту этой лисицы и ее идеальным фарфоровым рукам, делающим непослушные, грешные вещи.

Разрушительный шар мог бы пробить коттедж насквозь, и я бы не пошевелил ни единым мускулом. За исключением одного, работающего в моей челюсти, когда я так крепко стиснул зубы.

Ее длинные ноги были согнуты и раздвинуты, ее колени оседлали мои ботинки. Ее дерзкие груди гордо выпирали, соски были тугими и острыми. Я заметил это только на долю секунды, потому что не мог оторвать глаз от ее рта. Ее восхитительный гребаный рот.

Она, очевидно, не делала этого раньше, но ее энтузиазм затмевал все искусные минеты, которые у меня когда-либо были. Шлюхи моего прошлого были несуществующими тенями рядом с моим ангелом.

Моя Аня.

Когда она прижала свой язык к основанию и лизнула линию до самого кончика с тихим стоном, я задохнулся от воздуха.

Я был в гребаном Эфире.

Я наклонился и обхватил ее подбородок, проведя большим пальцем по уголку ее рта. Она отпустила меня на скользком хлопке, затем открыла рот вокруг моего большого пальца. Сосательный рывок и водоворот ее языка, и я почувствовал, как мои яйца напряглись сильнее, чем черепаха в гребаной замерзшей Арктике. Были ли в Арктике черепахи? Я, бл*ть, не знал. Мне было все равно.

— Я собираюсь жестко трахнуть тебя сегодня вечером, ангел. Хорошо и правильно.

Мое горло было похоже на ложе из гвоздей в огне, слова вырывались хриплыми и резкими. Именно тогда я заметил, что мои клыки были полными и острыми.

Вместо того, чтобы оттолкнуть или напугать ее, она издала тихий мяукающий стон, который звучал как страстное желание. Тоскующе. Звук взывал к какой-то врожденной части меня, требуя, чтобы я обратил внимание и взял себя в руки. Так я и сделал.

Подхватив ее под руки, я приподнял ее, пока ее тело не прижалось к моему, пальцы ее ног оторвались от пола, мои руки обхватили ее, одна ниже ее прекрасной задницы. Невозмутимая, она запечатлела короткий поцелуй на моих губах, затем отстранилась, когда я повел нас к кровати.

— Хорошо и правильно?

— Ага.

— Я не уверена, что то, что мы делаем, можно назвать хорошим или правильным.

Я усмехнулся.

— Это потому, что ты потратила слишком много лет, спасая сирот и убивая демонов. И я очень рад, что ты это сделала.

Я опустил ее на кровать, где она расправила крылья и смотрела, как я раздеваюсь.

— Почему ты радуешься, что я была занята спасением сирот и уничтожением демонов?

Ее потусторонние глаза впитывали меня, показывая ее признательность за мое тело, когда фиолетовое было поглощено черным в ее зрачках, в ее прерывистом дыхании и в том, как она зацепилась взглядом за мою грудь, торс, а затем, наконец, за мой член, который стоял гордо и надеялся на нее. Но у меня были другие планы.

— Потому что это дало мне честь быть первым, кто показал тебе, что такое хороший и правильный трах.

— Тебе обязательно использовать это вульгарное слово для того, что мы делаем?

Наконец освободившись от одежды, я заполз на кровать, раздвинул ее колени шире и положил руки по обе стороны от ее головы.

— Трахаться? Мне нравится это слово.

— Почему?

— Потому что это верно и постоянно.

Она снова наклонила голову так, как она это делала.

— Как звезды?

Я остановился, рассматривая ее — ее распухшие губы от работы с моим членом, ее откровенный взгляд, полный желания, ее болезненно красивая и нежная шея, ключицы, груди. Я не осознавал, что мой металлический указательный палец следил за моим взглядом, пока она не втянула воздух, когда я обвел ее ареолу. Тугой бугорок сморщился еще больше.

— Как звезды. — Я продолжал кружиться в томном круге, наблюдая, как ее глаза затуманились от голода. Необходимости. Что-то, что я слишком хорошо знал.

— А теперь раздвинь ноги.

Грохочущее рычание последовало за моими словами, когда я наклонился и взял этот идеальный комочек в рот, зажимая его зубами. Она согнула колени, но, казалось, не могла заставить свои конечности двигаться достаточно быстро.

— Шире, детка, — выдохнул я в ее сосок, скользя к другому и щелкая языком. Она подпрыгнула. — Теперь моя очередь.