Порождения войны

Глава 27

Полковой комиссар Александра Гинзбург

Июль 1919 года

— Эй, комиссар, не спеши так. Вопросики тут к тебе накопились у людей, кровушку свою за власть Советов твоих проливавших.

— Говорите, — ответила Саша так спокойно, как только могла. Встала так, чтоб стена амбара оказалась у нее за спиной.

Их трое, Мельников и те двое, что вечно таскаются за ним. Зря она пошла в штаб одна по темноте. Устала от людей. Идиотка. Привыкла, что в расположении полка ей ничего не угрожает. Не учла, что обстановка изменилась стремительно.

— Вопросики следующие. Какого рожна большевички послали нас подыхать в этой заднице? Где теперь ваша хваленая партия с ее сладкими обещаниями? И чем теперь ты, комиссар, отличаешься от обычной бабы, которая возомнила, будто может командовать полком?

Мельников явно наслаждался ситуацией. Двое других радостно загоготали и сделали шаг вперед.

— Я понимаю. Вы устали, — Саша отчаянно пыталась подобрать верный тон. — Вам страшно. Но если не терпится поскорее сдаться на милость офицерью, почему так прямо и не сказать?

— А не ты теперь командуешь, о чем мне говорить, о чем помалкивать, — сказал Мельников. — Вышло ваше комиссарское время.

Они снова ступили вперед, сокращая дистанцию. Несмотря на темноту, Саша могла рассмотреть бугристое лицо Мельникова, его отвисшую нижнюю губу и рыбьи глаза навыкате. Цугцванг называется такая ситуация в шахматах. Что бы Саша теперь ни сделала, это ухудшит ее положение. Застрелить она успеет только одного, другие двое порешат ее на месте. Стрелять в воздух? Может, кто-то услышит и придет, но если нет? Да и не факт, что тот, кто придет на выстрел, встанет на ее сторону. Угрожать им ей нечем. Гипноз? Они уже не свои для нее. Но они хотят только выместить на ком-то свою ярость, этого в них она не сдержит.

Только не бояться! Ничего необратимого еще не случилось, сказала себе Саша, пытаясь справиться с дыханием. Если они ударят ее, толкнут на землю, разорвут на ней одежду, тогда дороги назад им не будет. Но пока можно дать им — и себе — возможность выйти из этой ситуации, не потеряв лица.

...А ведь если б она осталась с Щербатовым, эти скоты не посмели бы никогда не то что тронуть ее — глаз на нее поднять...

— В пятьдесят первый полк никого не мобилизовали против воли, — Саша смотрела Мельникову в глаза твердо, но без угрозы. — Вы сами выбрали службу под началом краскома Князева. А он принял решение защищать советскую власть. Воевать за общее дело народа. Вы со своим командиром или против него?

Кажется, упоминание имени Князева слегка охолонуло их.

— Приходите завтра на митинг, — закончила Саша. — Станем говорить открыто, при всех.

Повернулась, чтоб пройти мимо них. Шаг. Другой. Третий. Ей почти удалось их миновать.

— Командир, бают, плох совсем, — пробурчал один из солдат.

— А у нас остались еще вопросики, — сказал Мельников. — Расскажи нам, комиссар, как тебе удалось вернуться из плена живой? Что ты им рассказала, чего насулила, чтоб тебя выпустили? О чем шепчешься теперь с командирами?

— Верно ли судачат, — спросил другой, сплевывая Саше под ноги, — что ты со своими только такая недотрога, а перед полковником раздвинула ноги по первому требованию?

Они перегородили Саше путь. Она потянулась к маузеру, уже понимая, что не успеет…

— Что здесь происходит? — голос Белоусова звучал спокойно, даже расслабленно, но солдаты сразу же подобрались. Интонации офицера, для которого приказывать солдатам так же естественно, как для рабочего управлять станком. — Мельников, Борисов, Ткачев, что тут делаете? Отбой уже был. А ну марш по месту размещения. Александра Иосифовна, вас ждут в штабе.

Солдаты расступились, Саша быстро прошла мимо них, не снимая руки с маузера.

— Вы как нельзя вовремя, Кирилл Михайлович, — сказала Саша, когда они отошли от солдат. — Повезло мне, что вы проходили мимо.

— Я, собственно говоря, искал вас, — ответил Белоусов. — Встреча давно закончилась, а вы все не возвращались. Вот я и решил удостовериться, что у вас дела обстоят благополучно.

— Спасибо, Кирилл Михайлович. Опять вы спасли мою шкуру. В который раз уже.

— Такова моя планида, — улыбнулся Белоусов. — Можете опереться на мою руку, если желаете. Вы устали, я же вижу.

— Благодарю, — Саша воспользовалась его предложением. Ее била дрожь, и ноги плохо слушались. — А кто меня ждет в штабе среди ночи?

— Я и ждал. Думал разузнать, как прошла встреча с солдатами.

— Хотят сдаваться. Им стыдно признать, сваливают друг на друга ответственность. Ранеными прикрываются — мол, все ради них, а так-то мы бы, мол, ого-го, до последней капли крови. Постановили завтра на митинге всем полком решить.

Они дошли до штаба.

— Там внутри уже спят, — сказал Белоусов. — Теснота ужасающая, все вповалку на полу…

Саша села на бревна, на которых говорила сегодня с Ванькой.

— Что Князев?

— Слег. Жар у него. Но от врачебной помощи упорно отказывается.

— Скверно… Командир сказал, мы не в окружении, это так до сих пор?

— Это так. С запада стоит их батальон, не больше. Нас уже списали со счетов: командир ранен, комиссара, как они полагают, нет. Ждут, когда сдадимся. Аванпосты переругиваются, шальные выстрелы были с обеих сторон. Но в целом спокойно пока. С востока никого, можно отступить в леса.

— А сами вы чем заняты?

— Готовлюсь сдавать полк.

— Это как?

— Собираю документы, до последнего клочка. И прочее: затворы и оптические прицелы пушек и пулеметов, например. Все ценное, что не смогут забрать с собой те, кто уходит в лес.

— Все это вы складываете в одном месте?

— Да. На один дом взрывчатка у нас еще осталась. По-хорошему, следовало бы таким же образом поступить со всем полковым имуществом. Повозки сжечь. Коней перебить. Личное стрелковое оружие привести в негодность. Но контроля над личным составом нет. А так бы оставили только продовольствие и медикаменты — то, что неприятель, если пожелает, сможет употребить на снабжение пленных.

Саша подумала про дом, где располагался штаб. Поколения живущих здесь любовно украшали и обустраивали его. А теперь хозяевам, скорее всего, не позволят забрать даже самые ценные вещи, все взлетит на воздух вместе с имуществом пятьдесят первого полка.

Саша тряхнула головой. Снова она беспокоится не о том.

— Хорошо, что даже в нашей патовой ситуации вы знаете должный порядок действий, Кирилл Михайлович. А сами вы намерены уходить в леса?

— Я остаюсь с полком и командиром. Стар я слишком для партизанщины. Вы просто не имеете представления о такого рода войне, Александра Иосифовна. Одни бытовые условия чего стоят. То, как мы размещены сейчас, в сравнении покажется гранд-отелем. Уже не будет никакого снабжения из центра. Партизаны обыкновенно, если называть вещи их именами, грабят местное население.

— Население будет помогать нам, вот увидите. Люди поживут немного при Новом порядке и станут поддерживать нас всеми силами.

— Какой порядок ни будь, а свой хлеб — это свой хлеб. Кстати, к вопросу о хлебе. Дурной тон говорить даме такое, но вы ужасно выглядите, Александра Иосифовна. Когда вы ели в последний раз? Когда спали?

Саша пожала плечами.

— Ждите здесь, я мигом.

Чтоб не заснуть прямо на бревнах, Саша посмотрела в небо. Звезды исчезали одна за другой — небо стремительно затягивалось тучами.

— Завтра будет дождь, — сказал вернувшийся Белоусов. — Хорошо, если не буря. Как бы не смыло нашу Тыринскую Слободу... Вот, поешьте уже.

Жидкая пшенная каша едва покрывала дно солдатского котелка.

— Это же ваш ужин, Кирилл Михайлович.

— Не спорьте. Как вы собираетесь заботиться обо всем человечестве, если и о себе позаботиться не можете?

Что-то подобное ей говорил Щербатов в Петрограде. Саша на секунду крепко зажмурилась. Кажется, анестезия начала давать сбой.

— Вы ведь понимаете, что вас в лучшем случае отправят в тюрьму, Кирилл Михайлович? При Новом порядке весь уклад жизни похож на тюрьму, не хочу даже представлять, на что похожа собственно тюрьма.

— Вас не это сейчас должно беспокоить. Вот о чем вам следует подумать, Александра Иосифовна. Там, у амбара, их было трое, и моего авторитета хватило, чтоб их одернуть. Мерзкий тип этот Мельников, давно втихаря воду мутит. Завтра на митинг их таких придет несколько сотен. Князева они послушают, но только одного его. Я там ничем не смогу вам помочь.

— Вы уже сделали для меня больше, чем должны были. Но в этом просто нет смысла: они подозревают меня в сговоре с врагом, при том, что сами хотят сдаваться, а я пытаюсь отговорить их.

— Они напуганы, растеряны и никому не доверяют. Впрочем, и среди тех, кто намерен стоять до конца, тоже многие находят ваше возвращение из плена подозрительным.

— Вот как? Но я же в плен не сдавалась, я сражалась, пока могла! И там тоже… Мне ведь предлагали все, о чем только можно мечтать. Я отказалась. Мне что же, нужно было умереть, чтоб остаться их комиссаром?

— Меня всегда восхищала ваша любовь к жизни, Александра Иосифовна. И все же вам следовало подумать о том, что жесткая фильтрация вернувшихся из плена применяется всеми воюющими сторонами не от одного только ожесточения нравов.

— Я думала, я нужна своему полку. Воображала, будто мне удалось чего-то добиться за эти полгода. Моя работа в том, чтоб помогать людям преодолевать отчуждение. Но вот я сама оказалась в изоляции. Я полностью провалилась как комиссар, я все сделала неправильно...

Белоусов вздохнул.

— Я хотел бы сказать вам нечто личное, если позволите, Александра Иосифовна.

— Разумеется.

— Вы, полагаю, не мыслите такими категориями, как честь.

— Где уж мне, дочери сапожника!

— Тем не менее я хочу, чтоб вы знали. То, как обошелся с вами полковник Щербатов — это бесчестно. Он мог и даже обязан был убить вас, это правда. Потому что вы враг ему, и враг опасный. Война есть война. Но использовать такого рода ситуации в личных целях — иное дело. Это подлость. За подобное вызывают на дуэль.

— Прошу вас, не говорите о нем так… Щербатов, разумеется, должен быть уничтожен вместе со всем, что он делает. Но не уважать его нельзя. Все, что между нами случилось - моя и только моя вина. Как и то, чего не случилось… Но до того ли теперь. Кирилл Михайлович, вы позволите задать вам вопрос?

— С условием, что вы тотчас же ляжете спать — да.

— Вам ведь никогда не были по душе ни советская власть, ни мое присутствие в полку. Почему теперь, когда мое положение сделалось уязвимым, вы поддерживаете меня?

Белоусов улыбнулся.

— Именно потому, что сейчас вы нуждаетесь в защите. Не помочь вам в такой момент было бы бесчестно. А теперь ложитесь спать, я покажу вам, где есть место…

— Давайте сперва Князева проведаем. Тревожно, что он в таком состоянии.

Они вошли в крохотную хозяйскую спальню, где размещался командир.

— Видите, он спит, — прошептал Белоусов. — Даст Бог, завтра сможет стоять на ногах.

Саша присмотрелась. Она не смыслила ничего в медицине, но ей не нравилось то, что она видела. Князев метался, шептал что-то беззвучно, но яростно. Не только одежда, но и постель вся намокла от пота.

— Это не сон, — сказала Саша. — Это беспамятство. Зовите врача, срочно. ***