Порождения войны

Глава 24

Полковой комиссар Александра Гинзбург

Июль 1919 года

Твоя жизнь не принадлежит тебе. Вступая в революцию, ты знаешь, что она заберет тебя без остатка. Ни врагов, ни друзей ты не щадишь, потому что не щадишь себя. В революции люди должны умирать мужественно.

И все же ты никогда не знаешь, как проявишь себя, когда придет время. Не окажется ли бегущее от огня животное в тебе сильнее человека со всеми его убеждениями и идеалами?

Саша нашла в себе силы переступить порог страшного дома сама, не дожидаясь, пока ее втолкнут. Но с дрожью и сбившимся дыханием справиться не могла. И когда конвоиры вдруг оставили ее у лестницы и молча, не глядя на нее, ушли, Саша не поняла, что это значит, никак этой ситуацией не воспользовалась. Тогда кто-то схватил ее за плечо и втащил за неприметную дверь возле лестницы. Ладонь легла ей на лицо, зажимая рот. Саша дернулась, пытаясь высвободиться.

— Тише, тише, — шепот. Вершинин. — Не такой уж вы на деле железный человек, Александра? Не спите на гвоздях, нет? Вон как вас трясет.

Комната, куда Вершинин затащил ее, оказалась кладовкой. Какие-то ящики, рулоны ткани… В углу стояли метлы и веники. Густо пахло плохо промытой половой тряпкой.

— Если вы хотите выбраться отсюда, вам надо взять себя в руки, и очень быстро. И слушаться меня. Сейчас я вас отпущу. Говорите только шепотом.

— Вершинин, вы что, дешевых шпионских романов начитались, — зашипела Саша, как только освободилась. — Что еще за драматические эффекты? Я бы не стала кричать, увидев вас. Ни от какого чувства.

— Рад видеть вас такой неумиротворенной, Александра, — Вершинин улыбнулся. — Это входило в мой контракт. Теперь быстро переоденьтесь вот в это.

Он протянул ей форму сестры милосердия — такую же, как та, что носила Вера. Пока Саша снимала осточертевшее платье, Вершинин отвернулся к двери. Он, конечно, ничем не рисковал — она не стала бы нападать на единственного человека, способного вывести ее из этого адского места. Но все равно от контрразведчика как-то не ожидаешь такой деликатности.

— Готово, — сказала Саша. — Я правильно завязала чертов платок?

— Приемлемо, — ответил Вершинин. — Сапоги я вам ваши принес. В этих модных туфельках вы далеко не уйдете, а нам надо спешить… Я же верно полагаю, что на вас креста нет? Не фигуральное выражение в данном случае. Вот, наденьте. Если вы, конечно, и вправду не ведьма и крест не прожжет вас насквозь.

— Сейчас проверим, — ответила Саша, послушно продевая голову в веревочную петлю. — Но разве нательные кресты носят не под одеждой?

— Под одеждой, разумеется. Но времена сейчас таковы, что ладно бы чем другим, а этим лучше не рисковать. Так. Идите рядом со мной, опустив голову. Офицер, ведущий куда-то медсестричку — зрелище распространенное и всем понятное. Есть много способов проявить милосердие к доблестным воинам, а жалованье в госпиталях — слезы. И многие прячут лицо, особенно поначалу. Только бы на службу надзора за, будь она неладна, нравственностью не нарваться…

Они вышли из здания. Никто не останавливал их. Оба сторожа у калитки старательно отвернулись при их появлении.

— Самое время нам отойти покурить, Степаныч, — сказал один другому.

Калитка оказалась не заперта.

— Как вы устроили это? — потрясенно спросила Саша.

— Вот вы, большевики, отрицаете ценность денег, — усмехнулся Вершинин. — А вас, красного комиссара, от участи худшей, чем смерть, спасает сейчас не что иное, как безграничная человеческая любовь к деньгам. Благо Вайс-Виклунд не поскупился. Через несколько часов вы умрете под пытками. Такое, при всем врачебном присмотре, здесь случается нередко. Тела кремируют быстро, а полковнику Щербатову доложат с опозданием.

— И насколько часто здесь такое случается? — спросила Саша, пытаясь не отставать от Вершинина — он шагал довольно быстро. Они сразу углубились в переулки, местами путь шел через огороды.

— Некоторые из попавших сюда умирают от болевого шока в первые два дня. Мясники, что тут скажешь.

— Да у вас там тоже не хирурги в контрразведке, — Саша немного обиделась за ведомство Щербатова. — Везде теперь остро не хватает профессионалов, такие уж времена. Скажите лучше, далеко нам идти?

— Не так чтоб далеко, — ответил Вершинин, галантно помогая Саше перебраться через кучу того, что она предпочла считать землей. — Но долго, потому что нужно не нарваться на патруль. Документы вам я не успел сделать. Загвоздка в том, что нам нужно перейти реку, Трубеж. Мостов всего два, и оба, конечно же, охраняются. Но пешеходов проверяют редко, есть все шансы проскочить.

— Возможно, безопаснее нам было бы разделиться и встретиться за мостом? — спросила Саша.

Вершинин вздохнул.

— Александра, прошу вас, не делайте из меня идиота. Стреляю я хорошо. Была у меня идея сразу прострелить вам колено и донести до места на руках. Но я, право же, не хотел бы, чтоб наши отношения развивались таким образом. Если вы попробуете скрыться, стрелять я буду на поражение. Из Рязани вам все равно не выбраться, вас задержат, расколят, и тогда моя маленькая афера вскроется. Потому держитесь не далее двух шагов от меня.

— Ради моего же блага, — хмыкнула Саша, балансируя на скользкой перемычке между двумя глубокими вонючими лужами.

— О нет. Эту риторику я ненавижу так же, как ненавидите ее вы. Ради, конечно же, моего блага. И чтоб спасти свою шкуру. Если и патруль… как-нибудь выкрутимся.

Они шли по кривой грязной улочке. Здесь не было и следа атмосферы покоя и праздника, царившей в центре города. Покосившиеся строения, которые Саша сперва приняла за сараи, оказались жилыми домами. Немногочисленные копошившиеся в огородах обыватели не проявили к прохожим никакого интереса. Похоже, ничто не вызывало у них особого интереса.

— Отчего же вы воюете за идеалы, которые вам настолько чужды?

— За идеалы воюют только глупцы. С обеих сторон. Для умных людей война — кладезь возможностей. Знаете, сколько миллионов было сделано на военных заказах в Великую войну? Так вот, сейчас возможностей ловить рыбку в мутной воде стало куда как больше. Золото вывозится из страны пудами каждый божий день, гарантируя кому надо полное чудесных перспектив будущее. Пока дураки бегут в атаку и героически гибнут, умные люди строят состояния. И вы небось полагаете, что этим занимаются только наши? Откуда такая наивность, при вашей-то профессии. Знали бы вы, сколько пламенных революционеров создают себе капиталы прямо сейчас… А не проигрывали бы вы войну, глядишь, не было бы в Красной армии более правоверного марксиста, чем Вершинин.

— Вы вступили в навоз, — сказала Саша. — Это не фигуральное выражение в данном случае. Вот вы же умный человек, Вершинин. Неужто вы не понимаете, что нельзя держать большую часть населения в буквальном смысле в говне. Вас ведь не фраппирует моя лексика, нет?

— Ни в коем разе, — улыбнулся Вершинин. — Мне случалось выслушивать слова и покрепче. От вас, например, давеча. Кстати, мой вам совет, не употребляйте их больше, вы не умеете. Брань — это, знаете ли, искусство своего рода… Так отчего же нельзя держать население в говне? Будете пытаться меня усовестить слезинкой крестьянского ребенка?

— Нет, что вы. Буду вас стращать перспективой бунта.

— А что бунты… Ну полыхнула Тамбовщина — отправят туда казаков и вся недолга. Но ваш Щербатов далеко не дурак. Он понимает, что в каждый бедняцкий двор по казаку или сотруднику ОГП не поставишь, потому поощряет, по существу, террор богатых и средних крестьян против бедных. Для того и создается милиция при сельских советах. Тем, у кого уже есть деньги и успех, предоставляют еще оружие и полномочия. По Библии: «Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Ваш Щербатов… Боже мой, Александра, вы так забавно краснеете, будто барышня, а не полковой комиссар. Не беспокойтесь, я последний из тех, кто бросит в вас камень. Каждый пытается выжить, как умеет…

— Да какого черта вы вообще знаете об этом? — буркнула Саша.

— Вы всерьез полагали, что можно переспать с начальником ОГП прямо в его кабинете и на другой день об этом не будет судачить весь фронт? Обе стороны его. Сплетни, они как птицы, границ не признают. Так что если вы намерены пытаться вернуться к своим, я бы дважды подумал на вашем месте. Раз уж мы с вами не стесняемся в выражениях: ярлык полковничьей шлюхи прилипнет к вам надолго, и выжить с ним вам будет непросто.

Саша заметила, что ее смущение развлекает Вершинина и делает разговорчивым, потому закусила губу и потупила взгляд.

— Если это вас утешит, у Щербатова тоже будут неприятности из-за этого пикантного эпизода, — улыбаясь, продолжал Вершинин. — Врагов-то у него хватает. Не все даже и в МВД разделяют его представление о допустимых методах наведения порядка. Поговаривают, сам министр внутренних дел Алмазов все менее доволен ОГП, которую сам же и породил… Однако в этой части города таких разговоров нам лучше не вести.

Значит ли это, что Щербатов действительно не планировал того, что произошло между ними? Он же мог устроить их встречу так, чтоб никто не узнал, сколько она на самом деле длилась. Значит, это не было банальным соблазнением с целью вербовки? Впрочем, какая теперь разница.

Они вышли на одну из центральных улиц. Остановились, чтоб вытереть обувь об траву.

Здесь гуляла чистая публика. Хотя еще даже не начало темнеть, уже зажглись газовые фонари. Витрины магазинов радовали глаз. Из кондитерской доносился одуряющий запах свежемолотого кофе.

Широкий деревянный мост переходили в обе стороны десятки людей всех сословий и званий — невиданная для Нового порядка демократичность, но что поделать, мостов и правда было мало. По центру моста стоял городовой. Саша понадеялась оторваться от своего спутника и затеряться в толпе — не станет же он прямо на глазах у полицейского в нее стрелять.

— Даже не думайте, — Вершинин безо всяких месмерических техник угадал ее мысли и взял ее под руку. Жест любезный, но пальцы его сомкнулись у Саши на плече как железное кольцо.

Городовой скользнул по парочке равнодушным взглядом. Они перешли мост и скоро вновь свернули на боковую улицу. И тут их окликнули:

— Господин капитан и дама! Служба надзора за нравственностью. Ваши документы предъявите, будьте любезны.

— Бежим? — прошептала Саша.

— Глупо, там впереди регулярный пост… Отговоримся как-нибудь, — так же шепотом ответил Вершинин. — Станем импровизировать.

— Господа, это недоразумение, — обратился он к двум мужчинам в серых мундирах без погон. — Я как раз провожал свою невесту к месту ее службы, где она и проживает. Моя офицерская книжка вот, пожалуйста. Дорогая, где твои документы? И где сумочка?

— Ах, сумочка! — вскричала Саша. — Быть того не может! Верно, я забыла ее в парке! Или в кондитерской?

— Дорогая, — скривился жирный человек в сером мундире. — Вы хоть имя-то своего кавалера знаете, дорогая? Или вы из тех, не очень дорогих дорогих? Позорящих звание сестры милосердия?

Саша растерянно глянула на Вершинина. Вообще-то имени его она как раз не знала. В контрразведке он представился по фамилии, а после у нее не было желания узнать его поближе — по всей видимости, напрасно.